Ученик дьявола

— И что со мной сделает суд? — продолжал насмехаться Орр. — Снова предаст анафеме? Отлучение от церкви, которую я презираю, для меня не наказание, а блаженное освобождение. Впрочем, — грозно произнес он, — быть может, ты хочешь, чтобы я прямо сейчас указал на ошибки в твоих проповедях?

— Нет там никаких ошибок, — храбро отозвался Димент.

— Желаешь устроить теологический диспут?

— Нет, Реджинальд. Меня ждут важные дела.

— Что может быть более важным, чем должным образом славить Господа?

— Мы и так это делаем.

— Твои речи сбивают людей с пути истинного, — проворчал Тук, вылезая из могилы. — И эти несчастные тоже предстанут перед судом.

— Можете угрожать нам и драть с нас штрафы сколько хотите, — с вызовом произнес Орр. — Но мы ни за что не предадим свою веру. Господу не нужны разукрашенные храмы, набитые языческими идолами. Бог ценит простоту. Она и есть добродетель.

— Простота для простаков. — изрек Джеред, удивив присутствующих неожиданной игрой слов. — Наш викарий, преподобный Димент, несет свет истинной веры.

— Спасибо, Тук…

Ощутив прилив благодарности к церковному старосте за поддержку, викарий в глубине души еще раз порадовался, что Орр больше не ходит в церковь. Когда он был там последний раз, он вдруг посреди проповеди вскочил и принялся препираться с Диментом. А до того даже службы дожидаться не стал, а просто вышел из церкви, со всей силой хлопнув тяжелой дубовой дверью. Смерив Орра взглядом, Димент поймал себя на мысли, что для одного человека из своей паствы он бы с радостью собственноручно вырыл могилу.

— Зачем ты пришел, Реджинальд? — спросил он.

— Передать радостные вести, — гадко улыбнулся Орр. — Больше Сильвемеру не угрожает скверна, которую несут с собой комедианты.

— С чего ты взял?

— Я чувствую, что эти паразиты повернули вспять.

— Чувствуешь или знаешь?

— Скажем так: это известие дошло до меня вчера.

— Тогда оно несколько противоречит тому, что я узнал сегодня утром.

При этих словах улыбка слетела с губ Орра.

— Сегодня я получил весточку от сэра Майкла, — продолжал Димент. — Он пишет, что «Уэстфилдские комедианты» добрались до Сильвемера целыми и невредимыми и дают сегодня вечером представление. Я в числе приглашенных.

— Они здесь? — ахнул потрясенный Орр.

— Несмотря на попытку обратить их вспять. — Викарий не сводил с Орра внимательного взгляда. — Может, Реджинальд, ты что-нибудь об этом знаешь?

— Ты что, в чем-то меня обвиняешь? — взвился Орр. — Так знай: мне нечего сказать!

— Сэр Майкл захочет послушать более развернутые объяснения, — предупредил Димент.

— Ну и пусть, — беззаботно отозвался Орр. — Меня больше беспокоит, что ты отправишься в Сильвемер на это гадкое представление.

— Я все же капеллан сэра Майкла.

— Именно поэтому ты и должен беречь его от безбожников, а не ступать сам на путь греха! Ведь кто такие комедианты? Прирожденные язычники! Отвернувшиеся от Всевышнего мерзавцы, которые только и делают, что искушают да совращают.

— Я гораздо более терпимо отношусь к театру и комедиантам, — вставил викарий.

— Так, значит, ты станешь попустительствовать пороку? — зарычал Орр. — Ты упрекаешь меня в том, что я не хожу в церковь, а сам привечаешь шайку извергов, преданных слуг самого дьявола! Ты предаешь свою веру и недостоин носить одежду священника, Энтони Димент! Так что же — хватит ли у тебя воли отринуть соблазн? Или же ты станешь причащаться из рук Сатаны?

Впервые в жизни Энтони Димент не знал, что ответить.

