Последняя женщина в его жизни

— Вижу, ты осматриваешь мои сокровища, — сказал вошедший Марш, выключая музыку. — Прости, что заставил тебя ждать, но старик не отставал от меня весь день. Выпьешь? — Он успел переодеться в домашний костюм, шелковую рубашку с открытым воротом и мексиканские сандалии.

— Только не бурбон.

— Не увлекаешься нашим туземным эликсиром?

— Однажды я им надрызгался и с тех пор не выношу его запаха.

Марш отошел за стойку огромного бара и начал исполнять обязанности бармена.

— Неужели ты напился?

— Ты говоришь так, словно это уголовное преступление. Тогда меня как раз покинул свет моих очей.

— У тебя был роман с девушкой?!

— Не с мужчиной же. За кого ты меня принимаешь, Эл?

— Ну, не знаю. Вот тебе джин со льдом — самое далекое от бурбона, что можно себе представить. — Марш опустился в массивное кресло, словно уменьшившее его в несколько раз, и понюхал приготовленную им смесь загадочных ингредиентов. — Просто я никогда не думал о тебе как о человеческом существе, Эллери. Должен признаться, я испытываю облегчение.

— Спасибо на добром слове, — отозвался Эллери. — Завидую твоим первым изданиям. Начинаю понимать все преимущества богатства.

— Аминь, — промолвил Марш. — Но ты ведь приходил в мой офис и пришел сюда не любоваться моими раритетами. Что у тебя на уме?

— Помнишь тот субботний вечер в Райтсвилле, Эл?

— Он выжжен у меня в памяти каленым железом.

— Как тебе известно, я подслушивал на террасе, когда Джонни произносил речь о своих намерениях, связанных с новым завещанием.

— Ну?

— Кое-что в его словах меня беспокоит. Я не вполне понимаю, что имел в виду Джонни, говоря, что его три брака были «сугубо деловыми».

Марш откинулся на спинку кресла со стаканом и ментоловой сигаретой.

— По условиям завещания его отца, состояние Бенедиктов оставалось в виде траста, и Джонни получал только триста тысяч долларов в год из дохода от состояния. Ну, мне незачем объяснять тебе, что для парня со вкусами, воспитанием и привычками Джонни триста тысяч в год никак не соответствовали жизненным стандартам.

— И он нарушил волю отца?

— Она была нерушимой. Но не непоколебимой. — Марш пожал плечами. — Джонни спросил меня, нельзя ли как-нибудь увеличить сумму. Я изучил завещание Бенедикта Старшего и нашел возможную лазейку. Скорее в шутку я указал Джонни на одно из условий, которое можно было интерпретировать так, как не входило в намерения его отца.

— Звучит любопытно. Что это было за условие?

— Один из пунктов завещания предусматривал выдачу Джонни пяти миллионов долларов из основного капитала, «когда мой сын Джон вступит в брак».

Эллери засмеялся.

— Конечно, ты понимаешь, в чем дело, — продолжал Марш. — Джонни, безусловно, понял. «Когда мой сын Джон вступит в брак» можно понимать и как «каждый раз, когда мой сын Джон вступит в брак». Иными словами, после каждой женитьбы он получает право на пять миллионов. Привлекая внимание Джонни к этому пункту, я не предполагал, что на его основе он переустроит всю свою жизнь. Но он именно так и поступил. Он настоял на том, чтобы обратиться в суд с аргументом о возможной трактовке слова «когда» как «каждый раз, когда», и ему, как всегда, повезло — суд согласился с нашей интерпретацией. Поэтому Джонни приступил к серии браков, разводов и повторных браков.

Эллери покачал головой:

— Вот уж действительно «сугубо деловые контракты». Его браки были ключами к сейфу. Еще один ключ — еще раз пять миллионов.

— Вот именно. Женщин Джонни не обманывал. Они прекрасно понимали, почему он на них женится и на что им можно рассчитывать. Должен добавить, Эллери, что я был категорически против намерения Джона отказаться от соглашения насчет выплаты миллиона долларов. — Большая рука Марша крепче стиснула стакан. — Полагаю, с моей стороны глупо в этом признаваться, но у нас произошла крупная ссора из-за решения Джонни уменьшить сумму выплаты до ста тысяч. Я говорил ему, что это абсолютно неэтично и что я не желаю в этом участвовать. В итоге мы так и не решили этот вопрос — я имею в виду мое участие.

