Нефертити. «Книга мертвых»

Сидевший за столом секретарь заметил нас. Хети тихо к нему обратился. Тот покачал головой. Хети стал его уговаривать и протянул бумаги, подписанные Эхнатоном. Секретарь кивнул и энергичной походкой зашагал по коридору. Мы опустились в элегантные кресла, витые подлокотники которых заканчивались позолоченными головами сфинксов.

Пока мы ждали, я рассматривал этих мужчин — начальственное выражение молодых лиц, уверенная манера поведения, аккуратность и неброская дороговизна одежды и формы с учетом национального и сословного происхождения и сверх всего остро чувствующиеся тайные знаки их сообщества, сквозившие в выверенных жестах и ответах. И я начал осознавать, что будущее на самом деле здесь, а не в безумном поклонении солнцу или новых городах, возводимых в пустыне, воздвигнутых из праха и света с помощью несметных богатств и рабского труда. Нет, будущее было за военными. Здесь находилось следующее поколение сыновей фараона — из знатнейших египетских фамилий. Многие из них были увезены из своих чужеземных стран, воспитаны как дети-заложники в Большом доме и превратились теперь в честолюбивых, образованных, ясно мыслящих молодых людей, которые видели быстро открывающиеся перед ними благоприятные возможности. Кто знал, какие привязанности, обиды и амбициозные планы они вынашивали? Они казались людьми действия, осознающими свое положение и дожидавшимися, когда придет их время. Они казались людьми, не ведающими страха.

К нам подошел секретарь и пробормотал, что меня сейчас примут. Оставив Хети дожидаться, я по коридорам последовал за секретарем к отдельной комнате. Он постучал в ничем не примечательную дверь, и меня впустили в простого вида комнату, превращенную в маленький кабинет с помощью стола и двух стульев. Абсолютно ничто не указывало на положение и устремления этого человека, словно он отказался от всех внешних атрибутов власти.

Сидевший за столом мужчина был потрясающе красив. Я бы не назвал его могучим или сильным — великаном он не был, — и голова его на нешироких, но мощных плечах была не особо благородной формы, но казалось, что все его тело состояло из одних тренированных мышц — нигде ни денеба [8] лишнего жира, — и на лице у него была написана одна лишь сосредоточенность, не плотоядный аппетит Маху, а какая-то настороженность и полное отсутствие каких-либо чувств. Я рассудил, что ради удовольствия он убивать не станет, но тем не менее убьет по каким-то своим причинам, ничуть об этом не задумавшись. Думаю, сердце было для него не более чем дисциплинированной мышцей, перекачивавшей холодную кровь.

Он встал из-за стола, коротко и крепко пожал мне руку и посмотрел прямо в глаза. Во взгляде его не было и тени неуверенности. Оба мы несколько мгновений молчали. Затем он жестом пригласил меня сесть и предложил прохладительные напитки, от которых я отказался. Он сел на свой стул — в точности такой же, как мой, по другую сторону стола, — в уравновешенной позе цапли перед полным рыбы прудом.

— Чем могу служить?

Он имел в виду: «Изложите свое дело». Я назвал место работы и объяснил свою роль в расследовании грандиозной тайны. Все это время он не сводил с меня глаз, в равной мере разглядывая мое лицо и слушая рассказ. Когда я закончил, он посмотрел в сторону, в маленькое узкое окно. Вытянул ноги и заложил руки за голову. Его красота продолжала меня озадачивать, потому что я не мог приписать ей ни одной из черт лица Хоремхеба; казалось, она проистекала из сочетания черт, по отдельности непримечательных. Я припомнил другого писателя Танеферт, который сказал, что в лицах большинства людей хватит материала на несколько лиц. Но не в этом случае. У этого человека было только одно лицо.

Он устремил на меня взгляд.

— Вы поведали мне интересную историю, полную больших волнений и опасных перспектив, но вот чего я не понимаю. Зачем вы пришли сюда? Почему хотите со мной поговорить?

Он снова сел прямо и наклонился вперед.

— Потому что вы имеете отношение к царице, а царица исчезла.

— Вы считаете, что я связан с ее исчезновением? — Выражение лица его было холодным, вызывающим.

