Проклятая реликвия

— Да?

— Нельзя ли мне взглянуть на больного, брат? Я думаю, что знаю его, — попросила Энни.

День для Саймона и Болдуина оказался длинным, и они отправились в гостиницу сразу же, как только начал меркнуть дневной свет.

— В этом деле есть что-то странное, — произнес Болдуин, пока они дожидались своего эля.

К ним торопливо подошла девушка с подносом и двумя кувшинами, которые и поставила на стол, распутно подмигнув Болдуину. Его это потрясло, и он взглянул на широко ухмылявшегося бейлифа.

— Что это она делает? Она что, шлюха?

— Ясно, что ей не до хороших манер, раз она готова положить глаз на такого, как ты, — хладнокровно ответил бейлиф.

Болдуин оглянулся и увидел, что девушка разговаривает с другим клиентом. Она была невысокая, худенькая, с темными волосами, очень привлекательная, с глазами, как у оленихи, вздернутым носиком и веснушками. Заметив, что рыцарь смотрит на нее, она состроила ему гримаску и улыбнулась. Он поспешно отвернулся к Саймону.

— Нелепица какая-то!

— Все может быть. Ну, и как мы будем искать Адама?

— Возле дома его ждет человек. А мне тем временем хотелось бы еще раз найти Роба. Если правда то, что он входил в шайку Уилла, может, они тоже повздорили из-за безделушки, чем бы она ни была, и подрались? — Болдуин хлебнул эля.

— Ты его с самого начала подозревал, правда? — спросил Саймон.

— В его рассказе много несообразностей, — согласился Болдуин. — Он сказал, что увидел тело, и его вырвало, а рвота на земле была холодной.

— Ты что, трогал ее? — поморщился Саймон.

— Когда расследуешь убийство, нет места брезгливости, — нравоучительно заметил Болдуин.

— Возможно. Но зачем было убивать его там? Почему не за городскими стенами, сразу же?

Болдуин отпил эля и поморщился.

— Может, к смерти привела ссора. А если так, лучше убить его в тихом переулке, а не в шумной таверне.

— А зачем потрошить своего компаньона? — недоумевал Саймон. — По-моему, здесь нечто большее, чем простая ссора. Такие люди, как они, убивают, не задумываясь. А чтобы вот так обезобразить труп… Нет, здесь нечто большее, чем ссора из-за денег.

— Может, они и напали на бедного парня в больнице, — предположил Болдуин. — Вот интересно, оправится ли он, чтобы сказать нам, кто на него напал?

— Буду молиться, чтоб оправился, — мрачно произнес Саймон. — Мне не нравится думать, что убийца остался на свободе — особенно после того, что он сотворил с телом Уилла Чарда.

Болдуин кивнул, но тут обратил внимание на лицо Джонатана. Клирик читал небольшой пергамент с выражением ужаса.

— Что там такое, приятель?

— Господи Иисусе! Кажется, теперь я знаю, почему они дрались из-за шкатулки!

Энни была в своей комнате. Она плакала до тех пор, пока не задремала от изнеможения, и тут в окно негромко постучали. Она торопливо вытерла глаза, встала и подошла к окну. Вся семья спала, и приходилось очень осторожно перешагивать через спящих. Энни добралась до двери и откинула одеяло.

— В чем дело? — прошипела она. — Поздно уже. Разбудишь всех.

Роб смотрел на нее обезумевшими глазами на побелевшем лице.

— Нам нужно уходить. Ты выйдешь за меня замуж? Нужно уносить отсюда ноги, продавать шкатулку и начинать новую жизнь.

— Я никуда не пойду, Роб.

— Здесь оставаться опасно! Сначала Эндрю, потом Уилл, а теперь Адам заявил, что хочет, чтобы я остался с ним — он убьет меня, если я это сделаю!

Энии на несколько шагов отошла от хижины, чтобы их голоса не потревожили семью.

— Зачем ему это?

— Скорее всего, он и убил обоих, тебе не кажется? Адам всегда завидовал Уиллу и Эндрю. Он, небось, это сделал, чтобы убрать их с дороги.

— Довольно глупо, тебе не кажется? Сделать такое, чтобы командовать в два раза меньшей шайкой?

— Ты его не понимаешь, Энни.

— Нет. И не хочу понимать. Роб, я тебя не люблю и не могу выйти за тебя. Я люблю другого.

