Граф Соколов — гений сыска

Две недели, пока Николай Иванович был на ярмарке, друзья почти не расставались. Каждый вечер, едва фиолетовая мгла спускалась на землю, “Св. Георгий” зажигал на верхней палубе огни и отваливал от причала. Симфонический оркестр количеством семнадцать маэстро играл Чайковского, Мусоргского и Брамса. Друзья сидели за обильным столом и вели нескончаемые беседы на самые различные и высокие темы. Узнав про увлечение Прокофия химией, Николай Иванович воскликнул:

Сейчас с молотка идет фабрика лаковых красок Клюнге, это в Москве. Вот и приобрети! Дело доходное, перспективное.

— Справлюсь ли? — засомневался Прокофий. — У меня и знаний нет.

— А у кого они есть? — расхохотался собеседник. — Все мы на деле учимся. А я тебе дам отличного консультанта, девица у меня в химической лаборатории — ученица самого Менделеева. Ну? Вот и хорошо. В субботу едем в Москву.

Королева науки

Размах Прохоровской мануфактуры поразил Прокофия. Он с любопытством осмотрел фабрики: бумагопрядильную, ткацкую, ситценабивную, красильню. Побывал в общежитиях для рабочих — благоустроенных домах с водопроводом, канализацией и даже (невероятно!) с электрическим освещением.

Николай Иванович рассказывал:

— Истоки мои — от монастырских крестьян Троице-Сергиевой лавры. Я, так сказать, двадцать первое колено, а род наш проистекает от штатного служителя лавры Ивана Прохоровича. Родился он в последние годы царствования Петра Великого. Я бываю на его могиле — на Драгомиловском кладбище. Мой пращур освободился от крепостной зависимости лишь в 1764 году, а вот его сынок Василий поселился в Хамовниках и торговал... Чем бы ты думал? — Глаза Николая Ивановича озорно блеснули. — Пивом! А нынешнее дело он затеял почти одновременно с рождением нашей гордости национальной — поэтом Пушкиным — в июле 1799 года. Так что не назвать ли нашу Трехгорку пушкинской?

Николай Иванович весело расхохотался, обнажив крепкие зубы:

— Впрочем, хватит мемориев, давай выпьем мадеры! Главное, что мы с братом Сергеем (завтра тебя с ним познакомлю) не осрамились, достойно продолжили дело наших славных предков. Выпьем за предков — твоих и моих! Может, и нас кто лет эдак через сто вспомнит добрым словом.

Прокофий заметил:

— Деяния моих предков куда скромней.

— Вот от тебя твоя фамилия, может, и пойдет вверх!

— Может... Но дед мой родом из Москвы, скорняком у Михайлова на Кузнецком мосту работал. А вот папашу занесло в Нижний. — Взор Прокофия вдруг сделался задумчивым. — Как там мой кавказец с делами управляется? Горячий он дюже, ему бы только врагов с кинжалом воевать: опаянной храбрости человек!

— Да и предан тебе он, Прокофий! Дело твое хорошо отлажено, поживи у меня недельку. Завтра в “Яр” тебя повезу. Ах, цыганка Стеша, — Николай Иванович сделал восторженное лицо. — Глазищи — во, что черны бриллианты блестят, косища — в оглоблю. Мы с гобой разгул натуре устроим, праздник сердца!

Но судьба уготовила Прокофию сюрприз в химической лаборатории. Николай Иванович представил ему:

— А вот главный инженер твоей будущей лакокрасочной фабрики — Мария Ивановна Грачева. Рекомендую...

Прокофий увидал девицу лет двадцати пяти, совершеннейшую красавицу: грациозную, стройную, с легкой обворожительной улыбкой на смуглом лице. Громадные блестящие глаза глядели на Прокофия весело и словно куда-то мимо него. Прокофий тяжело задышал, промямлил что-то невразумительное и от этого застеснялся еще больше.

— Я хочу показать вам, Прокофий Егорович, лабораторию, — непринужденно сказала Мария. — У нас очень много интересного. — Она еще раз, теперь уже доверительно, как близкому человеку, улыбнулась: — Вообще-то мы в строжайшей тайне держим наши рецепты, но от нас секретов, попятно, нет. Мы первыми в мире разработали изомерию нафтохиновых производных. Как раз в этой лаборатории...

