Роза Версаля

– Ты всё-таки решился, Илья? Ты решил, наконец, избавиться от брата?

– Н-нет… Я попробую ещё раз поговорить с ним.

Анастасия сникла:

– Это бесполезно.

– Отнюдь… Последние события многое меняют.

* * *

Развалившись на кушетке в своём кабинете, Василий Иванович не отрывал глаз от бриллианта, таинственно мерцающего в свете свечей. Драгоценная находка навеяла воспоминания о временах, когда братья Глызины были ещё молоды, упрямы, отважны и бесшабашны. Тогда, в годы войны с французами, Василий носил чин хорунжего, а Илья служил под его началом в чине подхорунжего…

Да, славные были времена! Несмотря даже не то, что шла война… Главное, оба были в ту пору молоды, верили в себя, в удачу, и между ними не стояла женщина.

Теперь же всё изменилось. Он, Василий Глызин, – обманутый муж, рогоносец. А неожиданный соперник – не кто иной, как родной братец Илья…

Василий вздохнул и покрутил бриллиант.

«Это ж на сколько карат ты тянешь? На пятнадцать, двадцать? Надобно будет обратиться к ювелиру. Вот только к какому? К тому, у которого жена себе цацки заказывает? Ну, уж нет, этого только не хватало, – размышлял купец. – А ведь ты, камушек, – мой военный трофей…»

Василий снова вспомнил себя бравым хорунжим, любимцев казаков, но тут же почувствовал очередной приступ опоясывающей головной боли.

– Чёрт бы побрал все эти драгоценности! Ненавижу! – в отчаянии воскликнул он. – Это всё ты, всё из-за тебя! – вскричал Василий, буравя бриллиант безумными глазами, словно тот был живым существом. – Не хочу тебя боле видеть! – Глызин размахнулся и бросил камень в камин. – Чтоб ты сгорел, проклятый!

Розовый камень скрылся в чёрной золе. Вскочив с кушетки и обхватив голову руками, купец начал метаться по комнате, точно разъярённый зверь.

Наконец головная боль отступила. Укорив себя за опрометчивый поступок, Василий Иванович тотчас бросился к камину и, затаив дыхание, извлёк бриллиант из золы. Тот был по-прежнему чист, прозрачен и переливчато-розов.

– Не отдам! Никому не отдам: ни жене, ни брату! Мой камень! Куда бы его только спрятать? Анастасия видела его, и теперь неизвестно, что ей в голову придёт, чего ещё они с братцем замыслят…

Глызин снова заметался по кабинету, вращая воспалёнными глазами.

– Ладно, пока в сейф положу… А потом оценщика на дом приглашу…

* * *

Анастасия Николаевна вернулась домой около полуночи. Будучи полностью поглощён находкой, Василий даже не заметил отлучки жены.

Не став будить горничную, купчиха разделась сама. Всю ночь ей снилось, что она – полуобнажённая римская матрона, – возлежит в кресле-качалке возле бассейна, усыпанного лепестками роз, и вкушает дивные плоды. Вот входит Илья, облачённый в белую тунику, расшитую золотом… Он протягивает к Анастасии руки и дарит ей… розовый бриллиант. Потом они сбрасывают с себя одежды и предаются безумной любовной страсти прямо в бассейне…

…Анастасия Николаевна, нехотя пробудившись, позвонила в колокольчик. Дверь открылась, вошла расторопная Прасковья.

– Как почивали, барыня?

Хозяйка потянулась…

– Отвратительно. Неси воды, умываться буду. Нет, постой… Появилась ли Амалия?

Прасковья почувствовала в голосе хозяйки нотки раздражения и втайне порадовалась: она и сама не жаловала француженку, считая ту уж больно возгордившейся – не чета, мол, вы все мне с моей-то голубой аристократической кровью!

– Вчерась, барыня, француженка возвернулась поздно. Привратник отворил ей, она хотела по-тихому прошмыгнуть к себе в комнатёнку, ну тут-то я её и прижучила…

Анастасия повела бровью:

– Что ж ты сказала ей?

– А так и сказала: что вы, мол, всё знаете об её гулянках, и что будет ей за то выволочка…

– Правильно, Прасковья. Выволочки Амалии не миновать. Пригрела я, кажется, змеюку на груди… Неси теперь умываться!

