Серебрянные слитки

Я достал чернильницу, которую нашел в склепе с шафраном. Я извлек ее из кармана вместе с несколькими горошинами перца. Император повертел ее на ладони большой руки. Это была обычная чернильница, простой формы, с крышкой. На дне было аккуратно выцарапано: Т ФЛ ДОМ, инициалы младшего сына Веспасиана.

До того как он успел что-то сказать, я ее забрал.

— Поскольку она не потребуется в суде, я оставлю ее у себя, как память об этом деле.

Отдать должное Веспасиану, он на самом деле позволил мне ее забрать.

Я отправился домой. Когда я спускался с Палатина, над Римом уже царила ночь. Везде вокруг меня город спал и напоминал серию глубоких черных прудов между тусклыми огнями на вершинах семи холмов. Я пошел по спящим улицам и наконец добрался до знакомого убожества и запустения родных кварталов и мрачной квартиры, где я жил и куда однажды привел девушку по имени Сосия Камиллина.

Это был худший день в моей жизни, но, войдя к себе, я понял, что он еще не закончился. Дверь на балкон оказалась приоткрыта. Когда я вошел, в комнату ворвалась струя холодного воздуха — получился сквозняк. Кто-то меня ждал, притаившись на балконе.

Глава 66

Мама никогда не приходила так поздно. Петроний подозрительно относился к пребыванию на улице в ночное время. Я решил, что поджидающий меня там человек точно не относится к тем, кого бы мне хотелось видеть.

На первые гонорары от сенатора я купил несколько керамических ламп, теперь я их все впервые зажег, чтобы стало очевидно: я вернулся домой и больше никуда не собираюсь. Я не сводил глаз с балконной двери, разделся, налил себе тазик воды и вымылся, чтобы запах богатства и упадка исчез с моей холодной кожи. Я зашел в спальню, производя много шума, нашел чистую тунику, которую любил, затем расчесал волосы. Они до сих пор оставались слишком короткими, чтобы виться.

Все это время тот, кто скрывался на балконе, продолжал ждать снаружи.

Я хотел лечь. Я отправился назад в гостиную, взял одну лампу, затем направил усталые ноги на балкон. Я был полностью изможден и совершенно безоружен.

Воздух был теплым, давно стемнело, время от времени слабые шумы города вдруг становились резкими. Иногда отдельные звуки долетают до шестого этажа, а поскольку они вырваны из общей массы, то кажутся странными.

— Да, это зрелище!

Она стояла у балюстрады и смотрела в ночь, но когда я заговорил, она развернулась. Миндалевидные глаза цвета корицы на нежном белом лице. Только боги знают, сколько времени она там стояла, и какие сомнения ее одолевали, пока она ждала моего возвращения домой.

— Сосия писала мне про вид у тебя с балкона.

— Не про вид, — сказал я.

И продолжал неотрывно смотреть на Елену.

Она стояла там, а я стоял здесь, она в темноте, а я со своей лампой. Ни один из нас не был уверен, остаемся ли мы друзьями. Из ночи стали прилетать обеспокоенные мотыльки. Когда-нибудь мы поговорим о том, что случилось, но не теперь. Вначале нам требовалось многое восстановить в наших отношениях.

— Я думала, что ты никогда не придешь. Ты пьян?

По пути домой я заглянул несколько питейных заведений, открытых всю ночь.

— Я быстро трезвею. А ты давно ждешь?

— Давно. Ты удивлен?

Я задумался об этом. Нет. Зная ее, я не был удивлен.

— Я считал, что никогда больше тебя не увижу. Что я могу сказать, госпожа?

— Теперь, после того, как ты публично плюнул мне в глаза, тебе, вероятно, следует называть меня Елена.

— Елена, — покорно пробормотал я.

Мне нужно было сесть. Я опустился на скамью, которую использовал для мечтаний на открытом воздухе, и застонал от усталости.

— Ты хочешь, чтобы я ушла, — неловко сказала она.

— Слишком поздно, — ответил я, повторяя то, что говорил в другой день, другой гостье. — Слишком темно. Слишком рискованно… Я хочу, чтобы ты осталась. Сядь рядом со мной, Елена. Посиди с мужчиной у него на балконе и послушай ночь!