— Когда имела место эта ссора?

— В самолете во время обратного полета из Англии, где он впервые изложил мне свой план.

— В тот вечер мне казалось, что ты на стороне Джонни, Эл. Ты уверен, что не пытаешься сбить меня с толку?

— Конечно уверен. Джонни ясно дал мне понять в тот уик-энд в Райтсвилле, что друзья мы или нет, но, если я его не поддержу, он обратится к другому адвокату. Это заставило меня все обдумать и взвесить. Я знал и любил Джонни с тех пор, как мы были подростками, и едва ли мог оправдывать женщин, которые хладнокровно вступили в брак исключительно ради денег. В итоге я встал на сторону Джонни, в чем он, разумеется, не сомневался. Хотя признаю, что испытывал угрызения совести.

Эллери молча потягивал джин. Марш поднялся, чтобы налить себе вторую порцию загадочного напитка.

— Ладно, — сказал наконец Эллери. — Полагаю, легко выносить суждение, находясь в вакууме. Теперь что касается этой Лоры, которую все ищут. Ты действительно понятия не имеешь, кто она?

— Ни малейшего. Начинаю думать — очевидно, вместе со многими другими, — что Лора существовала только в буйном воображении Джонни. Хотя, по какой причине он мог вписать в завещание воображаемую наследницу, выше моего понимания.

— Она существует на самом деле, Эл. И еще один вопрос. Каково было финансовое положение Джонни ко времени смерти?

— Так себе. Джонни постоянно становился жертвой своих мук совести из-за собственного богатства. Он никогда не мог отказать другу. Одним из его последних и весьма типичных подвигов была постройка где-то в Мэриленде фабрики по производству нового сорта кетчупа для так называемого старого приятеля, чья жена однажды явилась к нему с рецептом, который — ты не поверишь — придумала во сне. Джонни попробовал кетчуп, нашел его божественным и вложил восемьсот тысяч в заведомо убыточное предприятие. Может, ты хочешь приобрести несколько ящиков? Мы не смогли продать ни одного.

— Я имею в виду, Эл, не собирался ли он получить благодаря этой Лоре четвертый ключ к сейфу?

— Ну, по его собственным словам, он намеревался жениться снова, — сухо ответил Марш, — и пять миллионов ему бы наверняка пригодились. Так что делай выводы сам.

— Значит, ты считаешь, что все его разговоры об истинной любви к Лоре были самообманом?

Марш снова пожал плечами:

— Хотел бы я знать… Джонни вполне мог думать, что впервые в жизни влюбился по-настоящему, — несмотря на все его беспутства, он в некоторых отношениях оставался подростком… Да, Эстебан?

— Луи говорить, что, если вы и гость не идти к столу сразу, он увольняться, — возбужденно сообщил слуга.

— Господи! — Марш вскочил на ноги — он выглядел испуганным. — Эллери, vite, vite! [43]

Приготовленный Луи обед полностью оправдывал торопливость Марша. Он начинался с черной икры из Румынии и «Столичной», а также супа petite mar-mite [44] с мальмезийской мадерой 1868 года. Затем Эстебан подал кнели под нантским соусом с «Маркизом де Лагиш» 1966 года. В качестве основного блюда Луи приготовил восхитительные noisettes de veau sautees, [45] увенчанные cepes, [46] которые могли вырасти только на французских грибных грядках (круглые телячьи котлетки, как узнал Эллери, были доставлены самолетом из Парижа, — по мнению Луи, американская телятина никуда не годилась).

— Он питает величайшее презрение к кулинарам les Etats-Unis, [47] — объяснил Марш, — которые заменяют телячьими филе или почками noisettes veritables. [48] Фактически Луи презирает все нефранцузское.

— Прости его, Эл, — взмолился Эллери, — ибо он, по крайней мере у плиты, точно знает, что делает.