Мучная война

В пятницу 9 июня король, возглавив торжественную процессию, состоявшую из экипажей и парадно одетых всадников Королевского дома, в роскошной карете въехал в Реймс. Тотчас зазвучали фанфары, к которым вскоре присоединился звон большого колокола. На паперти короля встретил архиепископ, монсеньор де Ла Рош-Эмон, и вместе с ним монарх вошел в храм, дабы прослушать первые молитвы.

На следующее утро Николя отправился в дом архиепископа, где королеве отвели крошечные апартаменты, дабы засвидетельствовать свое почтение ее величеству. Глядя на исполненную изящества Марию Антуанетту, Николя неожиданно вспомнил ее мать, Марию Терезию. Солнце впервые светило по-летнему жарко, и шумная толпа на улице неуклонно увеличивалась. Присутствовавший тут же граф д’Артуа отпускал веселые шуточки и, не обращая внимания на укоризненный взор своего брата, графа Прованского, нашептывал что-то на ушко дамам.

В тот же день, когда выдалось время, Николя пригласил Луи пойти в городской парк полюбоваться слонихой, привлекавшей толпы людей добродушным нравом и фокусами. Слониха самостоятельно вытаскивала пробку из бутылки, а затем пила из этой бутылки воду, являя всем свою ловкость и смекалку. Радость и восторги Луи напомнили ему, что сын его еще не вышел из мальчишеского возраста. Король присутствовал на вечерней службе, во время которой епископ Экса сказал, что «Франция может погибнуть только из-за собственных несовершенств, но если она пребудет такой, какой ей надлежит быть, она станет вершительницей судеб мира, дабы в этом мире воцарилось счастье».

Поздно вечером Николя вызвал господин Тьерри, первый служитель королевской опочивальни; когда он наспех переоделся в предоставленной ему на ночь каморке подле апартаментов короля, Тьерри отвел его в королевскую прихожую, где уже ожидал капитан гвардии. Вместе с капитаном ему предстояло сопроводить короля в собор Сен-Реми, где его величество пожелал помолиться накануне своего коронования. В коричневом сюртуке и круглой шляпе, какие носят простые горожане, монарх всю дорогу хранил молчание. Из храма доносились размеренные песнопения монахов. Король преклонил колена и два часа молился. Поднявшись с колен, он словно преобразился. Взглянув на выступившего из тени Николя так, словно видел его впервые, он протянул ему руку.

— Сударь, я не забуду, что сегодня вечером вы находились рядом со мной. Вы были преданы моему деду, так будьте также преданы и мне.

На следующий день, 11 июня, в воскресенье Св. Троицы, епископы Лана и Суассона постучали в дверь королевской спальни и дважды позвали короля, и тот дважды ответил им: «Король спит». Третье обращение прозвучало по-иному: «Мы зовем Луи, которого Господь дал нам в короли». Тогда дверь открылась. В длинной, сотканной из серебряных кружев хламиде, поддерживаемый под руки двумя прелатами, король отправился в собор, где его усадили в кресло под свисающим с потолка балдахином, расшитым цветами лилии. Николя занял место справа от алтаря; на нем был великолепный белый костюм, шедевр портновского искусства мэтра Вашона. На резном позолоченном балконе, где разместилась королева со своими дамами, в верхних галереях и обрамленных цветами междустолбиях, в амфитеатре — везде толпились придворные в сверкающих парадных костюмах. Со стен свисали прекрасные гобелены, подчеркивавшие пышность и величие убранства собора.

После Veni, Creator, король, возложив руки на Евангелие, принес три обычные клятвы. Архиепископ опоясал его мечом Карла Великого, а брат короля прицепил шпоры. Приор собора Сен-Реми открыл священный сосуд и передал его архиепископу; тот золотым стержнем извлек из него капельку величиной с пшеничное зерно и смешал ее со святым елеем. Король пал ниц, а затем, встав на колени, распахнул на груди одежды, дабы к плоти его шесть раз прикоснулись золотым стержнем. Потом архиепископ благословил кольцо и передал его королю. После того как король принял скипетр и руку правосудия, священнослужитель взял корону и, подержав ее над головой короля, со словами: «И да коронует вас Господь этой короной славы и правосудия», возложил корону на царственную голову. Тотчас двенадцать пэров, мирян и клириков простерли в ее сторону руки, образовав оси символической ступицы.

Людовик XVI был помазан и коронован; наступил черед возведения на трон. Облачив короля в мантию с длинным шлейфом, отороченную мехом горностая и вышитую цветами лилии, его величественного, с короной на голове, со скипетром и рукой правосудия, подвели и усадили на стоявший посредине собора трон. Зазвучали фанфары, двери собора распахнулись, в воздух взвились выпущенные голуби, снаружи раздались залпы и громко зазвонили колокола. Настал час всеобщей радости: бессчетное число голосов выкрикивало здравицы, и клич «Да здравствует король!» летел до самого небесного свода. Архиепископ, присоединивший свой радостный возглас ко всеобщему ликованию, затянул Те Deum.

И снова Николя увидел, как, исполненный искренней радости, король полностью преобразился. Он выглядел уверенно, а на лице его появилась невиданная прежде серьезность. Королева зарыдала. У Николя на глаза навернулись слезы. Нахлынувшие на него печальные воспоминания о перевозке тела Людовика XV в Сен-Дени унеслись прочь, словно коронование положило конец печальным временам. Монархия, которой он посвятил всю свою жизнь, продолжала жить. Внизу, у подножия трона, он разглядел раскрасневшегося от счастья сына, одетого в ливрею Королевского дома; поодаль, среди послов, в разноцветном плаще, расшитом перьями и жемчугом, застыл Наганда, устремив взор вдаль. Внезапно на плечо Николя легла чья-то рука. Он обернулся. В придворном наряде, ему нежно улыбалась Эме д’Арране. Небо просветлело, и сердце его радостно забилось. Ему показалось, что перед ним открылась новая жизнь, и в ней он еще может обрести счастье.