Но она осталась там, где стояла.

— Ты был с женщиной?

Было слишком темно, и я не видел ее лица.

— Я занимался делами, — заявил я.

Елена Юстина отвернулась и снова стала смотреть на город. Мои ребра были перевязаны тугой повязкой, и она давила и как с той стороны, где я повредил их в Британии, и с той стороны, где у меня ничего не болело.

— Я так рад тебя видеть!

— Меня? — она гневно повернулась. — Или просто кого-то?

— Тебя, — сказал я.

— О, Марк, где ты был? — на этот раз, когда она задала этот вопрос, ее голос звучал по-другому.

Я рассказал про набережную и про Веспасиана.

— Это означает, что ты работаешь на императора.

Я работал ради нее.

— Я работаю на себя. Но если мне удастся скопить достаточно денег, он согласен включить меня в список претендентов для перехода во второй разряд.

— Сколько времени для этого понадобится?

— Примерно четыреста лет.

— Я могу подождать!

— Это если я откажусь от еды, а жить буду в бочке под мостом Фабриция. Я не позволю тебе ждать.

— Я буду делать то, что хочу.

Елена Юстина потерла глаза рукой, а когда ее ярость утихла, я понял, что она устала так же, как и я. Я протянул одну руку. Наконец она подошла и устроилась рядом. Я положил руку так, чтобы заслонить любимую от грубой стены. Елена сидела напряженно, немного отклоняясь от меня. Я скинул с ее головы капюшон накидки, в которую она была одета, и стал гладить мягкие волосы. Она внезапно закрыла глаза. Теперь я знал, что это означает желание, а не неудовольствие.

Я заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь и тихо сказал, что мне всегда нравилось, как она укладывает волосы.

— Пока я ждала, мне пришлось прогнать трех девок в неприличных платьях, которые слышали, что ты можешь быть богат… — холодно сообщила Елена, притворяясь, что не слышала моих слов.

Я протянул руку и взял ее ладонь в свою. Подаренное мною кольцо было надето! Я этого ожидал. Хотя не ожидал, что оно окажется на среднем пальце левой руки. Приходила твоя мать, — снова заговорила Елена, успокаивающе сжав мои пальцы. — Она считала, что кто-то должен тут остаться. Она предупредила меня, что, в конце концов, ты появишься, замерзший, усталый, пьяный и несчастный, как Цербер. Она считает, что ничего хорошего тебя не ждет, путного из тебя ничего не выйдет. И кончишь ты плохо.

— Она считает, что мне нужна хорошая женщина.

— А ты сам что думаешь?

— Если я такую найду, то разочарую ее.

— Вы можете разочаровать друг друга. Или…

— Или можем не разочаровать! — осторожно согласился я. — Моя дорогая, дело не в этом.

Минуту спустя Елена заговорила опять.

— Однажды ты сказал, что если бы любил меня, это было бы трагедией? А если я люблю тебя?

— Я тебя прощу, если ты можешь простить себя.

Она открыла рот, чтобы ответить, но я остановил ее, нежно прижав один палец к ее губам.

— Не надо. Я этого не вынесу. Ты видела, как я живу. Я никогда не смогу привести тебя сюда. Ты знаешь о моих перспективах — практически нулевые. Я не могу оскорблять тебя обещаниями. Лучше прими ситуацию так, как есть. Лучше ничего не говори. Лучше беги прочь, пока можешь…

— Слишком поздно, — уныло повторила Елена Юстина мои недавние слова.

Я выпустил ее и закрыл лицо руками.

Момент прошел.

Огромная ночная бабочка ударилась о мой светильник. Она лежала на столе, даже не опалив крылья, хотя и оглушенная. Ее длина составляла два дюйма, по форме она напоминала стрелу катапульты. У бабочки были коричневые крылья с множеством пятнышек, крепко сложенные. И выглядела она такой же потрясенной, каким я себя чувствовал.

Я встал и осторожно взял бабочку краем туники. Можно быть смелым человеком, но не получать удовольствия от трепыхания живой бабочки в вашей голой руке. Елена потушила лампу.