Мейси Доббс. Одного поля ягоды

— Вернемся в контору? — спросила Мейси, склонив голову набок.

Дейвенхем снова кивнул. Мейси оставила его наедине со своими мыслями, дала ему время прочувствовать ее слова. Если бы она продолжила говорить, он мог бы занять оборонительную позицию. А это была дверь, которую требовалось оставить открытой. В общении с Селией Дейвенхем что-то не давало Мейси покоя. Она еще не знала что, но была уверена — это даст о себе знать. Морис Бланш утверждал, что среди обманчивых зеркал неразгаданных тайн жизни прячется правда, ждущая, чтобы кто-то проник в ее убежище и затем покинул его, оставив дверь приоткрытой. Тогда правда может выйти наружу. А Мейси, когда последний раз виделась с Селией Дейвенхем, позаботилась о том, чтобы эта дверь осталась приоткрытой.

Мейси хотела, чтобы при их встрече в четверг выяснилось то, что ей требовалось знать о смерти Винсента, почему на его памятнике только имя, как он жил после войны и где умер.

Мейси считала, что поняла многое во взаимоотношениях Селии и Винсента. Их любовь была скорее юношеским увлечением — Селия сама это признала, — и, выходя замуж за Кристофера Дейвенхема, она пыталась избавиться от своих чувств к Винсенту, в то время когда вся страна была охвачена глубокими переживаниями. Но обычные ритуалы брака с, видимо, нежным Кристофером Дейвенхемом не могли стереть памяти о Винсенте, герое ее воображения, красивом бесстрашном рыцаре, за которого она могла выйти замуж. Мейси считала, что для Винсента Селия оставалась просто младшей сестрой близкого друга. Однако среди друзей своих братьев многие девушки находили подходящих партнеров.

Мейси, как и было условлено, встретилась с Селией в «Ритце» за чаепитием во второй половине дня. Войдя через главный вход с улицы Пиккадилли, Мейси затаила дыхание при виде массивных мраморных колонн по обе стороны зимнего сада. Она позволила себе на минуту забыть о предстоящих расходах. Помещение, спроектированное как французский павильон, было озарено солнцем, лучи которого проникали внутрь через световой люк. Роскошь и великолепие этого зимнего сада просто поражали: безупречно белые камчатые скатерти, сияющее столовое серебро, многослойные драпировки на окнах. Казалось, что такая обстановка не слишком располагает к доверительной беседе, однако зеркала вокруг и умиротворяющее журчание воды в фонтане с золоченой скульптурой русалки создавали атмосферу уюта и спокойствия. И под негромкое позвякивание чашек о блюдца разговор между двумя женщинами был легким, скользящим по поверхности дел, словно муха над спокойным прудом.

Мейси коснулась салфеткой губ и положила ее рядом с тарелкой.

— Миссис Дейвенхем, думаю, нам пора прогуляться. Такой чудесный день, почти летний.

И потянулась за сумочкой и перчатками. Селия Дейвенхем кивнула:

— Да-да, конечно. Давайте погуляем… и, пожалуйста, называйте меня Селией. Мне кажется, мы уже прекрасно знаем друг друга.

— Спасибо, Селия. Я считаю, уже можно оставить формальности, поэтому прошу: зовите меня тоже по имени.

Получив по счету, официанты предупредительно отодвинули стулья женщин и почтительно поклонились в знак прощания. Одновременно это было сигналом, что посетительницы остались всем довольны, а столик можно готовить для очередной пары богатых дам. Выйдя из «Ритца», Мейси и Селия пошли в Грин-парк.

— Здесь очень красиво — нарциссы замечательные, но в этом году они цветут поздно.

— Да, действительно.

— Мейси, ткани в «Либертиз», как всегда, были великолепными, просто потрясающими, и, должна признаться, я купила три ярда замечательного легкого сиреневого шелка.

— Отлично. Как хорошо, что вы умеете шить.

— Я научилась у одной из наших служанок, настоящей чародейки с иглой. Мама настаивала на скучных расцветках и фасонах — только так можно было не походить на безвкусно одетых школьных учительниц. Конечно, во время войны было нелегко достать ткань, но, вспомните, существовало увлечение всем индийским.

