Тени кафе «Домино»

– Монолог Раевской, – засмеялся «благородный отец».

– А Вы не лезьте не в свое дело. Ты не меня, а себя подвела. Строила из себя гимназистку. Не захотела обеспеченно жить…

– С кем? – Татьяна встала. – С тем хамом со шпорами? Нет уж, возьми его себе.

– У меня есть все. А ты пытаешься мои объедки подобрать. Если я захочу, Леонидов ко мне на животе приползет, как побитая собака.

Она посмотрела на Татьяну, увидела гранатовый браслет. Эту безделушку он для тебя на аукционе выиграл?

Лена махнула рукой, на запястье опустился сапфировый браслет с бриллиантами.

– Пошла вон, – твердо сказала Татьяна, – и никогда не подходи ко мне.

– Ты еще прибежишь ко мне.

Лена крепко саданула дверью.

– Сука, – в сердцах сказал «благородный отец».

Елена с чувством победительницы вошла в гримуборную, заклеенную ее кино– и театральными афишами, на полу в больших вазах завядшие цветы.

Она села и закурила.

Достала красивую серебряную рюмку и бутылку ликера.

Выпила.

Посмотрела в зеркало на раскрасневшееся лицо победительницы.

И осталась довольна.

В дверь постучали.

– Войдите.

На пороге стоял адъютант Саблина.

– Здравствуйте, Елена Сергеевна.

– Здравствуйте, милый Миша. А где Ваш командир?

– Он прислал Вам письмо.

Адъютант вынул из полевой сумки конверт.

– Письмо, – удивилась Лена, – что за новости?..

Она взяла конверт.

Распечатала.

Начала читать.

«Елена! Нам придется расстаться. Приехала из Киева моя семья. Жена и дети. Спасибо за чудные дни. Надеюсь, останемся друзьями. Юрий».

– Интересный водевиль, – опустив письмо, сказала Лена. – А мои вещи?

– Не беспокойтесь, Елена Сергеевна, их час назад отвезли к Вам на квартиру.

Елена злобно посмотрела на адъютанта.

– Не беспокойтесь, – он приложил руку к козырьку, – все до носового платочка собрали.

– И на том спасибо. А жена откуда взялась?

– Мария Ивановна? Так она всегда была.

– Значит, врал мне красный генерал?

– Никак нет. Мечтал. Ответ будет?

– Передай ему, что он гавнюк.

– Так и сказать?

Адъютант козырнул.

Звякнул шпорами.

И выше.

Лена налила еще рюмку ликера.

Выпила.

Закурила.

Посмотрела в зеркало.

– Сволочь краснопузая.

Она взяла бутылку и хлебнула из горлышка.

Леонидов и Татьяна шли по Тверскому бульвару.

День был солнечный, сугробы отливали серебром.

Бульвар давно не расчищали, и они шли по укатанной скользкой дорожке.

– Знаете, Олег, всего час назад я объяснялась с Леной Иратовой. Разговор был очень неприятный.

– Не обращайте на нее внимания. Она сердится на меня, считает, что я, как в плохой пьесе, должен был умирать от горя.

– Но Вы же любили ее?

– Конечно. Но очень давно. В другой жизни. В которой жил модный журналист Леонидов и театральная прима Иратова.

– Вы жалеете о той жизни?

– Танечка, нельзя жалеть об утерянном.

– Но с кем Вы…

Из асфальтового котла, стоявшего у ограды бульвара, вылез беспризорник в чудовищных лохмотьях.

– Дядя, дай закурить.

Леонидов достал папиросы.

– Можно я три штуки возьму?

– Бери.

– А то жрать хочется. Курнешь и легче.

Леонидов оглянулся.

Рядом, через дорогу, красовалась вывеска «Гастрономия Быкова».

– Подождите меня здесь.

Он, проваливаясь в снегу, дошел до ограды.

Перешагнул.

Пошел к магазину.

Скрылся в дверях.

– Тетя, а они придет? – спросил пацан Таню.

– Обязательно.

– Ты точно знаешь?

– Точнее некуда.

– От твой муж?

– Нет.

– Тогда придет.

Татьяна захохотала.

– Вон от! – крикнул пацан.

Из дверей магазина вышел Леонидов с двумя плетеными корзинками.

