Младенцы Потерянной Супони (СИ)

                -Письмо. Где письмо? Бальтазар?

                -Госпожа Мария передала вам его, доктор, я видел своими глазами, - проговорил Бальтазар.

                -Действительно… Но… Но теперь – его нет! – доктор вывернул карман, демонстрируя пустоту.

                Монтег ухмыльнулся.

                -Вы уверены, что оно вообще было, доктор?

                -Конечно, уверен. Наверное, свалилось под стол. Но преподобный самолично читал его.

                Все глаза устремились на отца Берна. Тот сидел, склонив голову немного на бок. На лице его застыло блаженное выражение. Бальтазару представилось, что святой отец сейчас солжет, но тот улыбнулся и сказал:

                -Да, я читал это письмо. Его совершенно точно написал Якоб Рваная Щека и послание сие гм… довольно тревожно звучит.   

                -Что же накарябал этот болван? – осведомился Монтег. – Вы позволите? Я еще не завтракал.

                Он взял с блюда куриный желудок и стал есть.

                -Якоб написал, что наших младенцев убивает кровосос. Согласно терминологии этого бедного мальчика, он, вероятно, имел в виду вампира.

                -Вампира?!

                Монтег вдруг откинулся на спинку стула и заржал как взбесившаяся лошадь. Доктору Кислингу открылось весьма неприятное зрелище: гнилые коренные зубы старосты с прилипшими к ним кусочками мяса. Старый магистр понимал, что, по большому счету, это здоровый смех – смех над мракобесием, но … Но кусочки мяса в зубах – это … это отвратительно.

                -Отчего же, по-вашему, погибли младенцы? – доктор Кислинг почти дословно повторил вопрос, который не более получаса назад Бальтазар адресовал отцу Берну.

                -А черт его знает, - выдавил Монтег, вытирая выступившие на глаза слезы. – Давно так не смеялся, спасибо. Отчего, спрашиваете, умерли младенцы? От разных причин. Один захворал, другой подавился, а третьего мать придушила.

                -Мать придушила? – ахнул Бальтазар.

                -А кто знает, - взглянул на него Монтег. – Может и придушила. Луиза, которая утопилась. Она ведь с головой, того, не особо дружила.

                -Преподобный считает, что дети погибли от оспы, - сказал доктор Кислинг.

                -Я не врач, магистр, - поспешил откреститься падре.

                -Он не врач, - согласился Монтег. – У нас в деревне вообще нет врача.

                -Теперь есть, - веско сказал доктор Кислинг и показал рукой себе на грудь.

                В глазах Монтега на секунду сверкнул злобный огонек, затем – погас. Староста ухмыльнулся.

                -Вы-то врач, дорогой Гость из Города, да вот только что вы будете разглядывать? Младенцы-то тю-тю. Похоронены. Отец Берн, кстати, службу по ним и отслужил.

                Преподобный скорбно склонил голову.

                -Похоронены – и правильно, - доктор Кислинг снял очки, потер переносицу. – Тела необходимо предавать земле, чтобы не начался мор. Скажу вам откровенно, господин Монтег, ваши манеры показались мне отвратительными…

                Староста развел руки в стороны, как бы говоря: «Да, вот такой я, что же с этим поделать».

                -Но я признаю ваше здравомыслие, и не вижу смысла оставаться более в вашем захолустье. Сейчас я прикажу слуге запрячь лошадь, и мы с Бальтазаром отправимся в обратный путь.

                Доктор Кислинг поднялся.

                Староста смотрел на него, не мигая.

                -Бальтазар.

                Молодой человек также поднялся.

                -Секундочку, доктор, - неожиданно обратился к Кислингу Монтег. – Тут возникла одна проблема… Увы, весьма серьезная проблема.

                -Что такое? – удивился доктор Кислинг.

                -К сожалению, ваш слуга не сможет отправиться с вами.

                -Но почему?

                -Сегодня утром… Как же неприятно мне вам это говорить! Сегодня утром его обнаружили в конюшне. Он мертв, доктор.

                Глава четвертая

                Монтег, к счастью, не стал сопротивляться осмотру тела несчастного Штефана, которому даже автор сей повести не дал произнести хотя бы пару достойных фраз, одни только: «Да, сударь», «Нет, сударь».

                В конюшню сначала вошел староста со своим спутником-великаном, затем доктор Кислинг, лицо которого превратилось в скорбную маску, Бальтазар, мнущий в руках треуголку. Последним ковылял падре, бормоча под нос молитвы.

                Беспокойно заржали лошади. Доктор Кислинг узнал Фесту, проходя мимо, дотронулся до ее мягких, ворсистых губ.

                Штефан лежал лицом вниз в одном из пустующих денников. Ноги-руки раскинуты, в волосах застряли солома и опилки.

                -Боже милосердный, - пробормотал отец Берн, неистово крестясь.

                Доктор Кислинг схватился руками за волосы, издал глухой стон.

                -Какая беда, - пробормотал он. – Ах, какая беда.

                Бальтазар шмыгнул носом.

                -Примите мои глубочайшие соболезнования…

                -Соболезнования?! – доктор Кислинг с такой яростью обернулся к Монтегу, что попятился не только сам староста, но и его спутник-великан. – Вы говорите – соболезнования? Мы видим перед собой труп молодого, сильного парня, и вы предъявляете соболезнования? Я хочу знать – почему скончался мой слуга! В первую же ночь по приезду в вашу деревню.

                -Доктор, взгляните, - подал голос Бальтазар.

                У левой руки Штефана лежала опрокинутая деревянная кружка, из которой вытекла какая-то жидкость, иссохшая на полу до желтой корочки. Бальтазар поднял кружку. Доктор Кислинг забыл про препирательства с Монтегом и шагнул к коллеге.

                -Что это, Клаус?

                Молодой человек понюхал кружку.

                -Это медовуха, доктор.

                -Медовуха?

                Доктор также понюхал кружку.

                -Действительно, медовуха.

                Магистр поднял глаза и посмотрел на отца Берна.

                -Преподобный, вчера ночью вы провожали моего слугу на конюшню?

                Святой отец негромко ответил:

                -Совершенно верно. Но, когда я оставил бедного юношу, он был жив-здоров, и медовухи при нем не было.

                Господин Кислинг на мгновение задержал глаза на отце Берне, затем повернулся к Бальтазару. Молодой человек уже приготовил для старшего коллеги новое дельное предложение.

                -Доктор, надо бы перевернуть Штефана на спину.

                 Магистр кивнул и шагнул к покойнику.

                -Постойте, господа, - подал голос Монтег. – Поберегите свои жилы. Остап сделает это гораздо быстрее.

                Великан, наклонившись, вошел в денник, отодвинул в сторону Бальтазара, и, подсунув огромные ладони под бок Штефана, одним рывком перевернул покойника на спину.

                Доктор Кислинг издал звук, похожий на короткий рык курцхаара; Бальтазар вздрогнул всем телом; отец Берн перекрестился; на лицо старосты набежала тень. Лишь великан Остап остался совершенно невозмутимым.

                Горло Штефана было аккуратно перерезано, очень низко, почти у ключичной впадины. Но не это было самым пугающим. Главное, что вывело из равновесия уважаемых джентльменов: посеревшее лицо несчастного кучера и выражение ужаса, навсегда отпечатавшееся на нем.

                -Это убийство, - глухо констатировал доктор.

                -Убийство, - эхом отозвался Монтег. – В моей деревне убийство.

                Староста, и без того не могущий похвастаться ростом, казалось, стал еще ниже. Плечи его опустились, глаза покрылись поволокой. Отец Берн крестился, бормоча под нос молитвы.