По методу профессора Лозанова

— Увы. Но я думаю, — после паузы сказал Алексей Васильевич, — что сам Мельников, если и не знал, кто на него строчит, то догадывался.

— Почему вы так решили?

— Во время работы очередной комиссии Мельникову дали прочитать одну из анонимок. Я при этом присутствовал. Видеть все это было тяжело. Он читал, держась за сердце. Вздыхал. Потом стукнул ладонью, сказал: «Ах, ты гад ползучий! Крокодил несчастный».

— А что «Крокодил» — это чья-то кличка?

Сазонов посмотрел на Крымова так, словно только сейчас впервые его увидел. Чему-то тихо засмеялся. Сказал:

— Я сейчас хожу на курсы английского языка. Там преподают по довольно своеобразной системе. Мы все время играем в какие-то игры. И вот на днях один паренек — он изображает частного детектива, хотя в жизни он, конечно, не сыщик и не следователь, а судя по всему, спортсмен, — стал обвинять меня в совершении преступления. И как-то втянул меня в эту дурацкую игру. И вот невольно я стал рассказывать ему историю, происшедшую с Мельниковым. Конечно, не называя фамилии. И вспомнил про Крокодила.

— Стало быть кличка?

— Видите ли, среди строителей хватает матерщинников. Даже среди начальников. Но Мельников никогда не ругался. Интеллигент. Если он уж очень был кем-то недоволен, вот тогда и говорил с чувством: «Ах, ты гад ползучий! Крокодил несчастный!»

— Ну и что? — спросил Крымов. — Мельников прочитал анонимку и назвал так ее автора. Что из того?

— А то, что потом он добавил: «Как же я тебя, Крокодилище, раньше не разглядел? Как же я крокодильим слезам твоим поверил?» Ну, как — означает это, что он знал анонимщика?

— Похоже на то, — ответил Александр Иванович. — Да только нам от этого не легче…

Агеев решительно пересек комнату, положил руку на плечо человека, стоявшего к нему спиной. Сказал:

— Вы арестованы!

Мужчина обернулся. Это был Кирилл Викторович Хрунин — он же Дик Ричардсон, который оживленно беседовал с Кэтрин Гринвуд.

— Мисс Гринвуд, — сказал Ник Адамс, — я хотел бы поговорить с арестованным с глазу на глаз.

— Как говорится, напор и натиск, чтобы не дать опомниться, — язвительно заметил Ричардсон.

— Что ж, не смею вам мешать. — И мисс Гринвуд отошла к архитектору Майклу Флинну.

— Вот мы и встретились, мистер Ричардсон, — частный детектив улыбался.

— За что вы меня арестовали?

АДАМС. — Здесь вопросы задаю я.

РИЧАРДСОН. — Приму к сведению.

АДАМС. — Кто вы по профессии?

РИЧАРДСОН. — Я был летчиком и водителем автобуса, каменщиком и боксером…

АДАМС. — Я вижу, вы мастер на все руки.

РИЧАРДСОН. — Это действительно так, потому что я — артист.

АДАМС. — Играете королей и шутов?

РИЧАРДСОН. — Да.

АДАМС. — Инженера и начальника отдела?

РИЧАРДСОН. — Совершенно верно.

АДАМС. — А кого по совместительству?

РИЧАРДСОН. — На совместительство у меня нет времени.

АДАМС. — А никогда не хотелось сыграть убийцу?

РИЧАРДСОН. — Постоянно испытываю это желание, когда встречаю одного частного детектива.

АДАМС. — Это естественно. Он сел вам на хвост и, боюсь, вам уже не избавиться от него.

РИЧАРДСОН. — У него нет никаких улик против меня. Все убийства, которые я совершил с помощью картонных мечей и шпаг, происходили на сцене.

АДАМС. — Не все.

РИЧАРДСОН. — Осторожней на поворотах.

АДАМС. — Вы имеете в виду тот поворот, который находится невдалеке от вашего дома? Там, где висит почтовый ящик?

РИЧАРДСОН. — Я не знаю, где висит почтовый ящик.

АДАМС. — Вот вы и попались. Есть свидетели, которые видели, как вы регулярно опускали в него письма.

РИЧАРДСОН. — Рождественские открытки?

АДАМС. — Письма. В аккуратных конвертах.

РИЧАРДСОН. — Вы в этом уверены?

АДАМС. — На сто процентов. И еще хочу вам заметить, что в школе по чистописанию у вас была тройка, не больше.

