Мучная война

— Например, Мино, что служит в полиции нравов?

— Почему бы и нет? И с ним, и с другими…

— …которым вы приплачиваете.

— Не вижу в этом ничего дурного; друзья могут оказывать друг другу небольшие услуги; впрочем, и другие также могут на них претендовать.

— Однако вы не можете пожаловаться на отсутствие самонадеянности! Итак, главное — иметь в полиции друзей, а еще лучше — должников. А как с ними договариваться? Да с помощью денег, не так ли, госпожа Гурдан?

На лице ее отразилось сострадание.

— Это обычная практика, и мне странно, сударь, что вас это удивляет, если, конечно, вы сами не пытаетесь воспользоваться проверенным средством. Но, видите ли, у меня свое обхождение с вашим братом, и я не вижу, почему для вас я должна делать исключение.

Увы, полиция не могла обходиться без осведомительниц, вербуемых среди проституток.

— Я готов мириться с рутинными методами, но только когда они не противодействуют следствию и не препятствуют отправлению правосудия.

— Сударь, я ваша смиренная служанка, но, вы, похоже, меня с кем-то путаете. Я могу многое рассказать. Не стоит набрасываться на честную женщину, которая давно приносит пользу многим.

— Это самое я и говорил инспектору, пока мы ждали вас. Ваш дом, бесспорно, самый известный, самый признанный и самый посещаемый, и я не стану…

Она подняла голову: на лице ее играла вымученная улыбка. Она думала, что переиграла его.

— Однако, — продолжал Николя, сплетая слова, словно паук паутину, — именно ваша репутация и обязывает вас избирать правильный путь в отношениях с магистратами, дабы во всем оставаться примером дозволенного и законного.

— Зачем вы меня пугаете? Вы же сами все ходите вокруг да около, словно распоследний лицемер! Это скорее я могу заподозрить вас в недобрых намерениях…

— Сударыня, — заявил Бурдо, — порок, позабывший про совесть, очень опасен. Вы плохо себя ведете. С комиссаром в таком тоне не разговаривают. Где же ваша обходительность? Вы слишком полагаетесь на свои высокопоставленные знакомства. В крайнем случае они помогут вам выйти из тюрьмы, но, черт побери, они не помешают вам туда попасть!

— Да скажите же, наконец, — вскричала она, внезапно утратив всю свою надменность, — в чем я провинилась?

— Успокойтесь, у нас множество улик и доказательств, которые вы не сможете опровергнуть. Поэтому настоятельно советую вам не прикидываться глупее, чем вы есть на самом деле.

— Сударь, вы забываетесь! Вы разговариваете с дамой!

— Да, — согласился Николя, — со сводней Гурдан, содержательницей борделя, который терпят власти. Ваш тон, сударыня, неприемлем, и мое терпение может иссякнуть. Если вы будете благоразумны, я удовлетворю ваше любопытство. А пока извольте оставить ваш наглый тон.

Он открыл свою черную записную книжечку.

— Primo, на вас поступают жалобы; вы заставляете заниматься вашим ремеслом детей, выкупая их у бесчеловечных родителей, и вовлекаете в разврат замужних женщин. [32]

— А разве я одна этим занимаюсь? К тому же все эти жалобы уже забрали назад.

— Включая ту, что касается высокородной дамы, супруги воина, служащего королю?

— Я свидетельствовала против нее.

— Да, защищая самое себя. Посмотрим, какое решение вынесет палата Парламента. А чтобы оживить вашу память, напомню, что, согласно королевскому ордонансу от 1734 года, вам может грозить клеймение, наказание кнутом и поездка на осле, лицом к хвосту, в соломенной шляпе и с табличками спереди и сзади, на которых будет написано: «сводня».

— Ничто не сравнится с вашим упорством, сударь. Да это просто шантаж! Даже полиции нельзя доверять!

Поражаясь наглости хозяйки борделя, он развернул листок и принялся читать: «У вас, сударыня, грядут неприятности. Только что в полицию принесли на вас жалобу…»

Когда он закончил чтение, она вся дрожала — то ли от ярости, то ли от страха.

— И какое я имею отношение к этому господину, ежели я его знать не знаю?

