Утопленник из Блюгейт-филдс

А если Джером один раз пошел на убийство, он, почувствовав, что полиция идет по следу, мог впасть в панику, обратиться в бегство или, что того хуже, убить снова.

Питт встал. Ему было нечего противопоставить начальнику, но, с другой стороны, возможно, сражаться также было и не из-за чего.

— Да, сэр, — тихо произнес он. — Завтра я возьму Гилливрея и отправлюсь за Джеромом — с утра пораньше, но только так, чтобы не поднимать ненужного шума. — Он искоса взглянул на суперинтенданта, но тот не увидел в его словах ничего веселого.

— Хорошо, — сказал Этельстан, с удовлетворением откидываясь назад. — Вот и отлично. Будьте поделикатнее — семье пришлось такое пережить. Разберитесь со всем побыстрее. Предупредите патрульного полицейского, чтобы он ночью присматривал за домом Джерома, хотя я и не думаю, что тот вздумает бежать. Мы еще не подошли достаточно близко.

— Да, сэр, — сказал Питт, направляясь к двери. — Да, сэр.

Глава 4

На следующее утро Питт отправился арестовывать Джерома. Гилливрей шагал рядом с ним пружинистой походкой, радостный и довольный. Питт ненавидел своего помощника за подобное поведение. Арест человека, подозреваемого в таком сугубо личном преступлении, являлся лишь серединой трагедии, которая с этого момента обнажала перед широкой публикой все свои самые сокровенные тайны. Инспектору хотелось сказать что-нибудь такое, что разбило бы вдребезги уютное, безмятежное самодовольство Гилливрея, что-нибудь такое, чтобы тот ощутил в груди настоящую невыносимую боль.

Однако ему на ум не шли слова, способные отразить действительность, поэтому он шел молча, все убыстряя шаг своих длинных, нескладных ног, вынуждая Гилливрея недовольно семенить следом, чтобы не отставать. Однако это мало удовлетворяло его.

Лакей, открывший полицейским дверь, всем своим видом выразил удивление. У него был вид хорошо воспитанного человека, у которого на глазах кто-то совершает вопиющую бестактность, однако его собственные понятия о правилах приличия заставляют его сделать вид, будто он ничего не заметил.

— Да, сэр? — спросил лакей, не впуская их в дом.

Питт уже решил, что нужно будет сначала поставить в известность Уэйбурна, прежде чем производить арест; так будет проще, а также более вежливо, и, возможно, впоследствии этот жест окупится сторицей — до конца было еще далеко. Имелись серьезные подозрения, оправдывающие необходимость ареста. Существовало только одно разумное решение, однако впереди предстояли еще долгие часы расследования, прежде чем можно будет рассчитывать на какие-либо доказательства. Необходимо было выяснить еще множество деталей, как, например, то, где было совершено преступление, и почему именно в тот момент. Что именно ускорило развитие событий и привело к акту насилия?

— Нам необходимо переговорить с сэром Энсти, — ответил Питт, глядя лакею в глаза.

— Вот как, сэр? — Лицо слуги оставалось равнодушным и безучастным, словно у фарфоровой совы. — Будьте добры, пройдите в дом. Я извещу сэра Энсти о вашей просьбе. В настоящий момент он завтракает, но, возможно, он примет вас, как только закончит.

Отступив в сторону, он дал полицейским войти, после чего закрыл за ними дверь плавным и бесшумным движением. В доме еще стоял запах траура, словно где-то по-прежнему оставались невидимые лилии и блюда с поминального стола. Приспущенные шторы создавали полумрак, снова напомнивший инспектору боль смерти, то, что Уэйбурн потерял сына, мальчика, только-только вышедшего из детства.

— Пожалуйста, скажите сэру Энсти, что мы готовы произвести арест, — сказал Питт. — Сегодня утром. И мы предпочли бы предварительно полностью ознакомить его с положением дел, — добавил он уже не так холодно. — Но мы не можем ждать.

Наконец лакей встрепенулся, теряя спокойствие. Питт ощутил бесконечное удовлетворение, увидев, как у него отвисла челюсть.

— Арест, сэр? Это связано со смертью мистера Артура, сэр?

— Да. Пожалуйста, сообщите сэру Энсти.

