Сыщик-убийца

Осторожно идя по коридору, герцог наконец дошел до лестницы, которая вела в переднюю.

Убежденный, что он один, герцог без всякой осторожности открыл дверь.

Войдя в переднюю, он огляделся, закрыл фонарь и поставил его у колонны, как делал это обычно. Вдруг он вздрогнул: ему послышались чьи-то голоса.

Он поспешно обернулся, сильно обеспокоенный. Но его беспокойство превратилось в испуг, когда он увидел полоску света под одной из дверей.

«Что это значит? — с ужасом спрашивал он себя. — Неужели воры пробрались сюда?… Но я не могу поднять тревогу, так как пришлось бы объяснять мое присутствие. Оружия у меня нет. На что решиться?…»

Он стоял не шевелясь и прислушивался. Вокруг него царствовала глубокая тишина. Тогда он тихонько подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.

Он услышал слабый шум, похожий на дыхание спящего.

«Тут кто-то есть!… Но кто?… Если бы знать!»

Любопытство пересилило страх. Кроме того, он подумал, что в случае опасности ему легко вернуться в подземный коридор.

Твердой рукой взявшись за ручку двери, он осторожно повернул ее. Дверь, не запертая на ключ, приотворилась.

Яркий огонь горел в камине; на столе, стоявшем посреди комнаты, догорала свеча. Из-под приподнятых занавесок постели можно было различить лежавшую на кровати человеческую фигуру.

Подушка, на которой лежала голова, была в тени, и нельзя было различить лица спящего. Слышалось только тяжелое дыхание.

Толстый бархатный ковер покрывал пол и заглушал шум шагов. Герцог Жорж открыл дверь и вошел.

«Кто здесь может быть? — думал он. — Кому в мое отсутствие мог мой сын отдать этот павильон?»

Чтобы разрешить эту загадку, ему достаточно было сделать несколько шагов.

Он подошел к постели и наклонился.

— Женщина!… — прошептал он. — Может быть, это любовница Анри.

Он наклонился еще больше. Но вдруг отскочил, вскрикнув от ужаса.

— Эстер Дерие!… — едва мог прошептать он.

На крик сенатора был ответом другой крик.

Вдова Сигизмунда, неожиданно разбуженная, приподнялась на постели.

Испуганный Жорж, казалось, прирос к земле. Свет свечи и камина ярко освещал его лицо.

Эстер хрипло вскрикнула и, вскочив с постели, бросилась к герцогу, с гневом и ненавистью повторяя:

— А! Наконец-то!… Я узнаю тебя! Что ты сделал с моим ребенком?…

Увы! Несчастная женщина, спавшая в течение двадцати двух лет, перенеслась в ту роковую ночь, когда герцог Жорж влез в окно виллы Ружо Плюмо, чтобы убить ребенка Сигизмунда. Черты лица Жоржа, хоть замазанного в то время сажей, остались в памяти Эстер.

Годы безумия, точно годы сна, делали из этого отдаленного воспоминания воспоминание очень недавнее. Двадцать два года для Эстер были одним днем.

Герцог точно так же вспомнил ужасную ночь в Брюнуа.

Видя вдову брата, подходящую к нему, он испугался и поспешно поднес руки к шее, как будто желая защитить ее.

— Это ты, злодей!… — говорила Эстер. — Это ты, я узнаю тебя!… Ты пришел обокрасть меня и хочешь убить моего сына!…

Жорж с ужасом отступал, а Эстер продолжала:

— Как и тогда, я защищу его!… Как и тогда, я не дам тебе дойти до него!… Я задушу тебя прежде, чем ты дотронешься до моего сына!…

Руки Эстер почти касались шеи сенатора.

Испуганный Жорж снова отступил, но в этом быстром движении он опрокинул стол, на котором стояла свеча, сейчас же погасшая.

Комната была освещена только огнем камина.

Герцог Жорж искал дверь, но, ослепленный страхом, не находил ее и бегал, как дикий зверь в клетке.

Эстер преследовала его и, схватив, принудила остановиться.

Герцог снова вскрикнул от страха и ярости и, схватив несчастную женщину за плечи, изо всех сил оттолкнул ее.

Она упала на паркет, слабо вскрикнув.

Освободившись, Жорж наконец нашел дверь, бросился в переднюю, а оттуда — в сад.

Задыхаясь от ужаса и страха, он остановился, чтобы вытереть пот, выступивший на лбу.

