Лик над пропастью

— А с чего вы взяли, что это именно тот самый душегуб, что прикончил Тер-Погосяна и Маевского? — вполне здраво рассудил полицейский. — Да мало ли кто мог в вас стрелять? А Белоглазкина, Клим Пантелеевич, вы зря выгораживаете. Оно, конечно, понятно — ваш клиент и прочее, но ведь он в Клубе постоянно отирался. И намедни я вспомнил, что видел его там как раз восьмого марта, правда, он играл за другим столом. Да-с…

— И что с того? — не удержался адвокат. — Вы что ж теперь, будете подозревать всех, кто там находился? Вот, к примеру, и Альфред Людвигович поигрывает…

— Постойте-постойте, господа, кажется, я начинаю понимать, что к чему. — Доктор вдруг посерьезнел, выпрямился и даже показался выше ростом. — А вдруг смерть Белоглазкина подстроена? Тогда получается, что убиты три человека, которые находились в Коммерческом клубе в тот вечер. Так? И в этом, возможно, кроется какая-то тайна. А что, если они узрели что-то такое, чего им видеть не следовало? И их методично, одного за другим, стали убирать, а?

— Но почему убийца должен быть из числа игроков? — возмутился Фон-Нотбек. — А что, если это какой-то маниак, который когда-то проигрался в карты, а теперь мстит всем картежникам без разбору?

— И это не исключено, — согласился доктор. — Помните, Клим Пантелеевич, в позапрошлом году на Водах? Там тоже тогда все было замешано на картах.

Ардашев рассеянно кивнул, но так ничего и не ответил.

Разговор о загадочном стрелке еще долго тек медленной рекой, то набирая силу на стремнине споров, то угасая в заводях раздумий. Клим Пантелеевич в нем почти не участвовал. Он, казалось, совсем потерялся в закоулках собственных мыслей. Подали кофе, и гости пересели к камину, а ближе к полуночи все разошлись по комнатам.

Наступило утро. Позавтракав на скорую руку, Ардашев, Нижегородцев и Поляничко на хозяйской телеге покатили на станцию. До проходящего поезда оставалось всего полчаса. Возница то и дело встряхивал вожжами, подгоняя пегую, уже немолодую лошадку. Фон-Нотбек остался на даче, ожидая приезда двух членов Окружного суда. Охотничий сезон был в самом разгаре.

19

Наказание

Солнце уже почти спряталось за гору, и ущелье потонуло в сумерках. Готовились ко сну и далекие голубоватые вершины — крутые и безлюдные. Сырая туманная дымка окутала аул, пытаясь проникнуть в жилища. Невзрачные каменные домики тесно жались друг к другу по всему склону, точно ступени гигантского храма, упирающегося в небеса.

В сакле, на краю аула, едва теплился свет. Там в кунакской, у самого очага, на низком деревянном диване, покрытом персидским ковром, перед трехногим столиком сидел бородатый горец среднего роста, с бритой головой. Он был одет в белый шелковый бешмет с высоким стоячим воротником и подпоясан узким ремнем с набором серебряных пряжек и подвесок. Серые полотняные штаны и мягкие ноговицы довершали его наряд. Справа от него находился кинжал и Смит-энд-Вессон, который еще можно было встретить у городовых. На стене висела шашка. В ближнем углу виднелось прислоненное к стене длинное ружье. На полу стояло блюдце, из которого пил молоко белый котенок.

Из большой глиняной чашки мужчина брал куски горячего мяса, макал их в деревянную миску с соусом и, громко чавкая, отправлял в рот. Пахло чесноком, свежеиспеченным лавашем, вареной бараниной и шерстью еще не высохшей бурки. Со двора доносилось овечье блеянье и лай пастушьей собаки. Испуганно кричали растревоженные кем-то гуси.

В дверях показался человек. Слегка поклонившись, он сообщил:

— Шакур пришел.

— Впустите его.

Скрипнула дверь, и в комнату вошел высокий бородатый мужчина в бараньей папахе, черной черкеске и коротких сапогах.

— Да благословит вас Аллах, хозяин!

— Садись, Шакур. Раздевайся.

— Спасибо, хозяин.

Невесть откуда появился мальчик с кумганом [9] в руках. Дав гостю умыться, он протянул полотенце и быстро исчез за дверью.

Вошедший расположился напротив. Горец часто сглатывал слюну, но так и не отважился взять что-либо со стола.

— Ну, что же ты не ешь? Бери, угощайся. Ты, наверное, проголодался — дорога была длинная. Спал мало, ел мало…

— Некогда было, хозяин. Я спешил передать тебе известие. Боялся, что не успею.

— Ну, что же ты молчишь? Говори.

— Я не выполнил твое поручение и не отрезал ему уши. Я промахнулся. Заказчик недоволен.

— Почему? — не останавливая трапезы, осведомился хозяин.