— Да, сэр. Разумеется. — Предоставив полицейским самим пройти в гостиную, лакей поспешил к дверям обеденного зала, постучал и вошел.

Уэйбурн появился практически тотчас же, с хлебными крошками в складках жилета, сжимая в руке салфетку, которую он сразу же отшвырнул, и слуга бесшумной тенью подобрал ее с пола.

Питт открыл дверь гостиной, пропуская Уэйбурна вперед. Как только все вошли и Гилливрей закрыл дверь, Уэйбурн нетерпеливо сказал:

— Вы собираетесь арестовать Джерома? Хорошо. Отвратительное дело, но чем быстрее мы с ним покончим, тем лучше. Я сейчас пошлю за ним. — Он резко дернул за шнурок колокольчика. — Вряд ли я буду вам здесь нужен. Я предпочел бы не присутствовать при этом. Весьма болезненно. Уверен, вы меня понимаете. Разумеется, я вам очень признателен за то, что вы поставили меня в известность в первую очередь. Надеюсь, вы выведете Джерома через черную дверь, да? Я хочу сказать, он ведь будет… как бы это сказать… в общем, э… я не хочу устраивать сцену. В этом нет… — Его лицо залилось краской, болезненно исказилось, словно он наконец проник в ужас преступления, ощутив его леденящий холод. — В этом нет никакой необходимости, — неуклюже закончил Уэйбурн.

Питт не нашел подобающих слов — на самом деле, если задуматься, вообще ничего хотя бы мало-мальски пристойного.

— Благодарю вас, — пробормотал Уэйбурн. — Вы поступили очень… тактично, принимая в расчет… ну… принимая в расчет все обстоятельства…

Инспектор не смог сдержаться. Он был не в силах притворяться, изображая неведение.

— Дело еще не закончено, сэр. Предстоит еще собрать доказательства, после чего будет суд.

Уэйбурн повернулся к нему спиной, возможно, в попытке отгородиться.

— Естественно. — Он наполнил свой ответ убежденностью, словно с самого начала сознавал это. — Естественно. Но, по крайней мере, этот человек покинет мой дом. Это будет началом конца.

В его голосе прозвучала настойчивость, и Питт не стал спорить. Возможно, все будет просто. Быть может, теперь, когда стала известна значительная часть правды, дальше все пойдет легко, хлынет потоком, и больше не придется добывать правду по крупицам. Может быть, Джером даже сознается в своем преступлении. Не исключено, что ноша стала для него настолько невыносимой, что он испытает облегчение, поняв, что надежды на спасение больше нет, откроет свою страшную тайну, отбросив молчание и всепоглощающее одиночество. Для многих именно эта ноша представляла самое страшное мучение.

— Да, сэр, — сказал Питт. — Мы заберем Джерома сегодня утром.

— Хорошо, хорошо.

Послышался стук дверь, и после ответа в гостиную вошел Джером. Гилливрей тотчас же передвинулся ближе к двери, на тот случай если наставник попытается бежать.

— Доброе утро. — Джером удивленно поднял брови. Если это была игра, то актер он был просто блестящий. В нем не было ни капли неуверенности, у него не бегал взгляд, не дрожала жилка, он даже не побледнел.

Зато лицо Уэйбурна блестело от пота. Он заговорил, уставившись на одну из десятка фотографий, висевших на стене.

— Полиция хочет встретиться с вами, Джером, — натянуто произнес он.

Развернувшись, Уэйбурн вышел; Гилливрей открыл перед ним дверь и закрыл ее за ним.

— Да? — спокойным тоном произнес Джером. — Не могу представить, что вам еще от меня понадобилось. Мне больше нечего добавить.

Питт никак не мог решить, то ли ему сесть, то ли оставаться стоять. Почему-то ему казалось, что если он сейчас устроится удобно, это будет непочтительно по отношению к трагедии.

— Сожалею, сэр, — наконец тихо промолвил инспектор. — Но сейчас у нас появились кое-какие новые улики, и мне не остается ничего другого, кроме как произвести арест. — Почему он до сих пор упорно не желал перейти прямо к делу? Этот человек надежно сидел на крючке, еще не чувствуя дыры в губе, не замечая лески, не догадываясь о долгом, безжалостном подъеме из воды.

— Вот как? — Это известие нисколько не заинтересовало Джерома. — Примите мои поздравления. Вы это хотели мне сказать?