Тайна башни (сборник)

Тайна башни (сборник)

Выходец с того света

Командир гусарского полка в Майнц взволнованно ходил взад и вперед по своему служебному кабинету, от времени до времени перебирая холеной рукой с перстнями на пальцах коротко, по военному остриженные, седые волоса и поглаживая густые седые усы, остро закрученные концы которых воинственно торчали вверх до самых глаз.

— Он влезет в долги, точно полковой командир, пьет, играет, и своими безумными пари на скачках наверно сломит себе шею! Черт его знает, что с ним происходит! И при этом у него все данные, чтобы сделаться дельным, порядочным офицером, — он самоотверженный, милый, порядочный, искренний парень, у него и отвага и сила на десятерых! Черт, в него вселился какой-то дьявол!

Монолог командира был прерван отрывистым стуком в дверь, на который он ответил резким окликом: «Войдите!»

В комнату вошел, побрякивая шпорами, хорошенький, русоволосый, представительный офицер в безукоризненно чистой форме, и отдал установленную честь.

Командир разглядывал его: действительно это был красавец!

Он откашлянулся, и концы его усов нервно вздрогнули.

— Господин поручик фон Росла! — резким тоном обратился он к выпрямившемуся перед ним офицеру. — Я пригласил вас сюда по известной вам причине. Я уже неоднократно, но тщетно, предостерегал вас. Я не думал, что мои доброжелательные советы упадут на столь бесплодную, твердую почву!

Рассерженный командир прервал свою речь, чтобы посмотреть, какое она производит впечатление.

Хорошенькое, загорелое лицо офицера покрылось густой краской, но темно-голубые, блестящие глаза смотрели открыто, хотя и не с обычной отвагой и ясной веселостью. Черты лица выражали глубокую серьезность.

— Мне привелось опять слышать невероятные вещи! — продолжал строго начальник. — Долги, вексельные, карточные, долги чести и тому подобные прелести! Черт возьми, милостивый государь! Где у вас рассудок? Куда вас черт несет? Или вы, быть может, заключили с ним договор? Просто-таки кажется, что вы продали ему душу!

Ни один мускул в лице поручика не выдавал его внутреннего волнения, но густая краска сменилась мертвенной бледностью.

Полковник также волновался. Его серые пронизывающие глаза, казалось, смотрели в самый мозг молодого офицера, к которому он питал искреннее расположение уже со времени его поступления в полк.

— Подобный образ жизни не согласуется со званием офицера, с воинской честью! — сердито продолжал он.

Курт фон Росла содрогнулся. Он побледнел, как смерть.

— Вас предупреждали! — снова раздался неумолимый металлический голос. — Я дал вам время, довольно времени, чтобы привести вашу жизнь в упорядоченную. Но вы не воспользовались предоставленным вам сроком. Вы как бешеная, сорвавшаяся с привязи лошадь не обращаете никакого внимания на мой зов! Припишите только себе последствия вашего невозможного легкомыслия!

На лбу поручика выступил холодный пот. Голубые глаза с умоляющим выражением впились в лицо высокопочитаемого им начальника, глаза которого сердито сверкали, но все же блестели добротой золотого сердца, — потом красивая голова поручика склонилась, и рука, лежащая на эфесе сабли, задрожала. Какое решение было принято по отношению к нему? И как звук трубы страшного суда снова раздался голос.

— Еще один раз, последний раз, я назначаю вам срок: пять коротких дней! За это время вы должны покончить со всеми вашими долгами! Вы уплатите по вашим векселям, погасите все другие долги и окончательно порвете всякие сношения с ростовщиками, манихеями и тому подобной дрянью! На это время я даю вам отпуск. Если через пять дней вы явитесь ко мне и дадите мне честное слово, что ваши дела приведены в полный порядок, то все остальное будет по-старому, и наш сегодняшний разговор будет забыт. В противном же случае вам угрожает — выход из полка!

Молодой человек чуть было не отшатнулся. Слова эти поразили его, как удар кулаком в лицо.

Он, как во сне, услышал еще слова командира:

— Господин поручик фон Росла! Я кончил! — потом он отдал честь, повернулся и вышел.