— Мне нужно поговорить со всеми, кто знает царицу, — это входит в мое расследование.

— Почему?

— Я пытаюсь выстроить картину обстоятельств ее исчезновения. Выяснить не только интересные полиции детали, но также эмоциональную и политическую подоплеку.

— И таким образом вы вычислите виновную партию. — Это прозвучало не как вопрос.

Я кивнул.

— В вашем методе имеется изъян, — легко заметил он.

— О! Почему?

— Потому что он не поможет вам добраться до сути дела. Разговоры никогда не помогают. Их во всех смыслах переоценивают. Кроме того, у вас почти вышло время. Если царица не будет найдена к началу Празднества, вы проиграете.

— Время еще есть.

Он помолчал, потом проговорил:

— Вы полицейский. Я военный. С чего бы мне с вами разговаривать?

— Потому что у меня есть полномочия от самого Эхнатона, и это устраняет иерархические различия между нами.

— Тогда задайте мне вопрос.

— Каковы ваши отношения с царицей?

— Она моя свояченица. Вы это уже знаете.

— Я знаю факты. Я имел в виду, близкие ли между вами отношения?

Откинувшись на стуле, он внимательно посмотрел на меня.

— Нет.

— Вы поддерживаете Большие перемены?

— Да.

— Безоговорочно?

— Разумеется. У вас нет права задавать подобный вопрос. Он не относится к расследуемому делу.

— Со всем уважением…

— Ваш вопрос неуважителен. Вы намекаете на измену.

— Отнюдь, вопрос относится к делу. Похитивший царицу действовал по политическим мотивам.

— Я безоговорочно поддерживаю подавление и уничтожение продажности и некомпетентности.

Что было не совсем одно и то же, и мы оба это знали. Быстро же мы зашли в тупик.

— Так вы обвиняете или не обвиняете меня в причастности к исчезновению царицы? — Он прищурился.

— Я ни в чем вас не обвиняю, а пытаюсь докопаться до истины.

— Тогда вам это не удалось. Не очень-то впечатляющая демонстрация ваших сыщицких качеств. Я боюсь за царицу. Ее жизнь в некомпетентных руках. Сожалею, что ничем не могу вам помочь в ее поисках, но сейчас я должен вернуться к своей работе. Нужно готовиться к Празднеству.

— Например?

— Вас это не касается.

Он встал и открыл дверь кабинета, выпроваживая меня. Мне нужно было сделать ход. Я достал золотое перо и положил на стол. Внезапно Хоремхеб очень заинтересовался и тихо прикрыл дверь.

— Откуда это у вас?

— Что вы можете о нем сказать?

Он взял перо и повертел его.

— Оно открывает двери.

— Как пером можно открыть двери?

— Какой вы буквалист. Это ключ к дверям несуществующих комнат и к непроизнесенным словам.

Интересно, что у Хоремхеба такого пера явно не было. Но по тому, как он держал его, медленно поворачивая на свету, было ясно, что для него оно обладает значительной привлекательностью.

— Кто может владеть подобной вещью?

Он положил его на стол с неохотой, выдавшей желание самому им владеть.

— По-моему, существует семь таких перьев, — сказал он.

— Кто их владельцы?

— Наконец-то. Верный вопрос.

Я ждал.

— Я не собираюсь делать за вас всю работу, — сказал Хоремхеб.

— Тогда позвольте мне кое-что озвучить. Давайте скажем, что есть высокопоставленные люди, настроенные против изменений.

— Это переворот. Давайте будем точны в выражениях.

— Есть люди, которые теряют огромные богатства и власть, люди, из поколения в поколение наследующие мир.

— Продолжайте.

— Семьи, близкие к Эхнатону, которые по той или иной причине не выгадают от Больших перемен.

— Продолжайте.

— Возглавляемые одним конкретным лицом.

Он загадочно на меня посмотрел. Я решил разыграть свою карту.

— Эйе.

Я позволил этому имени повиснуть в воздухе самостоятельно, как перу. Хоремхеб заговорщицки улыбнулся. Я почувствовал себя так, словно выиграл партию в сенет у самого Тота, мудрого павиана. Но победа длилась всего мгновение.