Тайна Розенкрейцеров

Обычно в монастырь попадали крестьяне, взявшие оружие только для защиты своих поселений от набегов отрядов рыцарей и шляхты. Владели они им плохо, а очутившись в плену, вели себя покорно.

Только немногие из них отваживались на сопротивление. Но участь строптивцев была незавидна – в назидание другим – кого сажали на кол, кого живьем варили в котле, а больших «счастливчиков» просто вешали. Этот же схизмат явно был профессиональным воином. Алоизий даже поежился от неприятного холодка, угнездившегося между лопатками, представив пленника во всеоружии и на лихом коне. Тем не менее, приор продолжал наблюдать за действом, разворачивающимся на импровизированной арене в крепостном дворе, со все возрастающим интересом. Пришедшие в себя кнехты злобно загалдели и вынули из ножен мечи, а Гуго со зловещей ухмылкой на своем лошадином лице взял в руки копье.

Алоизий хотел было остановить его, – сильный, выносливый хлоп всегда большая ценность; в особенности для его опытов – но передумал. Ему не хотелось связываться с Гуго, отличающегося злопамятностью и коварным характером. Пленник внимательно наблюдал за Гуго, который явно намеревался проткнуть его копьем, и мелкими шажками отступал назад, будто и не было у него за спиной вооруженных кнехтов, тоже готовых в любой момент срубить ему голову.

Все дальнейшее произошло настолько молниеносно, что Алоизий поначалу даже не понял, почему брошенное Гуго копье пробило не грудь пленника, а вонзилось в живот одному из воинов. В момент броска схизмат резво крутанулся вокруг своей оси, выхватил из толпы какого-то бестолкового кнехта и закрылся им, как щитом. Это для воинов уже было чересчур. Они бросились на пленника скопом, как взбесившиеся псы.

Какое-то время Алоизий почти ничего не видел из-за пыли (кнехты тренировались на голой земле, чтобы мягче было падать), а затем картина начала проясняться, потому что эпицентр схватки постепенно переместился на менее вытоптанное место, где росла трава-спорыш. Удивительно, но схизмат все еще был жив. Он вьюном вертелся среди разгоряченных кнехтов и каким-то непостижимым образом умудрялся отмахиваться от них палкой и парировать удары мечей, подставляя цепи. Конечно, ему не удалось обойтись без ранений, но это были царапины, неизбежные в рукопашных схватках.

Что касается его духа, то он не был сломлен. Скорее наоборот: пленник даже в такой безнадежной для него ситуации упивался схваткой, чувствуя себя в окружении острой стали, как рыба в воде. Он даже улыбался, хотя улыбка была больше похожа на гримасу ненависти вперемешку с яростью. Похоже, он не боялся смерти; мало того, Алоизию показалось, что он желал ее.

Это приор понимал. Чем быть рабом, бессловесным быдлом, уж лучше умереть. Он сам не терпел над собой насилия и боролся со своими прелатами [30], как только мог (большей частью с помощью хитрости), потому и вступил в свое время в братство Креста и Розы, проповедующее равенство между людьми и свободу.

Но, по мнению новоиспеченного приора, так мог думать и поступать только дворянин или человек возвышенный, ученого или духовного звания, а не какой-то безродный схизмат. И все же пленник было обречен. Это понимали все. Но судьба распорядилась по-иному.

– Всем стоять!

Приказ прозвучал как громовое знамение сверху.

Кнехты разом опустили оружие. Этот голос был им хорошо знаком. Даже в шуме и грохоте сражений зычный боевой клич их сеньора, рыцаря Ротгера, слышался на большие расстояния.

Рыцарь подошел к группе воинов во главе с Гуго и грозно спросил, показывая на бездыханное тело кнехта, которому даже не пытались оказать помощь – рана была смертельной:

– Кто это его так?..

Ответом ему было молчание. Все потупились. Кнехты не хотели указывать на Гуго, боясь его мести. А сам виновник происшествия тоже помалкивал, лихорадочно выстраивая в голове удобоваримую версию убийства, чтобы избежать наказания.

– Гуго, отвечай! – теряя терпение, рявкнул Ротгер, которому была непонятна столь несвойственная его головорезам скромность.