РИЧАРДСОН. — Это было так давно. Впрочем, вы правы. Но откуда вам это известно?

АДАМС. — У вас настолько скверный почерк, что свои письма вы печатали на машинке. И даже адреса на конвертах. Мне непонятно только одно. Почему вы избрали такой странный псевдоним?

РИЧАРДСОН. — Что показалось странным?

АДАМС. — Крокодил. Разве это не странно?

РИЧАРДСОН. — Я никогда не подписывал так свои письма.

АДАМС. — Вот вы и опять попались.

РИЧАРДСОН. — Я их вообще не подписывал.

АДАМС. — Разве «группа товарищей» — это не подпись, мистер Крокодил?

Ричардсон-Хрунин смотрел на него щурясь, изучающе, словно пытаясь что-то понять.

— Вам не кажется, что все это уже выходит за рамки игры?

— Да какая уж игра, — сказал Адамс-Агеев, — когда человека в живых нет.

Раиса Степановна хлопала в ладоши:

— Все сюда, сюда! В кружок! Наша всеми любимая кинозвезда Джейн Кинг специально для вас приготовила стихотворение. Пожалуйста, мисс Кинг.

И Галина Николаевна Белова продекламировала:

— Леди из Нигера придумала игры —

Кататься верхом, улыбаясь, на тигре.

Конец той игры —

Леди внутри,

А тигр, улыбаясь, гуляет по Нигеру.

— О, эта леди была отчаянно храброй, — сказал Агеев, поглядывая на Ващенко.

— А тигр был очень голоден, — парировала Нина Александровна.

— У любого человека, — говорил Хрунин, разглядывая небольшой кабинет Крымова, — теоретически могут быть враги, о которых он даже не подозревает.

— Не думаю, — сказал Александр Иванович.

— Вас может ненавидеть старушка из пятого подъезда. Она живет на первом этаже, а вы ставите машину как раз под ее окнами.

— И все же — какой она враг? Скажем, недоброжелатель.

— Этот недоброжелатель ночью прокалывает вам все четыре колеса. А ее внучатый племянник, работающий на химическом заводе, приносит любимой бабушке бутылку серной кислоты. И стараясь не пролить ни капли — старушка экономна — она старательно поливает из этой бутылки капот и крышу вашего лимузина.

— Леденящая душу история, — проговорил Крымов. — С вами стряслась?

— У моей старушки не было племянника с химзавода. Но колеса прокалывала регулярно.

— Обратите внимание, — сказал Александр Иванович, мстили вашей машине. Не вам. Никто к вам в трест не отправлял анонимку с требованием проверить — откуда у вас взялись деньги на покупку «Роллс-Ройса».

— «Жигулей», — уточнил Хрунин. — Первая модель.

— Неважно. Писали в основном про дела треста. Следовательно, старушка-соседка ни при чем.

— Я вам привел этот пример, — говорил Кирилл Викторович, — только для того, чтобы убедить вас: у любого человека, даже милого, славного, доброго, справедливого, каким в общем-то был Мельников, могут оказаться враги.

— Или люди, которым он мешал. Скажем, обделывать всякого рода делишки или занять высокий пост.

— Директора нашего треста?

— Хотя бы.

— Незавидная должность, — сказал Хрунин. — Покоя ни днем, ни ночью. Зарплата на полсотни больше моей. К тому же, — он улыбнулся, — анонимки будут писать.

— В общем, вы бы от этого поста отказались?

— Я действительно от него отказался. Три дня назад меня вызвали в министерство и предложили. Но я им объяснил, что вряд ли гожусь для этой должности. Человек я не тщеславный, командовать людьми не стремлюсь. По натуре я скорее исполнитель. Вот так, Александр Иванович.

— Что «так», Кирилл Викторович?

— Зачем нам ходить вокруг да около. Я действительно мог занять место Владимира Ивановича. Ход ваших мыслей мне понятен. Анонимки мог писать я, но от должности-то я отказался.

Крымов засмеялся. Сказал:

— Ну и что? Если вы поняли, что вас подозревают, так вам в самый раз от должности отказаться, чтобы все подозрения разом снять.

— Я только сейчас понял, что меня подозревают. Вот в этом кабинете понял. А отказался от должности три дня назад.

— Допустим, допустим, — миролюбиво говорил Крымов. — На самом деле ни в чем я вас не подозреваю, Кирилл Викторович. Вас, ваших товарищей прошу о помощи. А вы все слишком индифферентны. В самую трудную пору жизни Мельникова вы ему не помогли.