Мейси кивнула, вспомнив спрос на все товары из Индии, после того как полки гуркхских стрелков присоединились к британским войскам во Франции. Вспомнила Хана, который со смехом рассказывал, как неожиданно стал получать приглашения из самых лучших домов просто потому, что был в глазах их хозяек, не всегда знавших географию полуострова Индостан, послом легиона маленьких, сильных, бесстрашных непальцев, сражавшихся бок о бок с британскими солдатами.

Мейси и Селия в спокойном молчании дошли по Королевской аллее до Сент-Джеймсского парка. Там они обогнули озеро, заметили, что было хорошей мыслью захватить хлеба и покормить лебедей, и посмеялись, когда встревоженная няня погналась за двумя шаловливыми детьми, ковылявшими на толстых ножках к паре диких уток. Однако, приладившись к шагу спутницы и держа руки и плечи так, как и она, Мейси вновь почувствовала, что Селией овладело уныние. Поняла, что мисс Дейвенхем вскоре разоткровенничается, как во время прошлой встречи, что чувства к Винсенту переполняют ее Душу и, однажды получив волю, снова просятся на язык.

— Винсент вернулся в Англию в семнадцатом году. Его сразу же приняли в госпиталь, раны у него были такими, такими… — Селия коснулась рукой лица, подыскивая слово для описания тех ран. — Совершенно ужасающими. Я едва узнала его, когда приехала навестить. Пришлось просить брата, чтобы взял меня с собой, — Джордж вернулся раньше, и его раны не были столь тяжелыми. Лицо Винсента закрывала полотняная маска, и снял он ее только тогда, когда я заверила, что не отшатнусь.

— Продолжайте, — поощрила ее Мейси.

— Но сдержаться я не смогла. Расплакалась и выбежала из палаты. Брат пришел в ярость. Однако Винсент не злился на меня, но злился на все остальное.

— Селия, многие мужчины были озлоблены, возвратившись с войны. Винсент имел на это право.

Селия остановилась, прикрыла рукой глаза от предвечернего солнца, потом снова взглянула на Мейси.

— Вот тогда он и сказал, что хочет быть просто Винсентом. Заявил, что поскольку для Британии он в любом случае просто-напросто кусок мяса, то может не подчиняться всей этой системе. Что лишился лица, поэтому теперь может быть кем хочет. Только употреблял более сильные выражения.

— Понятно. Вы знаете, что произошло во Франции с Винсентом?

— Знаю — главным образом со слов брата, — там что-то случилось, помимо ранения. По-моему, какой-то… разлад. С начальством.

— Что произошло, когда Винсент выписался из госпиталя?

— Он долечивался. У моря, в Уитстебле. Армия сняла один из больших отелей. Винсент хотел написать о том, что перенес во Франции. Он был очень расстроен. Но всякий раз, когда мы посылали ему бумагу, ее отбирали. Врачи говорили, что письмо беспокоит его. Мой брат вышел из себя. Передал Винсенту пишущую машинку, но ее отобрали и вернули. Винсент утверждал, что ему затыкают рот, но говорил, что полон решимости высказаться, пока война не ушла далеко в прошлое и все не потеряли интерес к ней.

— Бедняга.

— Потом я познакомилась с Кристофером, очень солидным человеком. Разумеется, он не был во Франции. Должна признаться, я так и не узнала почему. Наверное, Кристофера защитил от призыва его бизнес. Казалось, я выхожу замуж в каком-то душевном оцепенении. Но я потеряла одного брата, а Винсент был очень, очень тяжело ранен. Кристофер представлялся мне безопасной гаванью во время бури. И он, разумеется, очень добр ко мне.

— Селия, что было с Винсентом после войны? Кажется, он умер значительно позже.

— Да, всего несколько лет назад. Он вернулся в родительский дом, но, поскольку был ужасно обезображен, стал отшельником. Люди пытались вытаскивать его в общество, но он сидел в гостиной, глядя в окно, читал или писал дневник. Какое-то время работал на дому для небольшого издательства — кажется, оно находится где-то неподалеку.

Селия потерла лоб, словно пытаясь оживить воспоминания.

— Винсент читал рукописи, писал отзывы. Он получил эту работу благодаря деловым связям дяди. Очень редко кто-нибудь возил его в издательство для обсуждения каких-то дел. Он заказал себе маску из очень тонкой жести, окрашенной в цвет кожи. И носил шарф, повязанный вокруг шеи и нижней челюсти. О, бедный, бедный Винсент!