Могила Колумба

Но он может напрямую связаться через океан с одним из крупнейших экспертов по истории открытия Америки. Он прикинул разницу часовых поясов; дядя Томас, должно быть, встает с постели, в Мадриде сейчас рассвет.

— Здравствуй, Томас, — не без волнения произнес Оливер в трубку. — Это Андрес. Я звоню из Панамы. Хочу уточнить кое-что насчет Тосканелли и Колумба. Ты как, в состоянии разговаривать?

И Оливер поведал о последних событиях, не забыв упомянуть о специальном примечании Тосканелли для Колумба, где говорится о протяженности земного шара.

Дядя с ходу пустился в объяснения: — Хотя и считается, будто Колумб доказал, что Земля круглая, тем не менее об этом знали и раньше…

— Ради Бога, Томас, ближе к сути! — взмолился племянник.

— Да, прошу прощения! Итак…

Томас Оливер рассказал, что Колумб не соглашался с предложенными Тосканелли расстояниями, более того, имел собственные географические представления.

— Он придерживался теории, которая нашла отражение в составленной им карте, что море-океан отделяет Иберийский полуостров от Катая и области Сиамба с большим островом Сипангу, или Японией, посередине. Но он ни разу не обращался к градусным расстояниям, вычисленным Тосканелли, у него они всегда получались меньше, чем у флорентийца.

— Известно, насколько меньше?

— На четверть, то есть минус двадцать пять процентов. По Тосканелли, лига составляла три мили, по оценке Колумба, лига соответствовала четырем милям. [41]

— Ты наш ангел-хранитель! — воскликнул Оливер-младший. — Теперь мы сможем внести нужные нам поправки!

— Мне очень жаль огорчать тебя, — остановил его Томас, — но это вам не поможет. Все не так просто. — Оливер замер, слушая дядю. Тот продолжал: — Давай я поясню подробно, чтобы ты лучше ориентировался. За долгие годы плаваний адмирал накопил большой опыт и собрал множество сведений, которые легли в основу его проекта поиска нового пути в Индии. Опираясь на результаты своих наблюдений и другие источники информации, он разработал теорию о протяженности Земли. Особенно его заинтересовали воззрения арабских ученых, полагавших, что миля соответствует величине, чуть меньшей двух тысяч метров. Однако в ту эпоху итальянская миля была эквивалентна одной тысяче пятистам метрам. Таким образом, если мы примем в расчет арабскую милю, то длина экватора составит где-то сорок тысяч километров, что приблизительно соответствует реальной величине. Тогда как у Колумба, с его «колумбианскими» мерами длины, протяженность экватора достигала тридцати тысяч километров, то есть на двадцать пять процентов меньше, чем у арабских ученых. [42]

— Иными словами, ты считаешь, что необходимо увеличить на двадцать пять процентов все значения, указанные в его заметках?

— Точно. И все же, мне кажется, будет надежнее и математически более правильно, если ты возьмешь расстояния, пройденные во время первого путешествия и отмеченные в судовом журнале адмирала, восстановишь трассу на компьютере и сравнишь результат с реальными величинами. [43]

— Ты гений! Иногда мне кажется, ты знаешь о Колумбе все!

— Нет. Не все. Я понятия не имею, что он хотел сообщить своей подписью! Если узнаешь, поделишься со мной.

— Ты будешь первым, обещаю!

Как Оливер ни старался, ему никак не удавалось попрощаться с дядей; тот упорно и дотошно выяснял подробности их исследования.

Нетерпение Оливера имело вполне прозаическое объяснение. Он спешил. Вычисления займут в лучшем случае несколько часов, а затем нужно пересчитывать по выведенной формуле каждую из исходных величин, приведенных Колумбом. Перспектива отправиться спать, так и не узнав, какие плоды принесет предложение Томаса, энтузиазма не вызывала. Единодушно было решено работать до получения итогового результата.

