Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

Действительно, ровно в два часа молодой человек поднялся на ступени балагана и тихо постучался в дверь.

– Муж мой пошел провожать хозяина, – проговорила молодая цыганка, впустив ночного посетителя.

– Милая моя, – сказал молодой человек, запирая дверь, – хотя вы очень хорошенькая, но я пришел вовсе не за тем, чтобы говорить вам об этом. Вот обещанные мною деньги, и за это вы должны рассказать мне все подробности о вашем дикаре.

– К несчастью, я очень мало о нем знаю, потому что мы недавно служим у г. Бабино.

– Не знаете ли, где ваш Бабино купил этого дикаря?

– Кажется, в Лондоне. Наверное не могу вам сказать.

– Послушайте, если я вам дам тысячу франков, вы позволите мне увести дикаря?

Тысячу франков! воскликнула цыганка. О! Мне кажется, что мой муж отдаст вам в придачу и самого Бабино.

Молодой человек подошел к дикарю, спавшему неподалеку на койке, и разбудил его:

– Маркиз де Шамери, – сказал он по-английски, – желает засвидетельствовать глубокое почтение злополучному баронету сэру Вильямсу.

Услыша эти слова, О'Пенни подпрыгнул на койке и выпрямился; он хотел заговорить, но издал лишь какое-то глухое рычание.

– Будь покоен, старик, я вижу, что ты узнал своего Рокамбольчика; я пять лет оплакивал тебя, думая, что дикари тебя съели, но вижу, что они довольствовались только татуировкой. Тебя удивляет, должно быть, что ты видишь меня маркизом де Шамери, – имя это тебе знакомо: оно было помещено в твоей записной книжке… Но об этом после, а теперь скажи мне – ты хочешь здесь остаться?

Дикарь сделал отрицательный знак.

– Ну, так пойдем со мной.

Рокамболь вручил цыганке тысячу франков; накинул на бедного дикаря какой-то плащ, взял его за руку и вывел из балагана.

– В Сюренскую улицу, – приказал Рокамболь кучеру, усевшись с дикарем в купе, ожидавшем его неподалеку.

По дороге он рассказал ему о своих похождениях со времени исчезновения из Парижа, рассказал и о встрече с молодым моряком на «Чайке» и все остальное.

Экипаж остановился в Сюренской улице.

Рокамболь позвонил у дверей хорошенького домика.

Войдя в свою маленькую квартирку в мезонине, где он жил инкогнито, он провел О'Пенни в свою спальню и затем приказал своему лакею немедленно ехать за доктором.

Рокамболь подал проголодавшемуся дикарю остаток пирога и стакан бордосского, которое он с жадностью истребил.

Спустя некоторое время лакей воротился в сопровождении доктора.

– Посиди здесь, дядюшка, – обратился Рокамболь к дикарю, – а я пойду приготовить доктора, который без того может испугаться твоей образины.

Оставив О'Пенни, он ушел в гостиную, где ждал его доктор.

Рокамболь объяснил ему, что пациент – матрос, служивший в Индии под его начальством, попавший в плен к дикарям, которые татуировали его и отрезали язык.

Прежде чем приступить к консультации, вернемся немного назад и выведем на сцену несколько новых лиц.

В один прекрасный день февраля месяца в Елисейских полях был громадный съезд экипажей и всадников; пешеходы же непрерывною толпою двигались по боковым аллеям.

Больше всех обращала на себя внимание голубая коляска, запряженная четверкою гнедых.

В коляске этой сидели две дамы в легком трауре: одна из них была лет пятидесяти, другая лет двадцати. Эта молодая девушка была Бланш де Шамери, красавица в полном смысле этого слова, но на лице которой отражалась какая-то меланхолия. Она обладала тою чистою, добродетельною красотой, на которой взгляд останавливается с восторгом и благоговением.

Мимо этой коляски проехало красивое ландо, в котором сидела молодая женщина. В то время как ландо поравнялось с коляской, молодая женщина нагло взглянула на маркизу де Шамери и ее дочь. Последние проехали мимо с опущенными глазами.

– О! – прошептала молодая женщина. – Я заставлю вас смотреть мне прямо в глаза!

В это самое время около колясок встретились два всадника; один из них небрежно поклонился даме в ландо; другой весьма вежливо поклонился Бланш де Шамери.

Когда коляски проехали, всадники подъехали друг к другу и поклонились.

