Ярмарка коррупции

– Вы правы, сэр, – кивнул Свон. – Вы совершенно правы. Благодаря своей профессии я давно заметил, что когда люди встречаются, они обращают внимание на одежду, на парик, на внешний лоск и формируют свое мнение, бросив на лицо только самый беглый взгляд. Однако выбрать одежду, отвечающую нашим задачам, будет нелегко. Я имею в виду, что нелегко будет попасть точно в цель. Полагаю, мы должны быть предельно осторожны.

После этого они начали говорить о том, чего я совершенно не понимал. Они говорили о материи и о крое, о выработке ткани и о пуговицах. Свон разворачивал образцы материи, которые Элиас с презрением отвергал, пока не была найдена ткань, которая его наконец удовлетворила. Он изучал нити, кружева и пуговицы. Он изрыл несколько бадей пуговиц. Элиас оказался не меньшим экспертом в этих вопросах, чем сам Свон, и они проговорили на понятном лишь им языке не менее часа, прежде чем мой гардероб был выбран. Что лучше подойдет для камзола – шелк или шерсть? Какой лучше выбрать цвет – синий или черный? Естественно, синий, но какого оттенка? Бархат, но только не этот! Конечно, этот бархат не подойдет (на мой взгляд, он ничем особым не отличался от того, который они находили вполне подходящим). Вышивка. Вышивки должно быть вот столько – не больше и не меньше. Думаю, Элиас получал такое же удовольствие от выбора моего нового гардероба, как если бы заказывал одежду для самого себя.

– Теперь обсудим твои парики, – объявил Элиас, когда выбор одежды был сделан по их общему согласию. – Этот вопрос также требует особой тщательности.

– Сэр, брат моей жены – мастер париков, – сказал Свон. – Мы можем поручить дело ему.

– Ему можно доверять?

– Полностью. Ему можно полностью доверять, но это и не требуется. Он же не должен знать, кто такой мистер Уивер или что он чем-то отличается от любого другого клиента.

– Боюсь, что придется ему сказать, поскольку нам нужны особые парики, такие, под которые можно спрятать собственные волосы мистера Уивера.

– Может быть, проще побрить голову? – предложил я.

Конечно, я не мог сравниться с Самсоном, но, признаюсь, мне нравились мои кудри, которые придавали мне мужественный вид. Но жизнь мне нравилась еще больше, и из двух зол я бы с большим удовольствием выбрал ножницы парикмахера, чем петлю на виселице.

– Этого делать нельзя, – сказал Элиас, – так как время от времени ты должен будешь появляться в качестве Бенджамина Уивера, и если тебя увидят в парике или с бритой головой, все будут знать, что в другое время ты скрываешься под другой личиной, и станут тебя искать среди мужчин, которые носят парик. Лучше всего, если ты будешь выглядеть как обычно, чтобы никому даже в голову не пришло заглядывать под шляпу плантатора из Вест-Индии.

Мне нечего было возразить, и мы пришли к заключению, что ничего не остается, как довериться родственнику Свона.

Мистер Свон начал снимать мерки, а Элиас продолжал делиться своими мыслями о том, что мне следует делать, дабы исполнить его план.

– Естественно, тебе потребуется новое имя. Лучше, чтобы оно звучало как христианское, но не слишком.

– Может быть, Майкл? – предложил я, вспомнив об английской версии имени моего дяди.

– Слишком иудейское, – сказал Элиас, взмахнув рукой. – В вашем иудейском писании есть Майкл.

– Как тебе нравится имя Иисус? – предложил я. – Это имя должно быть не слишком иудейским.

– Я предложил бы Мэтью. Мэтью Эванс. Вот имя, которое не производит впечатления ни слишком редкого, ни слишком распространенного. Как раз то, что нам нужно.

У меня не было возражений, и в этот момент силой ума Элиаса был рожден новый человек по имени Мэтью Эванс. Не самый приятный способ появления на свет, но другие варианты были еще хуже.

Свон предупредил меня, что придется ждать несколько дней, пока первый костюм будет готов. Однако он сказал, что на время ожидания может снабдить меня простым, незамысловатым костюмом, какие я носил в обычное время (он как раз работал над таким костюмом для другого клиента и подогнал его под мою фигуру). Наконец я мог снять ливрею, но при этом возрастал риск, что меня могут узнать, поскольку в новой одежде я был намного больше похож на самого себя.

Затем портной отвел нас в мастерскую своего родственника, где я заказал два модных парика. Мастер предложил подстричь мне немного волосы, чтобы парик сидел лучше, но так, чтобы со стороны не было заметно. Мастер сказал, что он будет работать денно и нощно, чтобы парики были готовы как можно раньше. Осталось совсем недолго ждать до того момента, когда Мэтью Эванс впервые предстанет перед миром.

Тем временем мне нужно было подобрать себе жилье, так как я считал небезопасным оставаться на ночлег в одной харчевне дольше, чем день-другой. Поэтому я нашел новый ночлег, и хотя хозяин отнесся подозрительно к отсутствию у меня багажа, я рассказал историю о переезде и утерянном багаже, которая его вполне удовлетворила, в особенности когда я пообещал уплатить за ночлег вперед, а за еду – сразу после трапезы.

Так, вновь обретя сносную крышу над головой, я принялся изучать политику, начав с посещения Флит-стрит, где я приобрел несколько популярных газет. Но о политике мне удалось узнать намного меньше, чем о собственной персоне, так как я обнаружил, что не было более популярной темы, чем Бенджамин Уивер. Наши британские газеты считают своим долгом осветить популярную тему, и каждый писака полагает ниже своего достоинства разделять чье-либо мнение, поэтому меня не должно было удивить обилие статей обо мне. Я и ранее встречался с подобными журналистскими эскападами. Однако я был поражен тем, с какой свободой использовалось мое имя и как мало правды было в тех статьях. Человек испытывает странное чувство, когда его превращают в метафору.

Каждый из авторов использовал меня как средство выразить собственные политические убеждения. Газеты вигов сокрушались, что такой ужасный преступник, как я, смог совершить побег, и клеймили проклятых якобитов и папистов, которые помогли мне сбежать. Виги изображали меня бунтовщиком, составившим заговор с самим Претендентом, дабы убить короля, хотя детали заговора упоминались лишь вскользь. Даже мне, человеку не искушенному в политике, было ясно, что виги пытаются превратить возникшее затруднение в политическое орудие.

То же самое можно было сказать и о тори. Их газеты изображали меня героем, который пытался доказать свою невиновность в продажном суде вигов. То, что я взял инициативу в собственные руки, когда правительство предало меня, было достойно похвалы. Поскольку виги были известны своей терпимостью в отношении евреев (что было не более чем побочным продуктом более широкой религиозной терпимости), а тори – нетерпимостью, мне показалось интересным, что ни одна из партий не упоминала моей принадлежности к иудейской расе.

Однако самым интересным было объявление, которое я нашел в газете «Постбой». В объявлении было написано:

Конечно, в тексте был скрытый смысл, так как моя настоящая фамилия Льенсо на испанском языке означает «полотно», а мое имя на иврите значит «сын правой руки». Я сразу же расшифровал текст. Уайльд, мой давний враг, величайший представитель преступного мира столицы, человек, который вопреки всем ожиданиям выступил в мою защиту на суде, хотел со мной встретиться.

Без сомнения, я вскоре узнаю о его планах, но я не намеревался входить в его логово неподготовленным. Я решил избрать иной путь.