— Жаль! Ужасно жаль парня! Такой милый, сумасшедший мальчик! — шептал командир. Он опустился в кресло у письменного стола, опирая голову на руку, и глубоко задумался. Потом он провел рукой по лицу, как бы отгоняя печальную картину.

С лестницы раздавался еще лязг скользившей по ступеням сабли — потом все утихло.

Курт фон Росла в отчаянии стал бродить по улицам, точно за ним гнались фурии. Осенняя буря охлаждала его горячий лоб, но нога его не знала покоя. Что делать?

Уйти со службы, которую он любил всеми фибрами своего сердца? Снять мундир, который он намеревался честно носить до конца? Нет, лучше умереть! Умереть? Нет умирать он не хотел! Ведь ему принадлежала прекраснейшая девушка! Разве он не связал уже её жизнь со своею? И разве её жизнь не будет разбита, если он добровольно покончит с собою? О, он знал свою гордую, страстную Ирену! Но как вылезть из петли?

Он наскоро составил маленький обзор своих долгов: нужно было достать 20000 марок! Достать в течение пяти дней эту сумму, казавшуюся ему теперь, при этих обстоятельствах, громадной. Дрожь пробежала по нему. Бесцельно он бродил дальше.

Но вот пришла ему спасительная мысль!

Его дядя, барон Герберт фон Росла, мог и должен был ему помочь! Что для него, для миллионера, составляли 20000 марок? Странно, как это он раньше не догадался! Правда, дядя слыл за скрягу, но если ему изложить отчаянное положение, он не мог отказать в помощи.

Окрыленный новыми надеждами, он быстрыми шагами направился в Горную улицу, где дядя его проживал в роскошной вилле. Его посещения у необщительного старика были крайне редки, так как чудак-старик каждый раз давал ему понять довольно ясно, что он предпочитает одиночество обществу, хотя бы в продолжение только нескольких часов.

Дождь шел крупными каплями, когда Курт миновал железную калитку сада, бесшумно отпертую стариком-лакеем в красной ливрее с позументами, и направился по шелестящим сухим листьям к вестибюлю дома.

— Редкий визит, господин поручик, — заметил седовласый лакей звучавшим от радости голосом.

— Да, да, старик, служба, — рассеянно ответил Курт.

Он нарочно не приказал доложить о себе, так как боялся, что не будет принят.

Прозвучало сердитое и нелюбезное «войдите!» и столь же нелюбезен был прием, оказанный красавцу-племяннику. Барон не приподнялся со своего резного кресла с высокой спинкой, в котором он сидел, одетый в халат из голубого шелку, с книгой в руке, а только молча указал на кресло, в которое Курт, после любезного и вежливого приветствия, опустился. После короткого обмена фразами, Курт приступил к изложению цели своего позднего визита. В простых словах он описал свое положение, и в конце концов убедительно просил старика не отказать ему в помощи. И вот худощавая фигура старика оживилась. Злобно он отбросил книгу в сторону, собрал фалды своего халата, и одним движением вскочил с кресла.

— Скажи, пожалуйста, юнец! — кричал он резким голосом, выкрикивая слова, как злобная ведьма. — Это ты великолепно придумал! Ты думаешь, что старик-дядя только для того и существует, чтобы спокойно платить по карточным и пьяным долгам прощелыги-племянника! Выбрось из головы мысли об этом! Ты ошибся в расчете! Ни одной копейки не дам, ни одной единственной!

Он разразился злорадным смехом, завершившимся припадком кашля.

Будучи слишком гордым для того, чтобы защищаться, преисполненный отвращением, с подавленной, глухой злобой Курт выбежал из комнаты. Кровь его кипела, густая краска стыда покрывала его щеки. Он вышел через заднюю калитку, знакомую ему уже с давних пор, и оказавшуюся, к счастью, незапертой.

Он чуть не заплакал, но стиснул зубы, шагая дальше вне себя от волнения.

Глухими ударами дорогие домашние часы в вилле барона Герберта фон Росла возвестили восьмой утренний час.