Обработка данных из судового журнала и сопоставление их с реальными расстояниями потребовали времени больше, чем ожидалось. Приходилось высчитывать каждую дистанцию, а потом проделывать преобразование с учетом современных единиц исчисления. Процесс оказался более трудоемким, чем они предполагали вначале. К рассвету команда исследователей представляла собой печальное зрелище, люди буквально падали с ног. Окружавшая их обстановка красноречиво свидетельствовала о ночи, проведенной без сна за работой: бумаги, таблицы, карты, разбросанные по всему залу, груды пустых стаканчиков из-под кофе…

Наконец Оливер объявил во всеуслышание: центральный компьютер готов осуществить итоговый расчет.

Программа завершилась. На мониторе появилось удивительное изображение.

Сотни точек, рассыпанных на прежней карте, слились в одну.

Охотники за историческим наследием безмолвно переглянулись.

Первым обрел дар речи рисковый малый Джон Портер.

— Кажется, я знаю, где это место! — Он не мог оторвать глаз от экрана.

— Давай, стреляй! — отозвался Рональд из глубины зала.

— Это северная оконечность Плайя-Бланка, в центре Национального парка Портобелло, в Панаме. Короче, неподалеку отсюда.

У стойки в гостинице Оливеру сказали, что молодая женщина не выходила из номера. Испанец решил позвонить Альтаграсии. Он понимал, в каком она сейчас состоянии. Но как бы там ни было, у него имелись серьезные основания полюбопытствовать, по какой причине донья Мерседес с коллегами проявляла столь настойчивый интерес к данному делу.

Насколько серьезно профессора замешаны в преступлении? Неужели они причастны к краже останков?

Оливер воспользовался внутренним телефоном отеля. Услышав печальный голос, он не удивился.

— Плохо. Всю ночь не спала. А что у вас?

— Великолепно! Мы вычислили точные координаты. Выдалась нелегкая ночка, так что теперь мы намерены поспать немного, а потом встретиться за обедом и наметить план действий. А ты что будешь делать?

— Не знаю. Пока не решила, — ответила Альтаграсиа.

— Хочешь поговорить? — спросил Оливер.

— Да, поднимись, пожалуйста.

Ливень не утихал с раннего утра. Небо было свинцово-серого цвета, как и накануне, предвещая еще один дождливый день. За перемещениями членов команды внимательно наблюдали из машины, припаркованной рядом с гостиницей. Возможность проникнуть в здание агентства «ХиРо-Шипврек» представлялась сомнительной: американские охранники из службы безопасности, экипированные по последнему слову техники, дежурили день и ночь внутри и снаружи дома.

Кроме того, табельное оружие секьюрити наводило на мысль, что соваться в здание было не самым разумным поступком.

Следовательно, поступил приказ продолжать наблюдение.

Оливер поднялся в номер Альтаграсии. По ее глазам было видно, что она провела не лучшую ночь. Предательства ранят глубоко. Альтаграсиа всю жизнь стремилась достигнуть таких же высот в карьере, как донья Мерседес. И хотя на политическом поприще перед ней открывались заманчивые перспективы, в том числе и возможность осуществить на практике социальную и культурную программу, в глубине души она лелеяла мечту стать крупным ученым и однажды заслужить почет и уважение, которыми пользовался в республике узкий круг интеллектуальной элиты. Альтаграсиа не разделяла амбиций большинства коллег по политической партии в Санто-Доминго: те работали исключительно ради себя, набивая бездонные карманы.

Безмятежное детство, финансовая стабильность, обеспеченная успешным бизнесом отца, прекрасное образование, которое посчастливилось ей получить, — все это создавало предпосылки для уверенности в собственных силах. И когда за прекрасной декорацией, подобно уродливым теням на заднике сцены, вдруг обнаруживались безудержная алчность и стремление к быстрой наживе, Альтаграсии становилось противно.

Компрометирующие фотографии и обман наставницы развеяли в пыль многие иллюзии, сквозь призму которых она смотрела в будущее.