Мастера детектива. Выпуск 8

В коридоре раздался металлический звук заслонки, упавшей на щель почтового ящика, прикрепленного к внутренней стороне двери. Раймонда выскочила из гостиной и вынула конверт и почтовую открытку. Конверт был тяжелым, пухлым, многообещающим…

На пороге кабинета появился Филипп, вопрошающе вскинул брови:

– Есть новости?

– Письмо… с бумагами.

Лихорадочно, непослушными от нетерпения движениями пальцев, она разорвала конверт и, к своему великому разочарованию, вытащила из него размноженный на ротаторе циркуляр и рекламный проспект новой студии грамзаписи.

– Однако я готова была поклясться… – Она с трудом сдерживала слезы – так велико было ее разочарование… – Я готова была голову дать на отсечение, что это от нотариуса. А ты нет?

Он покачал головой.

– Нет! Во-первых, еще слишком рано… И потом, важные бумаги посылают заказным письмом… А открытка, это от кого?

Она протянула ему карточку, даже не взглянув на нее. На обратной стороне памятника Гете, сфотографированного крупным планом на Франкфуртской площади, Робер набросал несколько строк, весьма загадочных для непосвященного.

«Оказавшаяся более строптивой, чем предполагалось, черепаха принуждает меня продлить командировку до середины следующей недели. Настроение хорошее… Квашеная капуста тоже… До скорого… Жму руку».

– Так что теперь ты сможешь передать свеженькие новости его сестре, – язвительно заметила Раймонда.

За час до этого звонила Люсетта, желая сообщить о своем утреннем визите: «Я еду к тете в Антони… Могу ли я по пути заехать сказать вам доброе утро?»

В последние дни они виделись редко. Возможно, она даже почувствовала некоторую нерешительность со стороны Филиппа, потому что навязывала себя меньше, чем в первое время.

– Лучше поднимись наверх, – посоветовал Филипп. – Она не заставит себя ждать.

Эти минуты всегда были самыми тягостными. Раймонда переносила их все хуже и хуже… Спортивная машина с шумом проехала по проспекту и остановилась возле дома.

– Это она… давай поднимайся!

– Надеюсь, ты быстро спровадишь гостью, – сказала Раймонда.

– Как можно быстрее!

И так как она явно не спешила, он подтолкнул ее к лестнице:

– Да поднимайся же, черт побери!

Когда она была уже наверху, раздался звонок. Филипп пошел открывать дверь.

– Доброе утро, Люсетта.

– Доброе утро, Филипп. Как я рада вас видеть. Сменив прическу и надев платье, которого он на ней еще не видел, она превратилась в полную противоположность Раймонды, став более кокетливой, более женственной.

– Как поживаете? – поинтересовался Филипп, приглашая ее в гостиную.

– Это скорее у вас надо спросить.

Ни горечи, ни агрессивности в словах прибывшей. В ее интонации он не уловил ничего, кроме ласкового упрека.

– Если бы друзья не беспокоились о вас, вы бы вообще не подавали никаких признаков жизни.

– Что вы хотите, я стал затворником.

– Содержащим свой дом в образцовом порядке, – дополнила она, проведя пальцем по мрамору камина. – Ни пылинки.

«Ай! – подумал Филипп. – Слишком чисто в комнатах, вот он – грубый психологический просчет…»

– Если вы только не завели прислугу?

Предвидя тупик, в который это могло бы его завести, он предпочел не искушать судьбу, утаивая то, что чересчур легко проверить.

– Нет, я все делаю сам… стараюсь, как могу.

– Ну, тогда «браво!»… Тысячу раз «браво»! Мужчине редко удается содержать дом в такой чистоте.

Жизнерадостная, Люсетта разгуливала по гостиной, резко поворачиваясь, игриво вихляя бедрами…

«Что у нее на уме? – терялся в догадках Филипп. – Неспроста она говорит все это…»

– Однако я приехала не только для того, чтобы расточать комплименты, – продолжала Люсетта, – но и сделать вам приглашение… Мы с Робером были бы рады видеть вас в выходные у нас в Мулене.

Он вздрогнул.

– В Мулене?

– Деревенский воздух пойдет вам на пользу.

– В эти выходные? – переспросил он. – На этой неделе?

