Операция Наследник, или К месту службы в кандалах

Уверенность в том, что Владимиров не справится со своей задачей, даже грела душу Фаберовского, ибо он надеялся, что тот либо попадется в полицию и его сошлют куда-нибудь подальше, либо Артемий Иванович вовсе сгинет каким иным способом. А Черевину поляк купит лодку у Джевецкого и сделает все с Батчелором на пару.

В отличие от Владимирова поляка на пути из Спалы совесть не мучила. Она не проснулась ни тогда, когда он выбрасывал на вокзале Виктория гриб с венком, ни когда дома обрадованная его возвращением Розмари приготовила из подарочного поросенка отменный обед. Деловая телеграмма от Черевина, пришедшая во время пятичасового чая, и гласившая: «Товар будет привезен в Петербург 2/14 октября и отправлен к вам 25 октября/6 ноября. Встречайте в Каире в 20 числах ноября по вашему стилю», только укрепила Фаберовского в надежде, что Владимирова он больше не увидит.

Не выходя из-за стола, он составил две телеграммы, заодно попросив почтальона отправить их. Первая телеграмма предназначалась невесте и извещала Пенелопу о возвращении ее жениха и о его намерении посетить ее этим вечером. Вторая телеграмма должна была уйти в никуда, в Одессу: по их договоренности Артемий Иванович должен был раз в три дня ходить на почту и справляться о телеграммах на имя мистера Смита — такую фамилию пожелал взять сам Артемий Иванович в честь своей ненаглядной. В телеграмме говорилось, что встреча назначается на полдень 27 октября по Григорианскому стилю, в понедельник, в Венеции на площади Св. Марка. Такой срок — до выезда наследника цесаревича из Петербурга останется одна неделя — поляк счел достаточным, чтобы убедиться в окончательном исчезновении Владимирова и взяться за дело уже самому, не боясь помех от своего непутевого компаньона.

Время шло, и чем ближе стрелка старых часов на стене в гостиной подходила к семи часам, тем меньше Фаберовскому хотелось покидать дом и ехать к Пенелопе. Не то, чтобы ему не хотелось видеть ее, даже наоборот, он с удивлением обнаружил, что соскучился по ней, но ему страшно не хотелось встречаться с доктором Смитом и его женой. К тому же аромат свиного жаркого, доносившейся с кухни, словно липкая паутина, обволакивал его, приковывая к креслу.

«До дьяблу! — вскочил он наконец с кресла и решительно направился в кабинет, чтобы переодеться для визита на Харли-стрит. — Нельзя же окончательно превращаться в пана Артемия!»

Требовательный звонок остановил его на полпути наверх. Перегнувшись через перила, он с интересом прислушался к разговору, который вполголоса вел Батчелор с пришедшим. Может быть судьба улыбнулась ему и Пенелопа сама приехала сюда, избавив его тем самым от необходимости свидания с доктором Смитом и миссис Эстер Смит?

— Мистер Фейберовский, — Батчелор вошел в гостиную и, обратив лицо наверх к поляку, доложил растерянно: — К вам доктор Смит.

«Стоило мне только поступить по гурински, как судьба мгновенно наказала меня! — подумал поляк, медленно спускаясь по винтовой лестнице вниз. — А вот пана Артемия она не наказывает никогда! Теперь доктор Смит еще и моего поросенка сожрет.»

— Не соизволите ли вы ответить мне, как вашему будущему тестю, где вы шлялись последние дни, дрянь паршивая? Вы были в Варшаве? Я так и думал! А в Брюсселе? Значит, были. Вот что я вам скажу, мистер Фейберовский: вы подлец и негодяй. Вы специально ездили на континент, чтобы бомбардировать оттуда мою жену бесстыдными телеграммами от имени вашего Гурина с целью разрушить мой и так уже пошатнувшийся благодаря вам брак.

— Хорошо сказано, доктор Смит, — похвалил гостя Фаберовский. — Но вы не допускаете, что телеграммы вашей жене посылал сам мистер Гурин?

— Не допускаю ни на минуту! Я раскрыл ваши гнусные шашни! Вы специально перед отъездом на континент завели разговор о Гурине, чтобы напомнить о его существовании моей несчастной, тронувшейся умом жене. А о настоящем Гурине вот уже два года нет никаких известий, потому что, — я уверен, — он пребывает в тюрьме или психушке, если только не сдох и не покоится на кладбище для бедных в какой-нибудь номерной могиле.