Анастасия Николаевна привела себя в порядок и решительно направилась в комнату гувернантки, рассчитывая застать ту в постели. Однако, к вящему своему удивлению, увидела Амалию одетой, причёсанной и… сидящей на чемодане.

– Что всё сие означает? – вопросила Анастасия Николаевна, высокомерно посмотрев на француженку испепеляющим взглядом.

Гувернантка встала и вежливо поклонилась:

– Доброе утро, Анастасия Николаевна.

– Кому доброе, а кому – нет! – грубо отрезала хозяйка. – Я ещё раз спрашиваю: что сие означает?

Амалия, до последнего момента старавшаяся сохранять спокойствие, не выдержала, осела на стул и расплакалась:

– Ах, простите меня, барыня… Я всё должна была вам рассказать раньше! Но никак не решалась… Я боялась, что…

Анастасия, уставив руки в боки, как и полагается заправской купчихе, бесцеремонно перебила:

– Ага! Стало быть, раскаиваешься в содеянном?

Француженка, всхлипывая, закивала.

– Да, барыня, простите меня. Я опять вчера не уложила Полин спать, не рассказала ей сказку на ночь… Мне очень стыдно, поверьте…

Анастасия Николаевна, не ожидавшая встретить столь откровенного раскаяния, несколько смягчилась.

– Как ты могла, Амалия, так поступить со мной? Как могла оказаться настолько вероломной?

Девушка отёрла слёзы и растерянно захлопала глазами.

– Помилуйте, Анастасия Николаевна! Отчего же вероломной?

– И ты ещё спрашиваешь?! После того как соблазнила моего мужа? – вновь вознегодовав, воскликнула купчиха.

Амалия растерялась совершенно.

– Помилуйте, о чём вы говорите? Я не понимаю!

Анастасия Николаевна почувствовала крайнее раздражение и накатившую ярость.

– Спишь с Василием Ивановичем и ещё комедию передо мной ломаешь? Змея! Курва! Стерва! – купчиха медленно начала наступать на опешившую гувернантку.

Амалия, ощутив исходящую от барыни угрозу и не желая быть оттасканной за волосы или отхлёстанной по щекам, вскочила со стула и проворно ретировалась к окну.

– Вы всё неправильно поняли… Я никогда не была любовницей вашего мужа!

– А куда шастаешь по ночам? А? Отвечай! – Анастасия Николаевна засучила рукава. – А то ведь все космы выдеру, не посмотрю, что ты барышня благородных кровей!

Амалия испугалась не на шутку. Прикрыв лицо руками, дабы хоть как-то защититься от натиска купчихи, девушка взмолилась:

– Всё расскажу, как перед богом покаюсь! Только не рукоприкладствуйте, барыня!

Однако купчиха от сих слов распалилась ещё более.

– Ага! – взревела Анастасия Николаевна, входя в раж. – Испугалась?! Призналась?! Ну, теперь-то я уж точно тебе все космы повыдергаю, чтобы неповадно было вдругорядь на чужих мужей зариться!

Купчиха припёрла француженку к подоконнику пышными своими формами и вцепилась, словно клещами, в роскошные волосы девушки. Амалия в ответ издала столь истошный крик, что разбудила весь дом.

Когда Василий Иванович вбежал в комнату гувернантки, предположив спросонья, что ту убивают, взору его предстала воистину живописная картина: разъярённая супруга таскала за волосы несчастную француженку, приговаривая:

– Ах ты, дрянь! Будешь знать, как залезать к чужим мужьям в постель!

У Глызина, как и у обеих дам, волосы встали дыбом.

– Анастасия! Уймись! Ты с ума сошла? – крикнул он и бросился оттаскивать разбушевавшуюся жену от француженки.

– А! Явился полюбовницу свою защищать?!

Купец с трудом оттащил жену от бьющейся в истерике Амалии.

– Василий Иванович… – рыдала Амалия. – Хоть вы барыне скажите…

– Чего сказать-то? – недоумевал Глызин. – Что здесь вообще происходит? Какая кошка меж вами пробежала?

– Анастасия… Николаевна… – всхлипывала Амалия, – считает нас с вами… любовниками… А я другого люблю!

Глызин опешил.

– Анастасия, ты совсем рехнулась?! Поди прочь отсюда!

Не тут-то было – Анастасия Николаевна не собиралась пока покидать поле боя.

– Это она у меня сейчас прочь пойдёт! И рекомендаций ей не дам! – в ярости кричала купчиха. – На панель пойдёт! Там ей место!