Она кокетливо пригрозила ему пальчиком:

– Только не говорите мне, что вы заняты, я все равно не поверю.

– Подождите, – пробормотал он, – одну минутку… С Робером может получиться недоразумение…

– Он будет рад рассказать вам о своей поездке во Франкфурт.

– В том-то и дело, что нет!.. То есть, я хочу сказать, что на этой неделе он не вернется.

Она подняла брови.

– Как так?

Вместо объяснений, Филипп извлек из кармана почтовую открытку.

Пробежав текст глазами, Люсетта порозовела от смущения.

– Что ж, вы лучше осведомлены, чем я, – заявила она с обидой в голосе.

Она лгала, он это чувствовал. Чувствовал, что та знала об этой неожиданной задержке и хотела воспользоваться ею, чтобы устроить ему нечто вроде западни. Он бы приехал, ничего не опасаясь. Более суток одни посреди леса, отрезанные от остального мира, в романтическом сообщничестве с ночью, осенью, дровами, пылающими в камине…

– Что ж, тем хуже! – воскликнула она, топнув ногой. – Обойдемся и без него!

– Полноте, Люсетта… Без Робера… Это невозможно! Она с вызовом посмотрела на него.

– Почему? Вы меня боитесь?

– Что за странное предположение! – возмутился он, вовсе не находя его странным. – Просто я не хотел бы вновь появляться в Мулене…

Выбитый из седла прямым вопросом, он очертя голову бросился к единственной лазейке, которая у него еще оставалась.

– Слишком много неприятных воспоминаний связано у меня с этим местом.

Он был весьма горд верным, важным, но не выспренным тоном, которым произнес последнюю фразу. Эффект, однако, оказался противоположным тому, на который он рассчитывал. Легко исполнив пируэт, Люсетта снова оказалась возле Филиппа.

– Да будет вам, будет, – пожурила она его, словно капризного ребенка, – когда вы, наконец, перестанете изображать убитого горем вдовца?

Чего-чего, но такой наглости он от нее не ожидал. Это было выше его понимания, и, не зная, какую линию поведения выбрать, он выдал длинную торжественную тираду:

– Моя дорогая Люсетта, я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы обижаться на вас за эти слова…

Она не дала ему договорить:

– Простите мне мою откровенность, но я только потому так с вами разговариваю, что считаю себя вашим другом. С покойниками не живут… предоставим их самим себе. – Она протянула к нему руки. – Я могу помочь вам, Филипп… я хочу помочь вам жить.

Он давно уже знал, чего можно ожидать от помощи, которую она так жаждала ему предоставить. Гораздо больше, чем эти едва завуалированные признания в любви, его озадачивала беззастенчивость, с какой она говорила о недавно наступившем вдовстве, и та поспешность, с какой стремилась стереть воспоминание об умершей.

Угадав обуревавшие его мысли, она усилила натиск:

– Я вас шокирую, не правда ли? И вы обвините меня в отсутствии такта, если я скажу, что прошлое, каким бы оно ни было, в конце концов всегда рассеивается, как дым. Вот, например, вы… вы помните…

Она замялась – таким скверным показался ей переход от одной мысли к другой. Однако желание высказаться жгло ей губы, и она закончила:

– Помните тот день, когда вы меня поцеловали?

– Я?

Ему пришлось сильно напрячься, чтобы воскресить в памяти один из вечеров, имевший место много лет назад… Время его службы в армии… товарищеские отношения, связавшие его с Робером… Отпуск… Приглашение к Тернье… Юная сестра, невинный поцелуй украдкой в коридоре… Столько лет уже прошло с тех пор!

– Я не забыла, – сказала Люсетта изменившимся голосом. – Насколько я помню, вам это не было неприятно.

– Прошу вас, – вдруг выдохнул он, охваченный паникой при мысли, что их может услышать Раймонда… – Замолчите… Сейчас не время. – Он еще больше понизил тон. – Не здесь!

«Не здесь!..» два лишних слова, которые немедленно вызвали ответный удар.

– Тогда почему не в Мулене?

Застигнутый врасплох, он не нашелся, что ответить. Люсетта посмотрела на него украдкой, уселась в кресло, положила ногу на ногу и вынула из своей сумки пачку «Голуаз». По привычке, а возможно, из снобизма, она курила только серый табак.