За сутки, проведенные в Сильвемере, труппа преобразилась: теперь актеры, что прибыли в усадьбу голодными, замерзшими, усталыми, измученными переживаниями, были веселы и бодры. Их встретили радушно, кормили отменно, хозяева проявляли внимание и предупредительность, а пристанище оказалось получше того жилья, где комедианты обычно селились на гастролях. Осмотрев Главный зал, актеры пришли в восторг. «Двойная подмена» являлась одной из лучших комедий в репертуаре, именно ее Фаэторн собирался показать первой, поэтому, чтобы сразу произвести благоприятное впечатление и завоевать симпатии зрителей, Лоуренс заставил актеров репетировать все утро и весь день. Дэйви Страттону дозволили появиться на сцене лишь единожды, да и то в массовке. Никаких реплик мальчику не поручили. Однако за кулисами он играл важную роль.

Николас Брейсвелл расставил канделябры, стараясь выбрать места поудачнее, и повесил занавес. Труппа привыкла выступать днем под открытым небом, поэтому приходилось приспосабливаться к новым условиям. В зале расставили стулья, и Николас устроился в заднем ряду — посмотреть несколько сцен из спектакля и убедиться, что даже оттуда все видно и слышно. Все было в порядке.

Когда все собрались в небольшой комнате, примыкавшей к Главному залу и переоборудованной в артистическую уборную, настроение было бодрым. Комедианты чувствовали себя уверенно. Дэйви Страттон был единственным из всех, кого охватило сильное волнение. На репетициях он показал себя достойно, однако сейчас нервничал и смущался, опасаясь, что теперь, когда ему предстоит выйти на сцену в первый раз, он непременно подведет товарищей. Николас старался ободрить его.

— Во время репетиций ты творил настоящие чудеса, — сказал он серьезно. — Без тебя мы бы ни за что не справились.

— Но я же не делал ничего особенно. Так, просто стоял с ворохом одежды.

— У тебя, Дэйви, очень ответственная роль. Главное в пьесе — это темп. Если мы его сбавим, то потеряем импульс, а он в комедии очень важен. Все получится, только если мы будем стараться так же, как и актеры. — Он тронул мальчика за руку. — Радуйся своему делу, малыш.

— Меня тошнит.

— Всех тошнит, — весело заверил Николас. — Просто остальные не подают виду. Хотя на самом деле, Дэйви, это не тошнота — это волнение и восторг. Как только начнется пьеса, у тебя будет столько дел, что ты и думать забудешь о своем самочувствии.

И Николас, взяв мальчика с собой, отправился проверять бутафорию, которую предстояло использовать в «Двойной подмене». То, что сломалось, когда телега перевернулась, удалось починить, и теперь реквизит был разложен на длинной столешнице, поставленной на козлы. Актеры тем временем натягивали костюмы, добродушно подшучивая друг над другом, или же, отойдя в угол, репетировали роли. По соседству в Главном зале, по мере того как прибывали все новые и новые зрители, медленно нарастал шум. Судя по всему, насладиться выступлением знаменитой труппы собралось немало народу. Наконец в артистической уборной появился Ромболл Тейлард и осведомился, готовы ли актеры к выступлению. Лоуренс Фаэторн, заверив, что они начнут с минуты на минуту, отправил управляющего с этой вестью к Майклу Гринлифу, после чего обратился к труппе с короткой, но пламенной речью, призвав актеров полностью выложиться перед почтенной публикой. Комедианты, ободренные его словами, заняли свои места на сцене и замерли перед опущенным занавесом.

По сигналу Николаса Брейсвелла музыканты заиграли на хорах, и гомон в зале немедленно стих. На сцену выскользнул Оуэн Илайес, прочел пролог и собрал первый за вечер урожай аплодисментов и смеха. Занавес поднялся, и пьеса началась. Сюжет был позаимствован у Плавта: [11] две пары близнецов то и дело совершали самые разные веселые проделки. Шутки героев и нелепые положения, в которых они оказывались, раз за разом вызывали в зале взрывы хохота. Самым забавным в пьесе было то, что одну пару близнецов играл Лоуренс Фаэторн, а другую — Барнаби Джилл. Актеры покидали сцену в образе Агро и Сильвио из Рима, чтобы вернуться в облике Агро и Сильвио из Флоренции. Самая важная задача заключалась в быстрой смене нарядов и костюмов, поэтому забот у Дэйви хватало. Мальчик споро принимал у Фаэторна шляпу и плащ и передавал актеру замену. Рядом с Дэйви стоял Джордж Дарт, обслуживавший Джилла — угрюмого слугу одного Агро и неугомонного шута другого Агро.