Нефертити. «Книга мертвых»

Младший брат Хети представлял собой почти полную его противоположность, как будто мог выразить себя только через несходство их характеров.

— Да будет вам известно, я бы предпочел читать о подобных вещах в дешевых романах, чем на самом деле незаконно проводить вас мимо охраны. Ты хоть представляешь, какой опасности всех нас подвергаешь? В такое-то время? — Последние его реплики были обращены к брату.

Хети взглянул на меня:

— Простите, господин. Он ведет жизнь затворника.

Мимо нас по коридору прошла группа полицейских, и мы замолчали. Я точно узнал одного из них по той охоте. Он с любопытством скользнул по мне взглядом. Я отвел глаза и продолжал идти, не смея оглянуться. Их шаги ненадолго остановились — окликнет ли он меня? — но затем возобновились и замерли далеко позади нас. Мы шли не останавливаясь.

Торжественно распахивая двери, брат Хети представился как Интеф — «мы тезки с главным глашатаем города, хотя, в отличие от меня, его еще знают как «Великого в любви», «Господина всей земли оазисов» и «Князя Тиниса», то есть Абидоса, как вы наверняка узнаете». Следом за ним мы вошли в большую комнату с высокими деревянными полками по стенам и со множеством столов, за которыми сидели мужчины, изучая свитки и документы в последних лучах света, проникавшего сквозь окна в верхней части стен. Кое-кто оторвался от своих штудий, кто-то уже укладывал материалы, записи и документы, собираясь уходить. Я увидел много коридоров и галерей, отходящих от центральной читальни. К счастью, охраны здесь не было.

— Это главная библиотека, — сказал Интеф. — Здесь мы храним все документы и издания, связанные с текущими работами в городе. У нас есть отделы по заграничным делам и переписке, по внутренним сведениям, по преступлениям и судебным приговорам, по документам, связанным с культурой, включая поэзию и легенды, по священным текстам, еретическим и верным, по историческим записям, доступным читателям и недоступным, и так далее. Иногда довольно трудно понять, к какому отделу принадлежат те или иные сведения.

— И что вы тогда делаете? — спросил я.

— Мы отправляем их на классификацию. Если документ классификации не поддается, то мы отправляем его в хранилище, которое между собой называем «Разное, таинственное и пропавшее». Иногда мы знаем, что некий документ у нас должен быть, какие-то данные в письменной форме, но по той или иной причине в библиотеке их нет. Поэтому мы можем сделать запись об их отсутствии, так сказать, и тоже посылаем ее в Отдел пропавшего. В некоторых случаях мы описываем отсутствующее понятиями секретной информации: то, что, как мы знаем, мы не знаем, — так примерно. — Он улыбнулся.

— Думаю, я вас понимаю. Такие записи могут быть весьма обширными. А пропавших людей вы в Отдел пропавшего заносите?

Он с подозрением посмотрел на меня, потом на брата:

— Что именно вы ищете?

— Не «что», а «кого». Не думаю, что сведения, которые нам нужны, находятся в этой комнате.

Интеф посмотрел на мужчин, собиравшихся покинуть главный зал, потом быстро и озабоченно кивнул, и мы пошли за ним. Он торопливо провел нас по одному из переходов, и мы оказались в огромном лабиринте папирусов. В коридорах вдоль стен, от пола до потолка, шли полки, заваленные необъятным количеством пыльных документов и сочинений: непереплетенные листы папируса, переплетенные собрания, некоторые в кожаных футлярах, другие в свитках, а в деревянных ящиках миллионы глиняных табличек на многих языках.

— А это какой язык? — спросил я, взяв одну, сплошь покрытую рядами сложных наклонных знаков.

— Вавилонский, язык международной дипломатии, — ответил Интеф быстро, прищелкнув языком, забрал у меня табличку и аккуратно вернул на место.

— Неудивительно, что все так запуталось. И кто это может прочесть?

— Те, кому надо, — с почтением отозвался он и, глянув в обе стороны коридора, увлек нас в маленькую, плохо освещенную комнатку, уставленную полками.

Как плохой актер в роли заговорщика, он слишком громко обратился ко мне:

— Для меня огромная честь помогать вам. Что я могу для вас сделать? — При этих словах он указал большим пальцем на стены и несколько раз подмигнул.

Я подыграл ему:

— Мы изучаем блистательные деяния нашего Владыки…

Интеф знаком показал поддать жару.