Это вертелось у него на кончике языка. Роб облизал пересохшие губы. Нет, он не может ее обвинять. Он всегда знал, что она просто терпит его, но совсем другое дело — понимать, что она с легкостью откажется от него ради другого. Никогда, разве что в тех красных, свирепых ночных сновидениях, не думал он, что Энни избавится от него ради другого мужчины.

— Прости меня, Роберт, — сказала она и хотела прикоснуться к его щеке.

Он дернул подбородком.

— Не смей!

— Я не хотела делать тебе больно.

— Но он умер! Как можно любить того, кто умер?

И тогда Энни улыбнулась очаровательной, совершенно изменившей ее улыбкой, которая согрела его сердце, хотя ее отказ заморозил его.

— Нет. Он жив и в больнице. Твой брат жив!

— Что вы имеете в виду? — спросил Болдуин, выхватывая у клирика пергамент.

— Вы сможете его прочитать? — спросил Джонатан. — Тут написано: «Сие есть частица Истинного Креста, залитая кровью Господа нашего Иисуса Христа, хранившаяся в Храме Гроба Господня в Иерусалиме». Подписано: Джеффри Мэппстоун, рыцарь.

Саймон опрокинул в рот остатки выпивки и негромко рыгнул.

— И какое же это имеет отношение ко всему остальному?

— Я нашел это на полу в той таверне. А вот и еще один, — пояснил Джонатан, разворачивая второй пергамент.

Саймон нахмурился.

— А почему вы решили, что эта писанина имеет какое-то отношение к шкатулке?

— Они повздорили, — произнес Болдуин. — Об этом мы уже слышали. Трое не умеющих читать мужчин — зачем им хранить записи? Нам повезло, что они не швырнули их в очаг, а просто кинули на пол, не понимая их ценности.

— Да какая ценность может быть в куске пергамента? — фыркнул Саймон.

— Если они подтверждают происхождение чудесной реликвии, они бесценны, — сказал Болдуин, но тут Джонатан, бледный и встревоженный, поднял руку.

— Послушайте-ка это! — И он начал читать запись на полоске пергамента, проводя пальцем по старинным, выцветшим буквам. — «Я, Гийом де Божё, нашел эту реликвию. Она оплачена невинной кровью, и на ней лежит сильное проклятье. Каждый, кто прикоснется к этому кусочку Истинного Креста, умрет сразу же, как только передаст реликвию другому».

Болдуин побелел. Он схватил пергамент и прочел его сам, потом сел на место, и ему показалось, что где-то в отдалении снова послышался ужасный грохот барабанов, раздались крики и вопли, загремели летящие из пращи камни, от стен с металлическим лязгом стали отскакивать стрелы… перед его внутренним взором снова возник дерзкий воин де Божё с поднятым мечом — и снова он сокрушен. Болдуин увидел все это, и ему стало плохо.

— Болдуин? — позвал его Саймон. Он встал и подошел к рыцарю. — Джонатан, принесите вина. Крепкого красного вина.

Как только клирик отошел, Болдуин пробормотал:

— Я видел, как он погиб.

— Кто?

— Гийом де Божё. Человек, перед которым мы просто преклонялись в Акре. Храбрый и дерзкий, но коварный, он возглавлял тамплиеров во время обороны города.

— Да он был суеверным, — сказал Саймон.

Болдуин нахмурился.

— Я бы этого не сказал. Не больше, чем епископ. Он погиб перед тем, как пала Акра, и его казначей, Тибод Годин, забрал все реликвии и спас их. Когда Орден Храма распустили, все реликвии оттуда забрали. Не понимаю, как одна из них уцелела?

— Может, ее просто не сочли важной, — предположил Саймон.

— Вряд ли, — отозвался Болдуин.

Вернулся незамеченный ими Джонатан и протянул чашу с вином. Выглядел он при этом так, словно ему следовало самому его выпить.

— Может быть, ее оставили, потому что боялись? — сказал он.

Если у изгоя и был какой-нибудь талант, так это терпение. Он стоял у дома, внимательно прислушиваясь и наблюдая.

Его жертвы пока не было видно, но изгоя интересовал сейчас другой человек. Он ждал здесь весь вечер, надеясь увидеть Адама, хотя и безрезультатно, но теперь он заметил, что стоит здесь не один. Еще какой-то человек наблюдал за дверью, довольно молодой, в добротной одежде. Он походил на слугу какого-нибудь богача — или это городской чиновник?