– Мой грех… – покаянно буркнул Гуго, отводя взгляд в сторону; он так и не смог найти оправдательные мотивы своего поступка.

Как ни крути, а опытный воин должен обладать хорошей реакцией и отличной выучкой, иначе в рукопашной недолго и своих покромсать.

– Не понял… Вы что, подрались!? Ну, это уже ни в какие ворота не лезет… Похоже, вы тут все обленились, ожирели, как сурки, и вообще зажрались. Я из вас семь шкур спущу! – и добавил с угрозой: – А с тобой, Гуго, разговор будет отдельный…

– Господин! – взмолился Гуго, зная, что Ротгер слов на ветер не бросает и расправа может быть короткой и жестокой, несмотря на прежние добрые отношения. – Вина моя, признаю, но выслушайте до конца, как было!

– Говори, а мы послушаем, – немного смягчился рыцарь, интуитивно подняв голову вверх – он почувствовал чей-то чужой, пристальный взгляд, но не со стороны, а сверху, что его сильно озадачило.

Только теперь он, наконец, заметил, что на крепостной стене стоит Алоизий и наблюдает за происходящим. При виде новоиспеченного приора Ротгер вдруг вспомнил устав ордена Креста и Розы, предписывающий братьям, по возможности, быть человеколюбивыми и не впадать в гнев из-за мелочей, особенно по отношению к посвященным. Его помощник не являлся членом ордена Крестовой Розы, но Ротгер был с ним не в одной битве, а значит, просто обязан относиться к нему снисходительно. Но мнение кнехтов для рыцаря тоже было не безразличным. Погиб их товарищ, и этим все сказано. Гуго рассказал о происшествии, не погрешив против истины ни на йоту, – он проследил направление взгляда Ротгера и тоже увидел приора. Теперь вранье не только не имело смысла, но и было опасным для дворянчика. Такому свидетелю, как отец Алоизий, рыцарь поверит больше, чем кому бы то ни было.

Выслушав его сбивчивую речь, Ротгер резко повернулся и подошел к пленнику. Тот стоял с безмятежным выражением на обветренном лице, но его глаза подмечали и запоминали каждую архитектурную деталь во внутреннем дворе крепости. Палку для фехтования он по-прежнему держал в руке и слегка на отлете, готовый в любой момент отразить выпад меча или копья.

– Ты кто? – грубо спросил рыцарь на немецком языке.

Пленник молчал, дерзко глядя Ротгеру прямо в глаза.

– Не понимаешь… Чы пан муви по польску?

В голосе рыцаря прозвучала ирония.

– Да, я говорю по-польски, – ответил пленник.

– Это уже лучше, – оживился рыцарь. – Иначе пришлось бы вырвать тебе язык за ненадобностью.

– На все воля Господа, – спокойно ответил пленник.

– Господь правит на небесах, а я – здесь. Так что запомни это и заруби себе на носу. Кто ты и как тебя зовут?

– Я украинский казак, а зовут меня Байда.

– Святая пятница! – воскликнул пораженный Ротгер. – Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Что ты забыл на территории, принадлежащей Ливонскому ордену?

– Мы заблудились, – хмуро ответил казак.

– Кто это – мы?

– Посольство гетмана низового казачества к великому князю литовскому.

– Вот те раз…

Ротгер был неприятно удивлен.

– Гуго! – обратился он к своему вассалу. – Я что-то не припоминаю, чтобы наш отряд когда-нибудь нарушал нормы международного права.

Только очень проницательный человек мог уловить в голосе рыцаря издевку. Гуго к таким умникам не принадлежал.

– Господин…

Гуго беспомощно развел руками.

– Мы не знали, – сказал он с сокрушенным видом. – Наши дозорные заметили вооруженных людей, остановившихся на ночлег. Спрашивать, кто они, зачем и почему было опасно, да и недосуг. К тому же мы приняли их за разбойников.

– Не видеть посольский флаг, который был развернут, могли только слепые, – дерзко вклинился Байда в разговор сеньора и вассала.

– Уже стемнело, к тому же нам некогда было присматриваться… – твердил свое Гуго.

– Сколько человек насчитывало посольство? – спросил Ротгер.

– Двенадцать, – неприязненно ответил казак.