Прокофий был так взволнован, что слова Марии словно повисали в воздухе, не доходили до его сознании. Набравшись духу, он пробормотал:

— Мария Ивановна, давайте сегодня обсудим наши проблемы. Надо вместе поужинать... Николай Иванович в “Яр” приглашает. Что до науки, то вы, уверен, в ней королева!

Парфе из ананасов

Солнце, словно утомленное дневной жарой, уже успело тяжело опуститься за плоские крыши домов, а наша компания, радостная от предстоящего веселья, в двух легких рессорных колясках катила в Петровский парк за Тверской заставой. “Яр” — место безумных оргий, цыганских плясок и прекрасной кухни — встретил новых гостей радушно.

Прохорова здесь все знали, все радостно приветствовали. Метрдотель отвел их на обычное место Николая Ивановича — на обширную террасу, слева от искусственных живописных руин, против эстрады и рядом с фонтаном.

Николай Иванович приехал со своей супругой — милой женщиной средних лет с добрым славянским лицом. Прокофии сел рядом с Марией. И эта близость страшно волновала его и возбуждала воображение. За другими столиками шло оживленное веселье, звучали бодрые тосты, смех. Для Прокофия ничего на свете не существовало, кроме очаровательной соседки.

А возле столика уже суетились два официанта, смахивая белоснежными салфетками несуществующую пыль, а метрдотель, приняв почтительную позу, скороговоркой перечислял:

— Рекомендую-с устрицы — наисвежайшие. Суп сегодня восхитительный — "а-ля тортю” Пирожки к ним валованы. рисоли, тарталеты. Ах, совершенно замечательное шофруа из перепелов. Ну, как обычно — стерлядь паровая. Из жаркого что изволите приказать: птицы, цыплята или фазана с пером-с? Говорите, вальдшнепа? С полной готовностью — во фруктовом гарнитуре...

После второй рюмки Мария взяла руку Прокофия. Тот сразу вспотел. Отчаянно и бесповоротно решил: “Первым богачом стану — все к ногам Марии брошу, но любви добьюсь”.

Когда обед подходил к завершению и по предложению супругов Прохоровых компания собралась ехать:

— В кабаре “Летучая мышь” к Никите Балиеву... — Мария отодвинула от себя вазочку и обратилась к Прокофию:

— Разве это парфе из ананасов? Настоящее парфе я сама приготовлю для вас... — Она взглянула на него странно искрящимися глазами.

Почти до утра они вчетвером веселились у Балиева.

Еще через две недели, устроив дела в Нижнем, Прокофий перебрался в Москву. Поселился он в “Метрополе” — в большом номере из четырех богато обставленных комнат с роялем, громадными картинами в золоченых рамах, бронзовыми статуэтками, толстенными коврами, скрадывавшими шаги, множеством козеток, диванчиков, пуфиков, цветов в кадках и горшках.

Камиль в качестве то ли заботливого слуги, то ли надежного друга поселился в небольшом номере по соседству.

Интриги

Затея Прокофия увенчалась удивительным успехом. Благодаря некоторым маневрам Прохорова фабрика была приобретена с большой выгодой и отсрочкой платежей на полгода. Уже через два месяца производство стало приносить большие прибыли, появились новые заказчики. Новгородская флотилия тоже работала без сбоев, давала все возраставший доход.

Мария, по ее желанию, была поставлена заведовать химической лабораторией. Ее отношения с Прокофием очень быстро перешли из деловых в амурные. Она относилась к тому разряду женщин, в большом количестве расплодившихся в начале XX столетия, которые любили повторять пошлую фразу: “Жизнь коротка, молодость быстротечна, и я не желаю тратить свои дни на кухню и детей”. Выходило, что Господь создал их не для семьи и материнства, а для того, чтобы они торчали в разных конторах и учреждениях.

Ее отец был бедным корнетом. С матерью Марии он познакомился во время маневров в Молдавии, привез се в Москву и обвенчался. Брак был несчастным — без любви, без каких-либо общих целей. Корнет повздорил с товарищем по полку и был убит на дуэли. Марии тогда шел третий год. Девица, когда подросла, решила во что бы то ни стало выйти в люди. Она упорно училась и в занятиях химией сделала большие успехи.