Младенцы Потерянной Супони (СИ)

                -Там кто?

                -Это мой слуга, Штефан. И лошадь.

                Мужчина поднял свечку над головой и посторонился.

                -Можете войти.

                Путешественники очутились в освещенной одной лишь свечкой просторной комнате, с камином, дверями в смежные помещения и с лестницей, ведущей наверх.

                -Мария, зажги факел, - крикнул мужчина.

                Дом благополучно проглотил его крик, оставив тишину.

                -Мария.

                Где-то наверху раздался топот босых ног, потом до слуха путников донесся девичий голос:

                -Что случилось?

                -К нам гости.

                -Гости?

                В голосе скрытой за темнотой девушки нетрудно было прочесть изумление.

                -Я не готова!

                -Уже легла, - пробормотал хозяин. – Что ж. Потерпите, господа. Я справлюсь сам.

                -Не утруждайте себя, - отозвался доктор Кислинг.

                -Да, не стоит, - пробормотал Бальтазар, в голове которого, отзываясь во всем теле приятной истомою, все еще звучал голос неведомой Марии. В придорожном трактире, где молодой человек познакомился с Гризеттой, все начиналось примерно также.

                Мужчина со свечкой шагнул к одной из дверей и исчез за ней. Путешественники очутились в темноте. Слышно было, как наверху ходит по деревянному полу Мария, а в чулане (или что там у него?) возится хозяин дома.

                Бальтазар решил, что кроме этих двоих в доме никто не живет, но ошибся. Разбивая тишину на осколки, наверху раздался крик младенца и, - через мгновение – нежное, несомненно, материнское, воркование. Господин Клаус приуныл: он ожидал, что таинственная Мария окажется дочерью этой мрачной личности со свечкой, а не его законною супругой.

                Когда только младенец примолк, дверь чулана распахнулась, и в комнату хлынул свет. С непривычки, свет этот показался путешественникам ярким, как сияние.

                Стуча по полу тяжелыми (не иначе, деревянными), башмаками, мужчина проследовал к камину и закрепил факел в зажиме.

                Теперь у всех троих появилась возможность разглядеть друг друга. Мужчина оказался пожилым, с объемистым пивным животом, с короткими усиками под плотной ниткой губ, с отвислыми щеками. Смотрел он настороженно и, как показалось доктору Кислингу, печально. Бальтазар же решил, что этот человек смотрит на них с неприятием.

                -Доктор Фредерик Кислинг, магистр Бюро по борьбе с мракобесием, это мой коллега господин Бальтазар Клаус.

                Бальтазар учтиво поклонился. Хозяин дома кивнул в ответ и представился:

                -Отец Генрих Берн, настоятель местного храма.

                Бальтазар едва не выронил треуголку, пораженный, что перед ним духовное лицо. Кем, в таком случае, приходится этому человеку женщина наверху и ее ребенок?

                Доктор Кислинг также находился в некотором смятении. Следует сказать, что он, с подачи своего неверующего отца, с детства презирал духовное сословие. Став впоследствии кавалером Красной Ленты, он мог позволить себе собственное мнение и считал, что Бюро по борьбе с мракобесием, на самом деле, должно бороться не с чертями, вампирами и вурдалаками, коими наполнено темное народное сознание, а именно со святою церковью.

                -Что же … э… господин Берн, мы счастливы оказаться под вашей крышей.

                -Я счастлив не меньше, - ответил отец Берн голосом, намекающим на противоположное. От него, похоже, не укрылось нежелание доктора Кислинга обращаться к нему, как подобает – «отец».  – Однако ваш слуга до сих пор мокнет под дождем. Пригласите его, у нас имеется отдельная комната. А лошадь пусть сведет на конюшню.

                Бальтазар шагнул к двери, впустил в помещение шум дождя.

                -Штефан, - крикнул молодой человек в темноту. – Иди сюда.

                Послышались торопливые шаги по лужам и терпеливый малый, мокрый до нитки, появился на пороге.

                -Да сударь?

