Русская рулетка

Просыпался волчий голод, захотелось отыскать спокойное место, где можно перекусить. Я повернул на Покровку, вскоре остановил «шевроле» возле первого же увиденного бистро. Оказалось, сожалеть не пришлось, и я с удовольствием легко поужинал. Настроение у меня заметно улучшилось: когда вышел на улицу, стал замечать, что не все стройные ножки столичных барышень попрятались в салонах иномарок. Пристроившись в кильватере обладательницы таких ножек, я прогулялся до Старой площади и в подземном переходе купил пёстрый журнал мод. Потом вернулся к «шевроле» и, проехав по Бульварному кольцу, нырнул в тишайший, почти безлюдный переулок. Заглушив там двигатель, я бесцельно перелистал журнал, убедился, что накануне Вика была одета по последней моде. Просмотрел журнал ещё раз и положил его на боковое сиденье, сунул ладони под мышки. Я прикрыл веки до щёлочек, через которые уставился в плавный заворот переулка, и позволил мыслям вернулся на пару часов назад, в офис Ивана.

…За окном потемнело, и стал накрапывать дождь. Мне это вспомнилось отчётливо, точно в голове прокручивалась видеозапись. И так же отчётливо всплывало продолжение.

… Мы вышли в комнату секретарши. Возле дверцы в углу Иван вынул из кармана ключи, выбрал нужный и сунул в щель замка, со слабым щелком провернул. Следом за ним я ступил в тёмное помещение. Словно воры или привидения мы пробрались в полутьме к закрытому жалюзи окну, и Иван включил настенный светильник. Оказалось, это была уютная, почти домашняя кухонька.

Иван открыл холодильник, заглянул внутрь.

– Ага, – негромко воскликнул он. – Осталось.

Он вынул кусок шоколадного торта и бутылку итальянского «Мартини».

– Пить не буду, – предупредил я.

– Это ж сухач. Впрочем, тоже не хочу.

Он вернул бутылку в холодильник. С полки снял жестяную банку индийского растворимого кофе.

– С сахаром?

– Без.

– Здание НИИ, – объяснил он мне, показывая рукой с банкой на стены и потолок. – Филиал. Знаешь же, как шёл естественный отбор. Сначала все ринулись в бизнесмены, продавали, что подворачивалось. Потом оказалось, крутить деньги надо уметь, особенно когда пришлось отдавать кредиты и столкнуться с разного рода выбивалами. Теперь многие предпочитают без риска сдавать внаём и распродавать, что имеют. Это называется бизнесом, – в его голосе прозвучал сарказм. – Я не имею в виду этот институт. Науку мне жаль. Режиму она не нужна, да и никому вообще. Не представляешь, что здесь было, когда приехал договариваться. Пусто, лишь два пыльных компьютера, не знаю зачем, никого за ними не видел. Помещения числились за жуликоватым евреем‑профессором, он много лет обещал открыть нечто, от чего весь мир ахнет, зарукоплещет советской науке, а заодно министерскому начальству, директору с кучей бюрократов. Уже не верится, а ведь было, всего три года прошло. Нет. Горбачёв молодец. Я бы ему памятник при жизни поставил…

– Чайник кипит, – сказал я.

Он выставил на стол две чашки, разлил кипяток.

– Тебе крепкий? – он снял крышку с кофейной банки.

– Я сам.

Он не возражал. Неторопливо размешал кофе в своей чашке, поднёс её к носу и с наслаждением втянул пар. Пока я следом проделывал то же самое, он разрезал торт на две равные части.

– Вот так, брат… А теперь у меня здесь восемь человек работают… Я сяду. Возьми себе стул в смежной комнате.

– Ничего, постою. Поаляфуршетствую.

Он подвинул единственный стул к толу, опустился на сидение, закинул ногу на ногу. Я посматривал, как он надкусил кусок и попробовал отпить кофе, но тот был горячим.

– Я так и не услышал, что тебе от меня надо? Отмалчиваешься, будто боишься девственность потерять.

Ничего я не боюсь, старик. – Он отставил чашку и глянул на меня. – Ты знаешь, как делают деньги на фондовой бирже?

– Что‑то там с котировками акций. Надо вовремя купить дешевле, а продать дороже.

– В общем, да. А если знать, какие акции упаду в цене, а назавтра вырастут?

– Наверно, можно стать очень богатеньким дядей.