— Я повредил ему ружье и уже собирался добить, но у него оказался с собой пистолет. А тут еще и винтовка у меня заела… Мне пришлось в камышах скрыться.

— Ты прятался от него, как трусливый шакал?

— Но я исправлю ошибку, я убью его! Клянусь Аллахом!

Ответа не последовало.

Шакур вынул из-за пазухи запечатанный конверт и протянул его:

— Он просил передать тебе письмо.

В конверте лежала чья-то фотография и полулист почтовой бумаги, исписанный по-арабски.

— Кто писал?

— Саран, под его диктовку.

— Гм-м, — качнул головой хозяин. — Заказчик вновь просит отрезать уши неверного и послать жене. Что это на него нашло? Смотри-ка, даже адрес написал на русском. А где задаток?

Горец пожал плечами и, глядя в пол, пробормотал:

— Он сказал: «Нет ушей, нет задатка». Деньги будут у этого человека, — он показал глазами на лежащую фотографию. — Он расплатится на месте. Все остальные должны быть убиты. Свидетели не нужны.

— Ты закончил? — облизывая жирные пальцы, осведомился собеседник.

— Да.

— Выходит, из-за тебя я задолжал этой нечистой свинье лишнюю пару ушей?

— Но я отработаю!

— Я и не сомневаюсь!

Поднявшись, хозяин резко выхватил из ножен шашку, приблизился и рубанул со всего маху. На пол свалилось ухо. Когда он замахнулся второй раз, Шакур отстранил голову, и клинок соскользнул. Его конец, точно хирургический скальпель, срезал лишь мочку другого уха и задел кожу на голове. Раненный взвыл от боли и, закружившись волчком, прижал к кровоточащим местам ладони. На крик в саклю ворвались два горца и в нерешительности остановились.

— Ну вот, теперь мы с заказчиком в расчете. Ты сам отдашь ему свои уши и скажешь, что искупил вину. И только когда убьешь русского — смоешь с себя позор бегства. А пока убери эти вонючие хрящи в надежное место. Или, если хочешь, засуши, — хохотнул он. — Посмеешь ослушаться — выкраду твою невесту и подарю на ночь моим джигитам. Ты понял?

— Да, — хрипло вымолвил бедняга, поднимая куски собственной окровавленной плоти.

— И не скули! А то у меня от твоего щенячьего визга голова начинает болеть.

Повернувшись к вошедшим, он повелел:

— Отведите его к старухе. Пусть полечит. Рано ему еще умирать. Надо сначала долги отработать.

Стеная от боли, Шакур вместе с двумя сопровождающими поплелся к двери.

Хозяин взял на руки котенка и, ласково поглаживая, вышел на улицу.

«Ишь ты! Промахнулся! — вспомнил он оправдания Шакура и усмехнулся: — Ну что ж, с кем не бывает! Бу гисмет!» [10]

Темное небо без единой звезды мягким облачным одеялом укутало горы, неспокойную реку и узкое, ведущее к перевалу ущелье. Разбуженные человеческим криком птицы, прятавшиеся в скалах, вновь заснули.

20

Путешествие

Добраться из Ставрополя в Пятигорск можно было тремя способами: в экипаже, на автомобиле и на поезде. Последний вид транспорта отличался большим комфортом, нежели остальные, но для этого требовалось взять два билета: один до станции Кавказская, другой — на проходящий поезд Москва — Кисловодск.

Именно так и поступил Ардашев. Правда, ему пришлось приобрести билет не только на себя, но и на диакона Кирилла — еще одного участника экспедиции, которая планировала выход из Пятигорска уже на следующий день: в четверг, 10 октября.

Невысокий, сутулый, с длинной, уже местами седеющей бородой, этот застенчивый человек в очках походил больше на кабинетного ученого, чем на священника. Скромный церковный служитель мог позволить себе лишь вагон третьего класса, тогда как присяжный поверенный намеревался во время совместной поездки восполнить пробелы в тех областях знаний, в которых его попутчик был большой дока. Нет, можно было, конечно, поменять первый класс на третий и даже существенно сэкономить, но такой вариант никоим образом не устраивал Клима Пантелеевича. Находиться среди шумной толпы, увешанной корзинками и баулами, слышать чей-то храп, вдыхать махорочный дым, выходящий из тамбура, — нет уж, увольте. Такое путешествие не располагает к спокойному созерцанию южных пейзажей и неспешному раздумью, а значит, оно не для Ардашева. Другое дело — красное полированное дерево, мягкие диваны, подушки из лебяжьего пуха, бесшумные ковры и учтивая вагонная прислуга. А то, что отец Кирилл занятный рассказчик, стало ясно уже на перроне. Словом, оставался единственный выход: сдать обратно дешевый билет и купить еще одно место в первом классе. Именно так, несмотря на смущенный протест нового знакомого, Ардашев и поступил.