— Откуда вы знаете, что вы с ним не знакомы? Разве я назвал его имя? Вы платите ему, чтобы он уничтожал не угодные вам документы.

— Уверяю вас, это неправда. Я честная женщина, и никто не может сказать, что я не выполняю своих обязательств. Я могла бы назвать вам…

— Достаточно. Инспектор, составьте протокол об аресте. Вы сопроводите эту женщину.

— В приют?

— Нет, лучше в Бисетр. Там ей развяжут язык.

Он был уверен, что избранное им средство подействует, и не ошибся; внезапно стена рухнула.

— Ах, сударь, не губите меня! Какой вам толк арестовывать меня и отправлять в это ужасное место? Не будьте столь жестоки.

Ее игра, достойная примадонны, восхищала его. Впрочем, ее искренность его не интересовала; главное, цель достигнута: она, как ему кажется, готова все рассказать.

— Сударыня, я готов вас выслушать, но помните, что при малейшей попытке обмануть меня вы немедленно отправитесь в Бисетр. Советую вам не вилять, а идти прямо к истине. Тогда и только тогда мы посмотрим, что мы могли бы для вас сделать.

— Признаете ли вы, — монотонно начал Бурдо, — что некий Мино, служащий в полиции нравов, предложил вам за двадцать пять луидоров уничтожить поданную на вас жалобу? Письмо оного Мино было вам зачитано.

— Сударь, это противоречит… Ну, конечно… Да, подтверждаю.

— Прекрасно. Вот вы и сделали первый шаг. Вы записали, инспектор?

Опершись на каминную доску, Бурдо старательно водил пером по бумаге, делая вид, что записывает.

— Secundo, вы признаете, что поощряли распутное поведение замужних женщин в вашем заведении?

— Разумеется, нет!

— Итак, мы снова имеем дело с отступницей. Что ж, применим секретное оружие.

«Сударыня, я самая несчастная из всех женщин. Мой муж — старый сыч, не способный доставить мне ни малейшего удовольствия…» Мне продолжать, а заодно напомнить, какие кары влечет за собой это преступление?

— Признаю, признаю, — испуганно замахала руками Гурдан.

— Прекрасно, двигаемся дальше. Перейдем к недавнему делу, относительно которого вы упорно молчите. Решающий вердикт будет зависеть от ваших ответов.

— Я вас слушаю, сударь, — умирающим голосом пробормотала Гурдан, изо всех сил теребя рюши на манжетах.

— Сударыня, в ночь с воскресенья 30 апреля на понедельник 1 мая парочка, тайные встречи которой вы поощряете, провела у вас несколько часов. Что вы можете о них сказать?

Он ловил вслепую, как когда-то в Круазике ловил крабов среди прибрежных скал. Однажды его сильно укусил морской угорь, упорно не желавший, чтобы его выловили; от этого укуса у него до сих пор остался шрам. Гурдан, похоже, действительно смирилась, и он словно открытую книгу читал ее мысли. Тем более что спрашивал он всего лишь о любовном свидании.

— О! У меня такого рода встречи устраивают часто.

— Однако только что вы не были в этом столь уверены.

Она снова принялась кусать губы.

— Мы даем пристанище любви… Наша скромность такова, что…

— …что вы никого ни о чем не спрашиваете… Впрочем, я и сам вижу. Итак, в тот вечер?

— Народу мало — воскресный вечер, что вы хотите! Парочка, без сомнения, та самая. Женщина под вуалью. На мой взгляд, лет тридцати пяти. Молодой человек в треуголке и черной полумаске.

— Полно, сударыня, мы не на маскараде в Опере. Не пытайтесь меня убедить, что вы открываете дверь неизвестно кому. Их имена?

— Кровельщик передал мне записочку от имени госпожи Марты.

Марта, подумал Николя, Марта, Монмартр, улица Монмартр. Булочница Мурю недолго придумывала себе незамысловатое имя.

— Следовательно, комнату снимали от имени Марты?

— Как обычно. В заказ, разумеется, входил огонь в камине и поздний ужин.

— Да, — вздохнул Бурдо, — как обычно.

— Значит, эти встречи были регулярными?

— На протяжении шести месяцев, — со вздохом ответила она.

— В котором часу они пришли?

— Когда пробило девять.