— И просим вас оказать нам честь получить доступ в архив, где хранятся описания ранних лет его жизни.

Одновременно Хети подал брату крохотный папирусный свиток с именами тех, о ком мы действительно хотели узнать. Интеф спрятал свиток в складках своей одежды.

— Прошу следовать за мной, — уже почти комично проревел он. — Уверен, у нас имеется немало сокровищ касательно великих деяний нашего Владыки.

Теперь мы быстрее зашагали по переходам. На сей раз Интеф шептал настойчивее и тише:

— Я не могу позволить себе угодить в какие бы то ни было неприятности и делаю это только потому, что брат настоял. Мне следовало знать…

— Хети попросил об этом я. Почему бы вам не прочитать список имен?

Интеф подчинился, и я увидел, как он еще больше побледнел. Папирус он держал так, словно тот был отравлен.

— Вы имеете хоть малейшее представление об опасности, которой подвергаете мою, свою… наши жизни? — прошипел он.

— Да, — ответил я.

Интеф потерял дар речи и, сотворив старинное благословляющее знамение, ввел нас в очередную комнату — длинную, темную и узкую, расположенную в самом сердце здания. Он тщательно проверил, нет ли стражи, а затем прокрался по лестнице в обширную, пыльную, низкую комнату, похожую на погребальную камеру, едва освещенную. Здесь, снова шепотом объяснил он, хранятся секретные документы.

— Стража совершает обход круглые сутки, — предупредил он.

Ряды полок, разбитых на секции, каждая со своим иероглифом над входом, терялись в полумраке. Сколько же здесь было собрано слов и знаков, сведений и историй! Неосторожно мазнувший по полке факел, забытая свечка, упавшая на стопку папирусов, случайная искра, занесенная сквозняком и приземлившаяся, словно жук-светляк, на уголок древнего фолианта, — и эта скрытая библиотека тайн сгорит за считанные минуты. Соблазн был велик.

Сначала мы стали искать документы на Маху. Сведения хранились с бюрократической аккуратностью. Здесь уже лежали тысячи документов на граждан, чьи имена начинались с М. Я перелистал некоторые из них: Маанахтеф, чиновник по сельскому хозяйству при деде Эхнатона; Маати, чиновник казначейства; Маджа, «хозяйка заведения». На ее листке я прочел: «осведомительница в художественном сообществе… интимные услуги». Здесь было бесчисленное множество других людей, имена и тайны которых слились в одну массу. И вот я его нашел: единственный листок папируса в скромном и изящном кожаном переплете. Как он похож в своем минимализме на кабинет Маху и его манеру поведения. Но содержание разочаровало. Листок содержал лишь минимальные сведения: дата и место рождения (Мемфис), прошлое (обычное), длинный перечень похвал, успешно пойманных преступников, показатели удачной работы, доведение вооруженных грабителей до суда, число казненных… а затем слова: СЕКРЕТНЫЕ ДОКУМЕНТЫ. Должно быть, он сам это написал. В каком-то смысле я ничего другого и не ожидал. Какой начальник полиции оставит запись своих сокровенных тайн в собственном архиве?

Следующим шел Мерира. Перебирая листки, я мельком глянул: Мерер, садовник; Мерери, старший жрец Хатхор в храме Дендеры в шестом номе, также хранитель скота; затем — Мерира. Родители: отец Небпехитр, первый жрец Мина из Коптоса; мать Хунэйе, старшая нянька Владыки Обеих Земель. Интересно проследить, как несколько одних и тех же семей неуклонно поддерживали свою близость с царской семьей и увеличивали свое влияние на нее. Коптос был богатым местом благодаря своим золотым приискам, каменоломням и важнейшему положению на торговом пути к восточным морям — неисчерпаемый источник дохода для отца. Мин, я знал, был богом, которого отождествляли с Амоном и связывали с фиванскими культами, а также считали покровителем Восточной пустыни. Роль его сводилась в основном к помощи на коронационных церемониях и во время праздников; еще он был богом плодородия, укрепляющим царскую власть. Поэтому семья нужным образом совершенствовала свою преданность, и очень успешно, поскольку получала соответствующие должности как в иерархии Амона, так и в Большом доме. Но, похоже, Мерире дали возможность — или, может, это была угроза? — поклясться в верности Эхнатону и культу Атона.