Мастера детектива. Выпуск 8

Таким образом, редакция все-таки оказалась первым пунктом ее плана. Старые подшивки были по крайней мере доступны, и ничто не мешало ей заглянуть в них. Она быстро нашла то, что хотела. Информация о расследовании была кратким, изложенным казенным языком судебным отчетом. Она мало что узнала нового из газеты, но тщательно записала основные показания. В частности, сэр Роналд Кэллендер заявил, что в последний раз говорил с сыном более чем за две недели до его смерти. Было это, когда Марк позвонил, чтобы сообщить о своем решении оставить учебу и наняться на работу в усадьбу Саммертриз. С отцом он предварительно не советовался и причины ухода из университета не объяснил. Сэр Роналд переговорил затем с наставником его колледжа и заручился гарантией, что Марка примут обратно в следующем учебном году, если он передумает. Сын никогда не заговаривал с ним о самоубийстве, как не знал отец ни о каких личных или финансовых проблемах Марка. За показаниями сэра Роналда следовало сжатое изложение слов других свидетелей. Мисс Маркленд описала, как она обнаружила тело. Медицинский эксперт констатировал, что смерть наступила вследствие удушья. Сержант Маскелл рассказал общественности, какие меры он счел необходимым принять. Здесь же прилагался отчет из лаборатории о том, что чашка кофе, найденная на столе, была тщательно исследована и ее содержимое признано совершенно безвредным. Заключение констатировало, что покойный сам наложил на себя руки в период временного помутнения сознания, вызванного депрессией. Закрывая подшивку, Корделия чувствовала смущение. Похоже, полиция проделала свою работу добросовестно. Возможно ли, чтобы опытные профессионалы не придали значения таким существенным деталям, как незаконченная грядка, небрежно брошенные башмаки или нетронутый ужин?

Ну что ж, теперь у нее оставалось время, чтобы побродить по Кембриджу. Она зашла в книжный магазин и купила самый дешевый путеводитель, удержавшись от искушения порыться в книгах – времени у нее не так уж много, надо посмотреть как можно больше. Она положила в сумку пирог с мясом и яблоко, купленные с уличного лотка, и вошла в церковь святой Марии, чтобы присесть и разработать по путеводителю подходящий маршрут прогулки. Затем почти полтора часа она пребывала в счастливом трансе, бродя по этому чудесному городу.

Она увидела Кембридж в самое благоприятное время. Небо было бесконечным океаном голубизны, солнце сияло на нем приглушенно, хотя ему не мешало ни единого облачка. Кроны деревьев во дворах колледжей не были еще тронуты настоящей летней жарой и хранили весеннюю свежесть, расцветив нежно-зелеными узорами древние каменные стены. По реке Кем сновали взад и вперед плоскодонные ялики, распугивая уток, а ниже по течению ивы купали согбенные ветви в темной зелени речной воды.

В свой маршрут Корделия включила все самое интересное. Она медленно прошествовала по всей длине галереи библиотеки Святой Троицы, побывала в Старых школах, посидела в тишине часовни Королевского колледжа, дивясь удивительному таланту архитектора. Что бы там ни писали Мильтон и Вордсворт, а часовня, конечно же, была построена во славу земного владыки, а не во имя Господне. Но разве это делает ее менее прекрасной? Она была и остается прежде всего религиозным зданием. Мог ли атеист спроектировать и построить этот шедевр?

Во время экскурсии Корделия позволила себе и другие маленькие радости. У киоскера, расположившегося у западного выхода из часовни, она купила салфетку с изображением этого прекрасного памятника архитектуры. Повалялась на траве у реки, опустив в воду обе руки. Побродила среди букинистов на рынке и после тщательного расчета купила миниатюрное издание Китса, отпечатанное на индийской бумаге, и нарядное хлопковое платье. Если тепло продержится, ей будет гораздо удобнее ходить по вечерам в нем, чем в джинсах и блузке.

Потом она вернулась к Королевскому колледжу, уселась на скамью, которая тянулась вдоль всей его стены, и принялась за свой простой обед. Ощущение довольства собой и жизнью было нарушено воспоминаниями. В памяти возникли голоса. Первый принадлежал ее отцу:

«Наша маленькая фашистка была воспитана папистами. Это мне многое объясняет. Но как, скажи мне, Делия, как это могло случиться?»