– Не то слово! Особенно, если проделать это с размахом, с настоящим размахом.

– Да, но такие игры рискованны. Вдруг не угадаешь? Я бы не взялся. Тут нужен особый нюх. Или чтоб бог на ушко подсказал.

– Может, и да, а может, и нет. Кроме Моцартов, есть и Сальери. Кто гармонию просчитывает, – он указательным пальцем постучал по правому виску, – тоже управляет этой стервой.

Я надкусил свой кусок торта, но не понял, какой был вкус. С тарелкой в руке я отступил к подоконнику и присел на него.

– Хочешь сказать… – начал было я.

– Ну, разумеется.

– Но такие вещи должны предусматриваться… Есть же контролирующие учреждения… Да и законы, наконец. Могут пронюхать журналисты, поднять шум. Да нет, не верится мне, что всё так просто. По мелочам куда ни шло. Но ты же имеешь в виду огромные финансовые махинации.

Он заговорил со мной снисходительно‑терпеливо, точно учитель с учеником.

– Формально никто и не будет нарушать законов. Никаких нарушений. Я пока и сам толком не разобрался, что и как, но хочу заметить, карты раздают очень крупные фигуры, которые не проигрывают. – Он уставился мне в лицо, как заштатный гипнотизёр и понизил голос. – Это же, так сказать, сливки нашего общества.

Я невольно начинал ему верить и тихонько присвистнул.

– Если уж они за такое возьмутся… Только за баснословный куш.

– Я тоже так думаю. И хочу незаметно урвать своё. – И вдруг Иван странно поинтересовался: – Ты же не сомневаешься, они на это способны?

Я пожал плечами, ответ мой был уклончивым:

– Задай такой вопрос на улице. Девять из десяти ответят, не сомневаются.

– Это очень высокий процент. Как ни крути, а социальный инстинкт что‑то да значит.

– Пожалуй, да, я бы поверил, – неохотно согласился я. – Но всё это догадки, химеры. А нужны факты. У тебя они есть?

Он помолчал. Я терпеливо ждал со смутной надеждой, что он раздумает. Наконец он отчётливо произнёс:

– У меня они будут.

Я сухо сглотнул.

– Когда?

Он ответил не сразу, после глотка кофе.

– Скажем так, – глядя в чашку сказал он. – Встречаемся завтра, здесь, в это же время. У меня будут доказательства. – И поправил себя. – Должны быть.

– В это же время? – Я тянул с ответом, понимая, следующие слова не оставят мне пути отступления. – Во сколько точно?

– В восемь.

– То есть в двадцать часов…

Он перебил меня, и в голосе его была откровенная насмешка:

– В восемь часов пополудни, ноль‑ноль минут и ноль‑ноль секунд. Раз ты такой дотошный…

Я вздрогнул, приоткрыл глаза, и воспоминание растаяло. Ещё раз постучав в боковое окно, светловолосый парень распахнул дверцу и нагнулся, заглянул в салон.

– Шеф, к Даниловскому рынку не подбросишь? – спросил он.

Невысокой тёмненькой девчонке, которая стояла за его спиной, было лет семнадцать; он же – года на три постарше, руки у него были крупными и сильными. Не похож на качка, равнодушно подумал я, наверное, строитель.

– Влезай.

Я показал головой на заднее сидение. Он открыл заднюю дверцу, пропустил девчонку. Она легко впорхнула, уселась, поправила юбку, и в салоне появился слабый запах духов. Духи мне не понравились.

– Всё, можно отчаливать, – весело объявил мне парень, подсаживаясь вплотную к подружке. Обхватив за плечи, он привлёк её к себе. Она хихикнула, и я поймал в зеркальце над лобовым стеклом её любопытный взгляд. На глаза мне попался таксофон. Он сиротливо жался к углу дома, словно беспризорная облезлая собака.

– Нужно позвонить, – предупредил я парочку и выбрался из машины.

Укрывшись под козырьком, я нащупал в кармане жетон. Всегда носил их, рассовывал по карманам, в брюки, в рубашку, в пиджак. Я опустил жетон в щель, отыскал во внутреннем кармане плаща полученную ночью визитку Вики и только теперь оценил краску букв и цифр, – она светилась при отражении слабого освещения от фонаря, будто помогала набрать номер.

С третьим гудком жетон проскользнул в таксофон, и ровный, с металлическими интонациями мужской голос раздельно сообщил: