Горе побежденным (СИ)

 - Может, этот неизвестный опять выйдет на Федю? – предположил Канделябров.

 - Мы с Фёдором уговорились, что он мне сообщит, если этот человек опять появится. Думаю, Рыжик  меня не обманет: уж очень ему мои червонцы понравились. Но, к нему вряд ли кто  придёт: неизвестные нам лица наверняка передумали совершать налёт на особняк. Я ляпнул Феде, что кольца в доме нет потому, что его владелец всегда носит драгоценность при себе. У меня это вырвалось нечаянно, по аналогии с Поливановым, который не расставался с алмазом. Может, Федя рассказал об этом заказчику?

 - Тогда почему этот дядя согласился встретиться на Каланчёвке, если решил, что уголовники ему больше не нужны?

 - Во-первых, я думаю, что не он принимает решение. А во-вторых, этот скользкий тип не решился глаза в глаза отказать вору в законе, после того, как сам же подбил его на дело. Хитровцы не любят, когда их разводят – за это можно получить и нож в бок. Вот он и назначил следующую встречу, а сам не пришёл. Получается, что эту ниточку мы потеряли. Остаётся Мозен. Это тебе не Федя Рыжик. Француз - хитрый чёрт. Его случайной встречей не обманешь. Придётся с ним говорить в открытую. У нас совсем недавно был такой же случай.

 - Опять?! – вплеснул руками Канделябров. – Допрыгаетесь. Не трогают вас, и вы не лезьте.

 - Чему быть – того не миновать, Спиридон.

 - Нет, вы нарочно на рожон лезете, – не унимался тот.

 - Отстань, говорю. Ты мне вот что лучше скажи, – сменил тему Собакин, – что это наша гостья ходит такой замухрышкой, как бедная родственница, в холстинке и в мир и в пир? И по дому разгуливает в скоморошьей одежде?

 - Это она сама себе выбрала из нашей «маскарадной» - шутки ради.

 - Тебе, дураку, рядится в лягушачью ливрею и парик нацеплять шутки ради, я запретить не могу. В твоём возрасте менять привычки опасно для здоровья. А Катерину Павловну к своей дури не приучай. Она – девица. Это - понимать надо. Ты лучше бы её приодел. Я вот надумал барышню в театр свозить, а ей - не в чем.

 - Как изволите, –  лакейским манером, весь изогнувшись, ответил Канделябров. – Вы в каком антураже хотите её видеть?

 - Ты что, Кондратьич? Пожилой человек, а поясничаешь. Какой к чертям «антураж»! Свози её в хорошие магазины. Купите или закажите несколько платьев, из верхней одежды что-нибудь, всякие там дамские вещи, шляпы, обувь.

 - Слушаюсь, – поджал губы  Спиридон. – Будет, как конфетка.

 - Мне твой язык никогда не нравился, а сейчас - особенно, – железным голосом отчеканил Собакин.

 - А что я такого сказал? – поднял бровки Канделябров. – Уж, и пошутить нельзя.

 - Ты лучше её документами займись, шутник, – осадил его хозяин. – Что рот открыл? Считаешь себя умнее всех?

 - Во всяком случае, не глупее.

 - А вот император Пётр Первый любил говорить, что «подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумом своим не смущать начальство». Понял?

 - Понял, Вилим Яковлевич.

 - Так-то. Как отец Меркурий?

 - Его свои дела замучили: не знает, на что решиться, – вздохнул Канделябров. – Прямо извёлся весь. Только Катериной Павловной и спасается.

 - Это как? – удивился Собакин.

 - Очень душевная девица: и выслушает, и поймёт, и пожалеет.

 - Это она умеет, – усмехнулся Вильям Яковлевич.

 Ипатов впился колючими глазами в начальника. А он откуда знает? Ведь его и дома-то почти не бывает. С недавних пор он ощущал себя в совершенном плену у спасённого им хрупкого создания  и с ревнивым чувством относился ко всем в доме, вплоть до кота. Как только Бекон, урча, взбирался к ней на колени, молодой человек, сбрасывал его на пол под предлогом кошачьей нечистоплотности. Ипатов тяжело переносил постоянные уединения Кати с отцом Меркурием (о чём они всё время разговаривают?), её щебет и хиханьки с Канделябровым на кухне (чем он её смешит?). До этой минуты только начальник был вне его подозрений потому, что он знал вкус Собакина, и видел, как тот практически не замечает Катю и, уж тем более, не ищет её внимания.

  «Брюс любит ярких и пышных блондинок. Что ему - Катя?» - убеждал он себя.

 Правда, он только что велел Канделяброву купить ей гардероб, но, это ни о чём не говорит.

 «Он и меня приодел, когда я нанялся к нему на службу. Хозяин – щедрый человек и любит, чтобы вокруг него всё было красиво».

 Но вот эта фраза, сказанная вскользь, холодной каплей упала на его раскалённое сердце. Александр Прохорович нутром чувствовал, что такого соперника ему не обойти.

   По мнению Ипатова, у Катеньки вдруг обнаружился один дурацкий недостаток: девушка любила читать. Как-то, от нечего делать, она забралась на чердак, где открыла для себя обширную библиотеку из научной литературы и беллетристики на разных языках. К её удивлению, там были и романы современных авторов. Все книги были аккуратно разложены по высоким, до потолка, дубовым полкам и покрыты чехлами от пыли. Не решаясь обратиться к Собакину, Катя спросила разрешение у Кондратьича взять что-нибудь почитать. Канделябров поднялся на чердак и показал гостье, что где лежит.

 - Книг здесь – тысяч десять, не меньше, но для вас прилично читать только с этих полок. Здесь путешествия, история и святоотеческая литература. Далее – вам без надобности, как порядочной и благовоспитанной девице. Философ Гельвеций  совершенно справедливо говорил, что «среди книг, как и среди людей, можно попасть и в хорошее и в дурное общество». Да, и вот ещё что: между полок поставлены миски с отравленным зерном – против мышей. Будьте осторожны  и не забывайте закрывать за собой дверь, чтобы  сюда случайно не залез Бекон: не дай Бог отравится.

 С тех пор для Александра Прохоровича началось сущее мучение. Любимая девушка целыми днями сидела, уткнувшись в книгу – как пропала. Катя читала всё. Она, как запойный пьяница, находилась в счастливой фазе получения удовольствия от своего «порока», в то время, как пылкая натура Ипатова требовала общения с предметом своего обожания. Он безуспешно пытался вклиниться между страницами с каким-нибудь разговором. Или его не слышали, или отвечали односложно, с совершенно отсутствующим видом. Александр Прохорович надеялся, что, хотя бы новые платья отвлекут её от книг, но Катерина покрутилась с часок в «маскарадной» перед большим зеркалом, сбегала переоделась в привычную холстинку и опять за книгу. Ему приходилось только смотреть на неё и тяжело вздыхать, но девушка этого не замечала.

 Собакин, по-прежнему, где-то пропадал. Отец Меркурий носа не казал из своей комнаты – молился и к разговорам с вьюношей расположен не был. От безделья Ипатов совсем одурел: слонялся по дому, играл в кошки-мышки с Беконом, приставал с глупостями к сердешному другу Канделяброву. А тот крутился, как белка в колесе: разделавшись с хозяйственными делами, убегал по Катиным.

   Накануне праздника святых апостолов Петра и Павла отец Меркурий с Катериной Павловной уехали ко всенощной в Кремль, а Канделябров остался дома и гремел в кухне: готовил на завтра праздничный стол. Ипатов сидел в своём углу и писал письмо родительнице: