Кровные враги

— Середина лета?

Люси сомкнула руки Оуэна вокруг себя.

— Ради бога, Оуэн, не заставляй меня жалеть о том, что сделала наша любовь.

— Ребенок может вырасти и стать солдатом.

— Это все-таки лучше, чем архиепископом.

Только тогда Оуэн обнял ее, но гораздо нежнее, чем обычно.

28

Кровные враги

Король тепло приветствовал своего канцлера.

— Рад видеть вас снова, Джон. Означает ли это, что вы нашли убийцу и надежно заперли его где-нибудь у себя в подземелье? Или, может быть, даже успели казнить?

— Главные соучастники мертвы, мой король, но только не тот, кто задумал все эти убийства.

— Но он уже под замком?

— Наоборот. Преступница живет по-королевски.

Эдуард удивленно поднял брови.

— Преступница? Главная злодейка — женщина?

— Весьма коварная женщина.

— Говорите, живет по-королевски? Что означают ваши слова, Джон?

— Она здесь, при дворе, милорд.

— При моем дворе? — Эдуард резко поднялся и, подойдя к камину, протянул руки, чтобы согреться. — Надеюсь, вы не собираетесь обвинять миссис Элис?

У Торсби по спине побежал холодок. Как король догадался? Торсби никому не обмолвился ни единым словом.

— Почему вы так думаете, ваша светлость? Почему Элис?

Эдуард обратил на Торсби суровый взгляд.

— Она рассказала мне, как опрометчиво дала вам понять, что знает то, о чем не следовало бы никому знать, будь на то ваша воля. С тех пор она беспокоится, что вы попытаетесь опорочить ее в моих глазах, прежде чем она сумеет убедить вас в своем умении держать язык за зубами. Теперь она боится, что вы ей не доверяете и вообще недовольны ее присутствием при дворе.

Что ж, умно придумано — кроме того, что касается страха. Элис Перрерс никого и ничего не боялась. Что мог на это ответить Торсби?

— Я думал о королеве Филиппе — как она больна, как много любви ей сейчас нужно. Мне кажется, жестоко, что она все время вынуждена видеть эту Перрерс рядом с вами.

— Вы готовы судить собственного короля?

— Прошу простить. Для меня это дело духовное.

— Значит, вы собирались обвинить Элис?

— Я этого не говорил. Признаю, она права в своих опасениях, что я не питаю к ней доверия и осуждаю ее присутствие при дворе. У вас есть супруга, ваша светлость. Любящая, красивая, благородная…

— Хватит! Нет необходимости перечислять добродетели королевы. — Взгляд голубых глаз стал ледяным. — Мне все-таки интересно, что изменилось за десять лет, Джон. Когда я любил Маргариту, вы не пытались меня поучать.

Торсби почувствовал, как смелость оставляет его, и поспешно сделал несколько глотков вина, пока думал, что сказать дальше. Маргарита. Очевидно, эта стерва Перрерс все рассказала Эдуарду. Святой Всевышний.

— Десять лет тому назад была совсем другая ситуация. Маргарита жила при дворе, но не считалась вашей возлюбленной. Все происходило под завесой тайны, чтобы никто не догадался о ваших отношениях, особенно королева.

В глазах короля зажегся злой огонек.

— Под завесой тайны. Вот именно. Насколько я помню, вы притворились, что сражены ее красотой. Повсюду ее сопровождали. В том числе и в мои покои. Так, может быть, вы вовсе не притворялись, а, Джон? Или вы так здорово играли свою роль, что сами в нее поверили?

— Ваша светлость!

— У меня есть копия письма, в котором вы клянетесь в верности прекрасной Маргарите, описываете ее тело до мельчайших подробностей и заявляете, что ребенок, которого она вынашивала, ваш.

Достав кинжал, усыпанный драгоценными каменьями, с которым никогда не расставался, Эдуард разворошил им бумаги на столе и, прищурившись, выбрал одну. Ее он и протянул Торсби.

Архиепископ принял бумагу, но сразу на нее не взглянул. Он помнил это письмо. Почему же Маргарита не сожгла его вместе с остальными? Что ему теперь делать? Он поднес письмо к свету и пробежал глазами. Господи, да оно еще хуже, чем он помнил. Тут и две родинки: одна между ягодицами Маргариты, а другая под ее соском, и еще тот сдавленный стон, которым она доводила его до экстаза.

До какой же степени нужно было влюбиться, чтобы описывать такие вещи? Слепо, страстно, без памяти. А вскоре после того, как он написал это письмо, Маргариты не стало.

Торсби опустился перед королем на колени, склонил голову, поднеся правую руку к груди, а левой сминая письмо.

— Бесполезно пытаться уничтожить письмо, Джон. Это всего лишь копия.

— Простите меня, милорд. Передо мной появилось искушение, и я не смог ему сопротивляться.

Эдуард дотронулся до головы Торсби кинжалом и, подведя лезвие под подбородок, приподнял его лицо. Король улыбался своему канцлеру.

— Вы прощены, Джон. И за это должны благодарить Элис. Она заставила меня понять, что я никогда по-настоящему не любил Маргариту. Она была красивой вещицей, игрушкой. Я жаждал обладать ее телом. Но я не любил ее. Не любил так, как люблю Элис. Или мою королеву. Встаньте, Джон. Давайте обнимемся и забудем прошлое.

Торсби поднялся и позволил заключить себя в грубые королевские объятия.

— У вашего величества благороднейшее сердце.

Эдуард просиял.

— Итак, — он хлопнул Торсби по спине, — вы все еще обвиняете Элис?

Торсби тяжело вздохнул.

— Ее кузен, Пол Скорби, приказал своим людям убить двух членов гильдии торговцев шерстью из Йорка. Если бы не мое вмешательство, то последовало бы и третье убийство. Скорби заявил, что получал инструкции от своей кузины Элис.

— Вот как? И каким же образом? В письмах?

— Да.

Король протянул руку.

— Давайте их сюда скорее.

— Не могу.

— Но они у вас есть?

— Нет, ваша светлость. Вдова пока обыскивает дом.

Король запрокинул голову и от души рассмеялся.

— Излишняя святость в последнее время притупила ваш разум, Джон. Надеюсь, вы не отпустили этого человека на все четыре стороны в обмен на подобное заявление. Уверяю вас, именно поэтому он и представил все-в таком свете — чтобы получить свободу и бежать из страны.

— Он мертв, ваша светлость.

— Отлично. А писем, я уверен, вы не найдете. Элис была невинной душой, когда появилась при дворе. И все это время, пока она здесь живет, с ней обращаются так мягко, что у нее не было ни причин, ни возможности участвовать в таком заговоре. Так что покончим с этим навсегда.

— Дядюшки втянули Элис в эту историю, ваша светлость. Скорби должен был убрать людей, знавших, что семейство Перрерс, действуя подкупом, подобралось к королю.

Эдуард попятился и швырнул кинжал в стол; лезвие, зазвенев, вонзилось прямо в столешницу.

— Вы утверждаете, что люди с помощью денег могут быть приближены ко мне, Джон? Вот, значит, какого вы мнения о своем короле?

— Я… он так сказал, ваша светлость. — Торсби возненавидел себя за то, что сразу расклеился.

— Убирайтесь вон, прежде чем я не передумал, Джон. — Голос короля звучал тихо. Угрожающе тихо.

На этот раз Элис Перрерс обнаружила Торсби в своих покоях. Когда она вошла, он поднял собственный драгоценный кубок в знак приветствия.

— Полагаю, ваш винный подвал даже лучше, чем мой, миссис Перрерс. Или мне называть вас Элис, раз мы знаем друг о друге столько интимных подробностей?

Элис слегка смешалась, но потом отпустила горничную.

— Чем обязана удовольствию видеть вас, Джон?

— Мне захотелось выразить вам свою благодарность.

Кошачьи глазки нервно забегали: Элис оглядывала комнату. Дерзкое декольте не могло скрыть учащенного дыхания.

— Не волнуйтесь, я никого с собой не привел. Мое дело носит исключительно интимный характер.

— Интимный?

Торсби поднялся и, подойдя к Элис, нагло опустил руку ей на грудь.

— Вы пьяны, Джон?

Он покачал головой и сжал ей грудь. Элис охнула, но не отодвинулась.

— Вы хотели меня отблагодарить?

— Вот именно. Вы напомнили мне, что я всего лишь мужчина, Элис. Мужчина со страстями. Я лежу без сна ночью и мечтаю, с каким удовольствием овладел бы вашим телом. Разве это не признак здоровья?