Случай для психиатра. Легкая добыча. Одержимость кровью

Случай для психиатра

Эллин Стенли. Случай для психиатра

(пер. с англ. И. Тополь)

Меня предупредили об открывшейся язве.

— Там, — заявил медик из страховой компании, ткнув своим пальцем «туда», в двенадцатиперстную кишку. — Нервное напряжение действует на нее, как наждачная бумага. Отдохните. Успокойтесь.

Поэтому в тот момент я не слишком удивился резкой боли «там», будто всю мою желчь собрали в шприц и вкололи в это самое уязвимое место.

Но как, черт возьми, можно оставаться спокойным с этим непонятным запахом пороха в ванной комнате? И этой полнотелой, совершенно неподвижной женщиной, по-видимому убитой из лежащего рядом с ней револьвера?

Мой револьвер!

Господи Боже!

Из проигрывателя в гостиной, к моему ужасу, продолжала звучать «Carmina Burana» Карла Орфа, наполняя пространство музыкой. Хор с поднятыми пивными кружками восхвалял полнотелых женщин и оглашенно вторил тенору.

Бедный Карл Орф! Слишком пронацистский для моей жены, в девичестве Джоан Береш, дочери Джулиуса Береша, владельца крупной химчистки на углу Бродвея и 90-й улицы, обслуживающей за 24 часа.

Ты помнишь эту забавную сценку? Ты ее воскрешаешь вновь, заткнув ладонями уши.

— Пит, прошу тебя, прекрати!

— Ты это просишь из-за Дахау? Орф — композитор. Он не убивал евреев.

— Я знаю. Заткни его.

— Ты преувеличиваешь и устраиваешь театральные сцены.

— Это право семитки. Итак, прекрати это или я пну твой чертов проигрыватель ногой.

Я выключил музыку.

— Иногда я спрашиваю себя, почему ты вышла замуж за shegetz.

— Потому, что тогда ты прекрасно целовался.

Неисправимая шлюха. Это не истинная причина.

Она желала произвести на свет shegetz сама. Высокого крепкого блондина с голубыми глазами, вылитую копию папы Пита. Внутри — Моисей Меймонид, а снаружи — Пит Хаббен.

И она добилась своего, произведя на свет Николаса, нашего бесподобного сына. И она пожрала бы его, истинная «мамаша идиш», если бы его не охранял заботливый отец.

— Olitn lacus colueran, — пел тенор.

— Хватит! Довольно! Заткнись! — закричал я.

Воцарилась гнетущая тишина.

Непонятная тишина в доме и на улице.

И если бы сейчас по мановению волшебной палочки смогли исчезнуть труп и пистолет…

Я узнал револьвер, но не узнавал женщины.

Тем не менее, весь вспотев от волнения, с разрывающимся сердцем, я признавался себе, что между нами были какие-то отношения, ибо труп дамы лежит в моей ванной комнате, в закрытой квартире, стоящей на телеохране закрытой сети Шеридан-Сквер, в Гринвич Виллидж, а она полураздета, следовательно, не могла прийти в таком виде с улицы.

Подчеркнул множественное число: отношения…

Нет, она женщина видная: высокая, белолицая, с длинными, черными как смоль волосами, подведенными тушью глазами, накрашенными ярко-розовой помадой крепко сжатыми губами, на теле скандальное нижнее белье, воскрешающее вкусы борделей Бель Эпок: черный кружевной бюстгальтер с дырочками для сосков, черные подтяжки для черных же чулок, черные туфли на десятисантиметровой шпильке.

— Боже, когда последний раз я такую обувь видел в витринах?

И все нижнее белье из черной кисеи.

Черное, розовое и белое. Меловая фигура, как гейша. Обтянутые тканью бедра почти ослепительной белизны. И красное. Струящаяся по пластмассовой перламутровой бельевой корзине кровь, а на плиточном полу — лужа. Капли крови блестят в мягких складках уголков рта, опущенных к подбородку.

Да…

Ее поза позволяет предположить, что убийство произошло в момент Молитвы. Бельевая корзина отодвинута от стены, труп на коленях перед ней с повернутой в сторону головой, упавшей на покрывало, остекленевшие глаза устремлены в огромное зеркало на двери ванной комнаты. Руки — по бокам корзины, пальцы немного согнуты.