— Должен вас огорчить, доктор. Мистер Гурин жив и даже прислал вашей супруге поросенка, которого, однако, я ей не отдам.

— Это еще почему?!

— Исключительно из желания сохранить мир и спокойствие в вашей семье.

— Какой, к дьяволу, мир! Из-за этих телеграмм я сегодня вдрызг разругался с женой и дочкой, так что мне пришлось запереть их дома!

— Так вы бежали из дома, заперев там свое семейство? Оригинальный ход. На вашем месте я бы выгнал их. Но раз уж так получилось, приглашаю вас к столу. Выпьем коньячку, а там и поросенок поспеет. Розмари приготовила его по моему рецепту, как готовят у нас в Вапельна Пекло, с хреном.

— Если бы вы знали, мистер Фейберовский, как мне стало тошно жить с тех пор, как вы познакомили нас с Гуриным. Мне не стало покоя на этом свете. Мой вам совет: бегите. Бегите, пока не поздно, пока цепи брака не сковали вас по рукам и ногам неподъемными кандалами, разорвать которые не под силу цивилизованному человеку.

— Давайте вместе с вами поедем в Центральную Африку, по следам Стэнли и Ливингстона. Станем миссионерами, вы будете калечить больных туземцев, составляя конкуренцию местным колдунам, а я нести дремучим аборигенам слово Божье и прочую подходящую случаю околесицу.

— Я согласен, но сперва женитесь на моей дочери, чтобы я мог быть уверен, что она будет получать хотя бы пенсию после вашей смерти в желудках каких-нибудь черномазых каннибалов, которую станет выплачивать ей Миссионерское общество. Черт побери, что за жизнь! Моим зятем становится Джек-Потрошитель…

— Вы сгущаете краски, доктор.

— …Джек Потрошитель, которого я почти отправил на виселицу. Против воли он отобрал у меня единственную дочь, а в итоге его дом становится единственным местом в Лондоне, где я могу укрыться от своего семейства и поплакаться кому-то в жилетку! Да, я, быть может, скверный врач и мои пациенты дохнут значительно чаще, чем следует. Но при чем тут моя личная жизнь? Все пошло наперекосяк. Жене я не нужен, дочь выходит замуж. Скажите, что мне делать, мистер Фейберовский?

— Как ваш будущий зять, смею подать вам хоть и жестокий, но очень действенный совет. Вот вы работаете в Королевской больнице грудных болезней. Как вы боретесь с запущенными формами чахотки?

— Существуют новейшие методы, позволяющие хирургическим путем удалить пораженную часть легкого.

— Не думаю, что больному это приятно, но в итоге он все-таки остается жить. Так вот. Чтобы вернуть расположение вашей жены, предлагаю вам дать ей возможность провести наедине с Гуриным не несколько дней, как это было полтора года назад, а пару недель.

— Но это невозможно!

— Пересильте себя, и уже через неделю миссис Смит приползет к вам на коленях, умоляя взять обратно, если только не лишится дара речи от постоянного общения с мистером Гуриным.

— То, что вы говорите, чудовищно!

— Уверяю вас, после небольшого курса лечения в какой-нибудь частной психиатрической лечебнице вы получите самую тихую, самую преданную и самую любящую жену по эту сторону пролива.

— Я лучше убью его.

— Доктор Смит, — с сожалением сказал Фаберовский. — Вы слишком самонадеянны. Боюсь, что если вы решитесь покончить с Гуриным, уже не вашу жену, а вас самого ждет психиатрическая лечебница, причем не краткий курс в ней, а пожизненное заключение.

— И дьявол же меня дернул жениться во второй раз, да еще на молодой женщине! Я не понимаю, мистер Фейберовский, как вы могли хотеть оказаться в гареме. Ведь там десятки, сотни женщин, и каждая со своим норовом, и каждой нужен мужчина, а не вы или ваши евнухи. Уж лучше сразу повеситься.

— Ну что вы, доктор Смит, то была неудачная шутка. Гаремы — это нецивилизованно и негигиенично. Я прочитал в газете, что даже мормоны на бывшем 6 октября в Солт-Лейк-Сити совещании решили отменить многоженство согласно «Манифесту» Вудруфа от 12 сентября. Мне ли тогда стремится к многоженству?! Я даже к своей единственной невесте сегодня не сумел добраться, вместо этого сижу тут и вместе с вами поедаю поросенка, посланного мистером Гуриным вашей жене. Как неудобно все получилось.