– Ты из лесу, Фабьен? – спросил Роллан де Клэ.

– Да, – отвечал Фабьен д'Асмолль.

– И едешь домой?

– Не знаю… быть может, я поеду еще в Елисейские поля… погода чудесная…

– То есть ты хочешь следовать за голубой коляской, в которой сидит очаровательная особа, с которой ты так умилительно раскланялся.

– Любезный Роллан, – сказал обидчивым тоном виконт Фабьен, – острота твоя вовсе неуместна.

– А! Ты обижаешься; уж не жених ли ты прелестной Бланш де Шамери?

– Нисколько, – грустно отвечал виконт Фабьен.

– А ты заметил ландо, в котором сидела молодая особа?

– Заметил; ну, и что же?

– Знаешь, кто эта дама?

– Знаю.

– Ее фамилия тоже де Шамери; это кузина Бланш… Виконт Фабьен д'Асмолль вздрогнул.

– Роллан, – проговорил он взволнованным голосом, – если ты принадлежишь к числу тех наивных провинциалов, которые видят в камелиях герцогинь, то я тебя прощаю.

Роллан де Клэ улыбнулся.

– Дама, с которой я раскланялся, есть госпожа де Шамери, сестра покойного маркиза Гектора де Шамери…

– Довольно! – закричал Фабьен. – Этих слов достаточно, чтобы я был готов перерезать вам глотку, но я испробую все средства к примирению; но прежде скажу вам, что ваша мнимая госпожа де Шамери не более как развратная женщина.

– Виконт Фабьен, – закричал Роллан, побледнев, – вы подлец!

Фабьен вздрогнул.

– Итак, до завтра, – отвечал он яростно.

– Хорошо; я жду ваших секундантов, – сказал спокойно Роллан и уже повернул лошадь.

– Еще одно слово! – крикнул Фабьен.

– Як вашим услугам.

– Я оскорблен вами, и, зная меня, вы не сомневаетесь, что мы будем драться. Но речь идет теперь не о нас, а о чести семьи, которою играет эта женщина, и я хочу раскрыть вам глаза на ее счет. Так как до этой минуты мы с вами были друзьями, то я уверен, что вы не откажетесь выслушать меня несколько минут, и для этого поедем шагом по аллее.

– Я всегда к вашим услугам.

И они поехали рядом по направлению к заставе Звезды.

– Во-первых, даю вам честное слово, – начал Фабьен, – что буду говорить вам лишь святую истину.

– Я вас слушаю.

– Покойный маркиз де Шамери наследовал своему кузену, маркизу Гектору де Шамери, убитому на дуэли восемнадцать лет тому назад. Ваша Андрэ действительно дочь маркизы, матери Гектора, но она в то же время дочь некоего Брюно, адвоката в Блоа, которого любила вдова де Шамери.

– Это ложь, – вскричал Роллан.

– Андрэ Брюно, а не де Шамери, как вы полагаете, – продолжал спокойно Фабьен, – воспитывалась у своей матери под видом сиротки; после смерти Гектора отец Бланш маркиз де Шамери оставил Андрэ двенадцать тысяч ливров пожизненного дохода, чего не нашел нужным сделать брат ее, маркиз Гектор. После смерти вдовы де Шамери Андрэ нахально и противозаконно присвоила себе имя и этим самозванством пользуется до сих пор.

– Милостивый государь! – воскликнул бешено Роллан.

– Позвольте, дайте мне договорить. Вы влюблены в Андрэ Брюно, и мне крайне неприятно разочаровывать вас, но делать нечего: тут дело идет о чести благородной семьи, и не я виноват, что ваша возлюбленная позволила себе так нахально смотреть на маркизу де Шамери и ее дочь…

– Виконт, – сказал Роллан, остановив свою «лошадь, – я вас слушал, пока хватало моего терпения, но теперь прощайте, до завтра.

Он пришпорил лошадь и поехал мелкою рысью в Флорентийскую улицу, где остановился у дома под № 18.

– Дома госпожа де Шамери? – спросил он у швейцара.

– Дома, пожалуйте.

Роллан де Клэ вошел к госпоже де Шамери весьма бесцеремонно, как к себе в дом.

– Доложите обо мне, – сказал он горничной, взяв ее за подбородок.

Горничная удалилась, а Роллан вошел в гостиную.

– Барышня теперь не может вас принять, – сказала горничная, – она просит вас пожаловать в восемь часов.