                - Сын мой, - обратился к нему отец Берн. – Пойдем со мной, и я дам тебе факел, чтобы ты мог управиться с лошадью.

                Отец Берн не только дал Штефану факел, но и вызвался проводить его до конюшни. Для этого он надел кафтан из домотканой ткани и остроконечную вязаную шапку.

                Пока Штефан и священник отсутствовали, доктор Кислинг и Бальтазар присели к столу, расположившемуся посреди помещения, и стали таращиться в темное пятно окна. Молодой человек с трудом подавлял зевоту, да и господин магистр вовсю боролся со сном.

                Когда возвратились Штефан и отец Берн, господа из города почувствовали себя настолько измотанными, что дружно отказались от ужина и попросили поскорее сопроводить их до постелей.

                Отец Берн не стал спорить, взял канделябр с тремя свечками и отвел гостей в комнаты наверху, в которых, кстати сказать, их уже ждали чистые постели. Доктор Кислинг захрапел, как только его, еще влажная, голова коснулась подушки. Бальтазар заснул минутой позже, успев подумать, что постели им с доктором подготовила Мария, по всей видимости, жена человека, дававшего обет безбрачия.

                Глава третья

                Ночь прошла спокойно. Отменно отдохнули все – доктор, его молодой коллега, кучер Штефан и лошадь Феста. Никаких тревожных сновидений, поскрипываний половиц, неожиданных вскриков то ли птицы, то ли зверя.

                Наутро, выспавшиеся и полные сил, доктор Кислинг и Бальтазар спустились вниз. Доктор надел отменного качества жилетку, а Бальтазар украсил грудь синим галстуком. Их уже поджидали хозяева дома. Отец Берн поспешил навстречу, приветливо улыбаясь, протянул руку сначала доктору, затем – Бальтазару. Мария слегка поклонилась.

                Молодой человек пожал руку священника, одновременно отвечая на поклон стоящей у камина девушки. Мария была довольно недурна собой. Темные волосы обрамляют продолговатое лицо, губы яркие, несколько толстоватые, а глаза насмешливые и, как показалось Бальтазару, хитрые.

                -Прошу, господа, откушать, что послал Господь, - пригласил священник.

                 -Благодарю, - доктор Кислинг отодвинул стул и сел неподалеку от дымящейся кастрюли. Бальтазар пристроился у блюда с куриными желудками.

                Отец Берн, кряхтя, опустился на стул во главе стола. При дневном свете он показался старее, чем накануне ночью. Для завтрака с гостями священник надел полагающееся по сану облачение, которое, нужно сказать, ему совсем не шло.

                Мария осталась стоять.

                -Помолимся, - сказал отец Берн и, сложив руки, быстро прочел молитву. – Аминь.

                -Аминь, - отозвался Бальтазар.

                Доктор беззвучно открыл и закрыл рот: то ли зевнул, то ли хотел что-то сказать, да передумал.

                -Мария, пожалуйста, - кивнул девушке священник.

                Та проследовала от камина к столу (от взора Бальтазара не укрылось, как покачивались при каждом шаге ее спрятанные за льняной тканью бедра), открыла крышку кастрюли. Комната враз наполнилась пряным запахом похлебки. Мария неторопливо разлила похлебку по мискам.

                Бальтазар попробовал первым, на его лице отразилось удовольствие.

                -Бесподобно.

                -Да, Мария отменно стряпает, - без выражения в голосе сообщил отец Берн. – Дочка, присядь с нами, раздели трапезу.

                -Доставьте нам такое удовольствие, - поддержал Бальтазар.

                Мария без улыбки присела на краешек стула, но есть не стала.

                Доктор Кислинг, расправившись с похлебкой, попросил Бальтазара наполнить его миску куриными желудками и съел около дюжины, запивая весьма недурным вином. Насытившись, он отвалился на спинку стула, глядя в окно, за которым виднелась площадь с виселицей. Потерянная Супонь уже не казалась доктору такой неприветливой и мрачной.