«Ты не помнишь, папа, что они перепутали меня с другой К. Грей, которая была католичкой. Мы с ней сдавали экзамены за начальную школу в один и тот же год. Когда ошибка была обнаружена, они написали тебе и спросили разрешения оставить меня в Конвенте, потому что я к нему уже успела привыкнуть».

На этот запрос он не удосужился ответить. Мать-настоятельница тактично скрыла это тогда от Корделии, и она прожила в Конвенте еще шесть лет – самых спокойных и счастливых в своей жизни. Там она была защищена от бурь внешнего мира. Несмотря на то, что она была неисправимой протестанткой, никто не пытался заставить ее сменить веру. Ее только издали жалели как заблудшую овцу. В Конвенте она поняла, что нет больше нужды скрывать природный ум и сообразительность, которые ее приемные матери воспринимали как угрозу своему авторитету. Она помнила, как сестра Перпетуя сказала как-то:

«Если учеба у тебя и дальше пойдет так же, никаких проблем с экзаменами не будет. А это значит, что через два года мы попробуем устроить тебя в университет. Я думаю – в Кембридж. Почему бы и нет? Я уверена, что у тебя будут отличные шансы получить стипендию».

Однако к тому времени пришел наконец ответ от ее батюшки. Оказалось, что дочь ему все-таки нужна. Поэтому не было никаких экзаменов, никакой стипендии. В шестнадцать лет образование Корделии было закончено, и она стала вести кочевую жизнь поварихи, прачки, посыльного при отце и его товарищах.

И вот теперь неисповедимыми путями и с весьма странной целью она все-таки попала в Кембридж. И город не разочаровал ее. В своих скитаниях она, конечно, попадала и в более красивые места, но ни одно не навевало на нее такого покоя и мира. Ни одно сердце, думала она, не может остаться равнодушным к этому городу, где и камень, и цветы – все так прекрасно. Прекрасно вдвойне, потому что поставлено на службу наукам. И все же, когда она с сожалением поднялась, стряхивая крошки с подола юбки, она вдруг вспомнила цитату из какой-то уже забытой книги. Она прозвучала в ней так отчетливо, словно ее действительно произнес человеческий голос – голос молодого мужчины, чужой и непостижимо знакомый: «И тут постиг я, что дорога в ад может начинаться у врат рая».

Полицейское управление располагалось в современном и, должно быть, очень удобном здании. В его архитектуре сочетались властность и сдержанное достоинство. Оно должно было внушать посетителям уважение, но не страх. Кабинет сержанта Маскелла, да и он сам полностью вписывались в эту концепцию. Он был на удивление молод и элегантен. Его прямоугольное простое лицо важно несло выражение умудренного опытом человека. У него были длинные волосы, и только тщательная прическа, подумала Корделия, позволяла этой шевелюре находиться в пределах полицейского устава. Он был безукоризненно вежлив, не впадая в галантность, что несколько приободрило ее. Разговор предстоял нелегкий, но ей не хотелось, чтобы с ней беседовали снисходительно, как с капризным ребенком. Иногда бывало полезно поиграть в простодушную и наивную девочку, до крайности любопытную – эту роль частенько пытался навязать ей Берни, – но сейчас она поняла, что сержант Маскелл лучше воспримет серьезную деловитость. Она должна казаться человеком компетентным, но, однако, не слишком. А ее маленькие секреты лучше оставить при себе. В конце концов она пришла сюда, чтобы получить информацию, а не дать ее полиции.

Она коротко объяснила причины своего визита и показала сержанту доверенное письмо сэра Роналда. Он вернул ей письмо, заметив:

– В беседах со мной сэр Роналд никак не дал мне понять, что он не удовлетворен заключением следствия.

– Я не думаю, что проблема в этом. Он и мысли не допускает, что здесь что-то нечисто. Если бы у него были какие-то подозрения, он пришел бы к вам. Я полагаю, им движет чисто научный интерес. Он хочет знать, что заставило его сына покончить с собой, но совершенно справедливо полагает, что не вправе удовлетворять свое любопытство за общественный счет. Я имею в виду, что личные проблемы Марка не входят в сферу ваших интересов, или я не права?