Захвачена врасплох за молитвой. Нет, скорее, за греховной мольбой. Нимфоманка, спешащая на звук твоих речей. Она, должно быть, прокралась сквозь охранную телесеть, вошла ко мне с требованием удовлетворить ее, полагая, что я проникну меж крепких бедер и заполню все до краев. Глаза полуприкрыты, влажные губы слегка приоткрыты — она умоляет.

Прельщенный, я тем не менее отказываюсь, объясняя, что мой образ жизни не позволяет предаваться подобным безрассудствам.

Не помня почему, я позвонил Гристед и произвел основательный заказ в бакалейной лавке, его должны доставить с минуты на минуту.

Агентства Макмануса и Нэйджа вновь встали спиной к спине. Сыпались телефонные звонки от Макмануса в Нью-Йорк, а от Нэйджа — в Лондон; требовалась особая дипломатия. Соперничающие издатели требуют отменной дипломатии, в особенности обладающие равными паями в одних и тех же предприятиях и активно ненавидящие друг друга как по одну, так и по другую сторону Атлантики 24 часа в сутки.

А в моем положении дипломатичность необходима, ибо я единственный и незаменимый агент, позволяющий Чарльзу Макманусу и Генри Нэйджу общаться. Я не могу позволить себе отменить срочный вызов под предлогом, что буду в кровати с ней.

И Винс Кенна вновь пойдет войной. Винсент Кенна, чей шедевр все вырывают из рук. Шесть бестселлеров один за другим, шесть рекордов продаж. Это Винсента Кенну надо соблазнять, а не дуреху, которой приглянулся Пит Хаббен.

Джоан отказалась это понимать.

— Это просто невероятно. Ты приглашаешь его к нам на семь тридцать, а сам неожиданно прибегаешь в одиннадцать!

— Ну и что? Я предупреждал, звонил из конторы, чтобы сообщить об опоздании.

— Ну да, естественно. И как только наш приятель понял что к чему, тут же перешел в атаку. Я говорю тебе правду, Пит, истинную правду. Он почти успел запустить руки в мои трусики, причем я успела объяснить, что в этом доме хозяин старый дядюшка Пит и никого больше.

— Ну хорошо. Ты его предупредила, почему же ты злишься?

Склонив голову, она неотрывно смотрела на меня, что-то протестующе ворча.

— Ты хочешь знать? Ты ждешь, что я тебе скажу? У меня действительно создалось впечатление, что ты желаешь, чтобы я с ним переспала.

— Нет, послушай, Джоан…

— Ты этого хотел! И я только что с трудом в это поверила. Не могла поверить, но теперь верю. Это на меня наводит просто ужас. Но я всегда отказывалась даже думать об этом.

— Джоан!..

— Ведь это так, не правда ли? Ты хочешь, чтобы Винс переспал со мной? Это тебе доставит удовольствие? И разрешит столько проблем!

Я влепил ей пощечину. Впервые после женитьбы я перешагнул черту. Хуже — или лучше всего — то, что я не ударил ее по щеке с яростью, а соразмерил силу. Если бы я не контролировал себя, то снес бы ей голову. Но самое страшное, что я не подчинился своему гневу, что было бы извинительно. Я просто наказал ее, как маленькую капризную девочку.

Я причинил ей боль, она прижала руку к пылающей щеке.

— Это все? — спросила она. — Или продолжишь?

— Джоан… Я не… Я не хотел этого! Не знаю, что на меня нашло.

Дурная привычка — походить на других, обижать близких, плодить врагов. Как сейчас им стала моя женушка, беззащитная и хрупкая, и это несмотря на ее необычайно красивые груди, притягивающие мужчин, всяких мускулистых самцов, вечно ее вожделеющих. Вне всякого сомнения, эти груди и притянули Винсента Кенну, стали его наваждением. Если бы он знал малышку миссис Хаббен до беременности, то не удостоил бы ее и взглядом. В тот период ее прежде мальчишеский торс изменился. Яйца на блюде превратились в лимоны, апельсины, а потом и дыни. Без специальных кремов, гимнастики — локти вверх, подобно пытающейся взлететь курице. Настоящие дыни! А после рождения Никки она вернулась к своим прежним размерам и облику, а дыни остались.