— Кто мог привести сюда эту женщину?… — прошептал он. — Какой адский заговор составлен против меня и какая новая опасность угрожает мне?…

Оправившись немного, он пошел по направлению к Университетской улице.

Он подошел к калитке, как вдруг услышал стук колес остановившегося экипажа, затем голоса и, наконец, скрип отворяющейся двери.

Жорж повернулся и, совсем потеряв голову, бегом добежал до павильона, взял фонарь и бросился к подземному коридору.

В эту самую минуту калитка в сад отворилась, и в нее вошли Анри де Латур-Водье, Рене Мулен, Этьен и Берта.

Рене немного отстал, чтобы затворить калитку, тогда как молодые люди прямо шли к павильону.

Они миновали переднюю и вошли в ту комнату, в которой прежде жила Берта, а теперь — Эстер.

Этьен вскрикнул от ужаса и бросился вперед.

При свете камина он увидел ее, без памяти лежавшую на полу.

— Стол опрокинут, огонь погашен, — прошептала Берта. — Всюду следы борьбы!…

В эту минуту в комнату вошел Рене, который помог доктору поднять Эстер и усадить ее в кресло.

— Где Франсуаза? — закричал Этьен. — Дай Бог, чтобы не случилось несчастья!…

Служанка спала на втором этаже, рядом с Бертой. Утомленная дневными хлопотами, она не слышала ничего. Ее разбудили.

— Вы не слышали, что произошло в этой комнате? — спросил Этьен.

— Нет, господин доктор. Я крепко спала. Около часа назад здесь был ваш дядя. Он приехал с улицы Кювье и хотел непременно видеть вас по важному делу. Я сказала, что вы поехали на улицу Ребеваль; тогда он поехал за вами. Он говорил, что должен непременно видеть вас в эту ночь. Я подумала, что он, вероятно, встретится с вами там и что мне можно уснуть. Когда я поднялась наверх, бедная больная спокойно спала.

— Это очень странно, — сказал Анри.

— Мы сейчас узнаем, в чем дело, — сказал Этьен. — Эстер приходит в себя.

Действительно, Эстер начала подавать признаки жизни: открыв глаза, она оглядывалась вокруг.

Этьен держал ее за руку и слушал пульс.

Вдруг она, казалось, вспомнила, что с ней случилось.

— Мой сын!… Где мой сын?… — спрашивала она, обращаясь к доктору. — Он лежал тут, в колыбели. Злодей снова вернулся, чтобы обокрасть меня и убить моего ребенка!… На этот раз я снова боролась, защищая его… Позовите моего мужа и мадам Амадис и дайте мне моего сына…

Все с испугом слушали эти слова, похожие на бред.

— Она больше безумна, чем когда-либо, — сказал Анри на ухо Этьену.

— Нет, она вспоминает. Но для нее не существует времени, она думает, что тот день, когда сошла с ума, был только вчера.

— Сошла с ума?… — повторила Эстер, поднимая руки ко лбу. — Зачем вы говорите о сумасшествии? Вы думаете, что я была безумна?… Нет, я все помню. Мы вот уже неделю как в Брюнуа, мадам Амадис и я… Мой отец в Париже. Он еще ничего не знает, но он простит меня, когда узнает о моей свадьбе тогда же, как и о моем проступке… У меня есть сын. Один злодей хотел украсть его, я защищала его… раздался выстрел, я упала, потеряла сознание… Но мой сын был спасен благодаря доктору Леруа…

— Доктору Леруа?… — в один голос повторили Берта, Анри и Рене.

— Вы видите, — сказал Этьен, — я был прав: история Эстер Дерие неразрывно связана с преступлением на мосту Нельи…

Эстер покачала головой.

— Нет, — сказала она, — это было в Брюнуа. Я говорю вам про Брюнуа… Я была в комнате… Я и теперь, как сейчас, вижу перед собой… Но это не та… доктор Леруа приходит каждый день и…

Она остановилась. Очевидно, в ее воспоминаниях существовал пробел. Нахмуренные брови и озабоченное выражение ее лица ясно указывали на сильную работу мысли.

— Не старайтесь вспоминать, — сказал Этьен. — Я сначала расскажу вам истину, затем вы ответите на наши вопросы.

— Да, даю вам слово. Но прежде я хочу узнать, почему мой муж, мадам Амадис и добрый доктор не приходят?… Где колыбель моего сына?

— Сударыня, — прошептал Этьен, — ваш сын больше не в колыбели.

— Он умер?… — воскликнула бедная мать.