Тщеславная мачеха

– Как это может быть?

– Король Яков бежал из Англии и явился сюда с пустыми руками, только в той одежде, что была на нем. В чужой стране он не может поднять налоги, своих денег у него нет, поэтому королевский двор содержится на деньги французского короля. И, по правде говоря, я думаю, Людовик сожалеет, что предоставил Якову убежище, когда Вильгельм захватил английский трон. Особенно теперь, когда ясно, что Яков уже не вернется назад.

– Ссора трех королей отражается на стольких судьбах, – проговорила графиня. – Три короля! Обдуй меня, ветерок! Вот оно! – Леди Анастасия тут же пожалела о своем всплеске эмоций в присутствии Изабеллы Мердо-Мактавиш, которая вздрогнула и выронила карты. Богоявление, а иначе – Явление Бога, то есть Рождество, и поклониться младенцу Иисусу пришли три волхва, или три короля. А графиня понимала, что все якобитские склоки связаны с судьбой трех королей: двух английских и одного французского. – Я хотела сказать, как ужасно, что при трех королях здесь царит такая нищета.

– Однако никто не обвинит в ней Вильгельма. Он преспокойно сидит себе по ту сторону Ла-Манша. Бедняки в его стране не обречены на нужду.

Пока Изабелла собирала рассыпавшиеся карты, графиня пыталась припомнить слова королевской загадки. Кажется, так: Л. С; Богоявление; вечер пятницы; затем Апокалипсис, а потом Воскресение.

– Простите меня за ту проделку с картами, графиня. Теперь я сожалею, что так поступила с вами. Мы действительно родственные души, но, приехав, вы показались мне одной из них – богатой и равнодушной. Или стоящей на социальной лестнице настолько высоко, что вам безразлично, как мы бедны.

Она перемешала карты.

– Не скажете ли, Изабелла, к кому перешел мой дом? Прошу вас, дайте мне возможность вернуть его назад.

– Я не могу этого сделать. – Изабелла выложила карты в ряд на траве. – Правда не могу.

– Зачем было дразнить Элпью, столько сообщив ей и не закончив?

– В Бастилии мы были в безопасности. Я не думала, что меня когда-нибудь выпустят. Вы же слышали рассказы про это место. – Она положила туза треф и уставилась на него. – Теперь я жалею, что вообще разоткровенничалась с Элпью.

Изабелла встретилась с графиней взглядом, и та прочла в ее глазах глубокую печаль.

– Но я верну его вам, обещаю.

Элпью сидела в последних рядах погруженной в полумрак городской церкви.

Вечерняя служба закончилась, и мальчики-служки готовились к завтрашней мессе. Элпью от всей души желала, чтобы все они куда-нибудь делись и дали ей возможность просмотреть Библии, стоявшие в ряд на огромной дубовой полке рядом с местом для певчих. В приходе, где так много англоговорящих прихожан и у многих священников, как заметила Элпью, ирландские имена, не могло не быть Библии на ее родном языке, помимо Библий на французском и латинском.

Она припомнила, что Уэкленд и Прюд говорили об обмене записками через исповедальню. Сыщица обошла храм со всеми его приделами и нашла различные ящики для пожертвований – на хлеб для бедных, на ремонт церковной крыши, – но ни одного с табличкой «Исповедальня». [81]

Элпью наблюдала, как молящиеся по одному, с опущенными головами преклоняли колена перед алтарем и молились.

С непроницаемыми лицами прошли две монахини, и от их развевавшихся покрывал на Элпью повеяло прохладой. Было жарко, и Элпью ничуть не возражала бы, если б вокруг нее целый день ходили несколько монахинь – эдакий сен-жерменский эквивалент рабов-нубийцев с опахалами.

Следом за монахинями по проходу шла женщина в черном. Она остановилась у одного из рядов и, протянув руку, обратилась к молившемуся мужчине. Тот покачал головой, и она протянула руку, уже подойдя к Элпью.

– Вы не могли бы выделить мне пенсию? Я бедная вдова, и у меня кончились деньги…

– Извини, голубушка, – ответила Элпью. – Я бы с удовольствием, но…

Женщина вытащила из рукава клочок бумаги и вложила его в руку сыщицы. Не поняв толком, как реагировать, Элпью улыбнулась, кивнула и, пробормотав «спасибо», сунула бумажку в карман.

Чуть громче, чем следовало бы в церкви, женщина произнесла «Марк!» и пошла к кому-то другому в последнем ряду.

«Матфей, Марк, Лука и Иоанн, – подумала Элпью. – И сегодня я ищу творение евангелиста Иоанна. Премного благодарна вам, мадам».

Мальчики-алтарники одновременно преклонили колена и удалились в ризницу. Элпью торопливо двинулась по проходу и поднялась по ступенькам, ведущим к книжным полкам. Вытащила первую огромную Библию. На латыни. Элпью поставила ее на место. Еще три на латыни, потом с пометкой. «Дуэйская», [82] которая, к ее радости, оказалась на английском языке. Элпью водрузила ее на специальную подставку, нашла Апокалипсис и стала читать.

Так говорит Первый и Последний, Который был мертв и се жив: знаю твои дела, и скорбь, и нищету (впрочем, ты богат)… [83]

Элпью пожалела, что не может, не привлекая внимания, выписать этот отрывок.

Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, Диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. [84]

Элпью улыбнулась, скрестила пальцы, надеясь, что скорби и в самом деле продлятся не больше десяти дней, а затем они с графиней благополучно вернутся домой. Домой! Правда, до отъезда нужно еще разгадать одну небольшую загадку, иначе одному Богу известно, что с ними будет.

Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей… [85]

Возможно, это зашифрованное описание сен-жерменского двора и того, как все его обитатели последовали в изгнание за королем ради своих религиозных убеждений.

Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает. [86]

Белый камень? Может, это ставки в игре? Элпью опасалась, что данное произведение написано слишком витиевато и туманно и содержит множество скрытых значений или вообще ничего не значит.

Так говорит Сын Божий, у Которого очи – как пламень огненный, и ноги подобны халколивану… [87]

Ну, под это описание никто из известных ей людей не подходит.

Посмотрев в начало следующей страницы, Элпью подняла глаза и увидела нового кающегося, направлявшегося к сиденьям, – лорда Уэкленда. А еще Элпью увидела слезы, катившиеся по его щекам. Он встал на колени и опустил голову.

Взгляд Элпью переместился в дальний угол церкви, где какая-то старуха, прихрамывая, подошла к темному занавесу и скрылась в другом помещении.

Опустив глаза, Элпью тихо стояла за узкой высокой подставкой, мечтая сделаться невидимой.

Наклонившись, чтобы спрятать лицо, она стала торопливо читать, надеясь, что Уэкленд пришел сюда не для бесконечного молитвенного бдения.

Но имею немного против тебя: потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное. Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась. Вот, я повергаю ее на одр и любодействующих с нею в великую скорбь, если не покаются в делах своих. И детей ее поражу смертью… [88]