Он перешел улицу.

Сначала переставил через изгородь корзинки.

Потом перешагнул.

Взял корзинки.

И, пытаясь попасть в собственные следы, зашагал к Татьяне и пацану.

– А он боялся, что Вы не придете, – засмеялась Татьяна.

– А Вы?

– А я не боялась.

– Ну что ж, пацан, веди к своим.

Они подошли к асфальтовому котлу.

На дне его тлел маленький костерок.

Вокруг сидели оборванные пацаны.

– Здорово! – сказал Леонидов.

– Здорово, коль не шутишь, – гулко донеслось из глубины котла.

– Принимайте харчевку.

Леонидов опустил в протянутые мальчишеские руки корзины.

– Счастливо вам.

– И тебе фарту, дядя.

Леонидов подошел к Татьяне. Улыбнулся извиняюще:

– Задержал я Вас, Танюша.

– Ой нет. Я увидела еще одного Леонидова.

Они пошли в сторону Никитских.

– Дядя! Дядя! – раздалось за их спиной.

К нему подбежали два беспризорника.

– Ты теперь и твоя тетя, мы вас запомнили, можете ночью по бульвару без страха ходить. Мы за вас мазу держать будем.

– Спасибо, ребята.

Они пошли дальше.

– Вы, Танечка, спросили, с кем я? Ни с красными, ни с белыми. Я с Вами, с этими пацанами в котле, с до боли любимой Москвой.

– Но так же очень трудно жить, – удивилась Татьяна.

– Не ощущаю, потому что надеюсь, скоро обязательно придет счастливое время. Без ОГПУ и талонов на хлеб. А может, не придет никогда, но в это нужно верить.

Елена вошла в свою квартиру.

В коридоре стояли ее чемоданы и баулы и ящик с обеденным сервизом синего кобальта.

Тетя с папиросой в зубах.

– Конечно, пошло, – сказала она, – но я вижу декорации к спектаклю «Отвергнутая».

Лена молча сняла шубу, стащила фетровые боты с высокими голенищами.

Потом подошла, поцеловала тетю.

– Нет, моя милая. Ты права, не сложилась моя новая шикарная жизнь. У него оказалась семья. Жена. Дети. А как любовник он мне не нужен. Несмотря на то, что он поливается одеколоном, мне все время кажется, что от него несет полковой конюшней.

– Ну что же, – философски ответила тетя, – ты ушла не с пустыми руками. Телефонные аппарат в квартире, две новые шубы, драгоценности, сервиз, наконец.

– Ты прелесть, тетя. Я тебя обожаю. У меня было сквернейшее настроение, а теперь я вновь прекрасно себя чувствую.

– У больно быстро.

– Тетя, я ушла от человека, которого любила…

– Скажем так, Леночка, любила по-своему.

– Пусть так. Неужели я будут жалеть о красном солдафоне?

– Хватит, пойдем пить чай.

Они сидели в столовой.

Уютно горел над столом шелковый розовый абажур.

– Тетя, когда же ты успела сделать свой знаменитый пирог?

– Как только двое при шпорах привезли твои вещи.

Лена развела руками.

– Не надо, ты не на сцене. С ложечки может капнуть на скатерть варенье. Что собираешься делать?

– В том-то и интрига этого водевиля с переменою персонажей.

Лена помолчала.

Отхлебнула чай.

Задумалась.

– Когда появился Юрий, я смирилась со своей службой в Художественном театре. Смирилась со Станиславским, с его теорией и непонятными мне репетициями. Однажды я двадцать минут стояла и горшком цветов в руках, стараясь показать, как они мне милы.

– Показала?

– Да, тетя. Ему понравилось, но я возненавидела горшок, цветы и старика с его немыслимой теорией.

– Но многие в этом находят главное для театра.

– Для театра – может быть, но не для меня. Я хочу играть, а не изучать его систему. Я без нее была прима. А в Художественном я одна из нескольких прим.

– Но причем здесь твой Юрий?

– Очень просто. Я думала, что выйдя за него замуж, войду в новое светское общество. Мои портреты опять будут печатать в театральных журналах, я будут короткой ноге с Луночарским, а потом машина, шикарная квартира, туалеты. Не вышло.

– Ты так говоришь, будто все кончено.