Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Хорошо, – сказал он, выслушав ее, – ты останешься у нас… И берегись, если ты не сохранишь мне его!

– Да здравствует Рокамболь! – закричали почти в один голос все опустошители.

– Дети, – продолжал Рокамболь, – вы говорили сегодня об экспедиции.

– Да, – ответил Смерть Храбрых.

– Итак, господа, эта экспедиция будет через три дня, а покуда живите здесь тихо и спокойно.

Затем он приказал всем разойтись.

Через неделю после только что описанной нами сцены ночью по Сене – в направлении к Вильневу плыла большая лодка.

В ней находилось четыре человека.

Один из них, управлявший рулем, был не кто иной как Смерть Храбрых.

Другого звали Шануаль.

На носу лодки сидел молодой человек по имени Мармузэ.

И четвертый был сам Рокамболь.

Приближалась ночь.

– Это там! – проговорил шепотом Мармузэ, указывая на небольшой огонек, показавшийся вдали.

Рокамболь внимательно посмотрел и не ответил.

– Там! – повторил еще раз Смерть Храбрых.

– Слышу, – ответил Рокамболь, – но еще чересчур рано, чтобы делать нападение.

Смерть Храбрых только махнул рукой.

– К тому же, – продолжал Рокамболь, – я кое-что придумал.

– Что же?

– Мы спустимся по реке до Шарантона.

– А потом?

– И подождем там в кабаке наступления ночи. Через полчаса после этого они уже были в небольшом кабаке на берегу реки. Они сели за отдельный столик и спросили себе вина. Мармузэ стал рассказывать вполголоса историю своей экспедиции в уединенный домик Вильнева и опять уверял, что старик обложен золотом.

– Заберем мы женщин? – спросил Шануаль.

– Увидим еще, – ответил Рокамболь, который почти не слышал его, так как все его внимание было сосредоточено на двух мужчинах в костюмах мастеровых, которые сидели за отдельным столиком и разговаривали на хинди.

– Париж гораздо меньше Лондона, – говорил один из них, – но в этом городе гораздо трудней следить за кем-нибудь, чем в Лондоне. Я следил за отцом и дочерью целых пять месяцев и двадцать раз мог бы привести приговор в исполнение, но ведь ты знаешь, Останка, что еще не наступило время.

Тот, к кому относились эти слова, кивнул утвердительно.

– Продолжай, Гури, – сказал он.

– Я следил за ними от самой Варшавы, а в Париже потерял их следы… Но теперь они снова в моих руках, и я тебя сегодня же сведу к ним.

Тот, кого он называл Останкой, гневно нахмурил брови и резко сказал:

– Он осужден, и приговор должен быть немедленно исполнен.

– Кали будет довольна, я все приготовил.

– Что же ты сделал, Гури?

– К проклятому, который с неделю тому назад отказал своему бывшему старому слуге, поступил наш сообщник англичанин, который сегодня ночью впустит нас в дом.

– Но где же ребенок? – спросил снова Останка.

– Не знаю… я нашел сперва его следы… но потом они снова пропали.

– Как так?

– Проклятый спрятал его у одной старой дамы в улице Дельта… Но его украли у нее…

– Кто?

– Не знаю.

– Нужно его отыскать, – заметил задумчиво Останка, – все, что намечено, принадлежит Кали.

– Отыщем, – проговорил Гури.

– Странно, – подумал Рокамболь. – Мне кажется, что ребенок, о котором они говорят, именно тот, который находится теперь у меня в руках.

Из дальнейшего их разговора Рокамболь убедился, что они говорят именно о тех же лицах, живших в Вильневе, которых он хотел спасти от опустошителей.

Он долго не думал и, заплатив за вино, вышел из кабака. Смерть Храбрых, Мармузэ и Шануаль следовали за ним.

Когда они сели в лодку, то Рокамболь приказал им удвоить силы и грести как можно быстрей.

– Зачем же мы так торопимся? – спросил Мармузэ.

– Для того, что у нас есть конкуренты, – ответил ему Рокамболь, и при этом рассказал все, что он слышал в кабаке, умолчав, конечно, о том, о чем, по его мнению, не должны были знать они.

Поравнявшись с Вильневом, Рокамболь велел Мармузэ причалить лодку к берегу и, сойдя вместе со своими спутниками на берег, расположил их так, что ему удалось без всякого труда захватить Останку и Гури живыми и задушить предателя-лакея.

Если мы помним, то Надея узнала от Нишеля, что он вел рукопись, в которой подробно описал все события.

Эта рукопись была зарыта Нишелем в саду.

Итак, Надея решилась во что бы то ни стало достать ее и прочесть.

Она отправилась в сад, выкопала горшок, в котором находилась рукопись и, принеся его в комнату, только что хотела приняться за чтение, как вдруг дверь ее комнаты отворилась и на пороге ее показался сам генерал Коми-строй.

Он плакал.

Надея с ужасом и испугом смотрела на своего отца.

Он молча взял ее за руку и тихо сказал:

– Я расскажу тебе сам все то, чего ты так добивалась. Надее казалось, что она видит сон.

– Вот моя история, – продолжал генерал. – Слушай!.. Я был русский подданный, хотя был поляк по рождению и душе. Тебя полюбил один русский офицер, по имени Константин, который не смел сообщить мне о своей любви потому, что знал, что я был предан польскому делу, а тогда было польское восстание. Мы уехали в одно из моих поместий, где в глубине лесов были совершенно скрыты от русских войск. Однажды ночью, когда ты уже почувствовала приближение родов, к нам прискакал верхом Константин, бывший тогда капитаном русской службы, и сказал мне, что он бежал из полка.

В это время ты родила. Я простил ему и обещал выдать тебя замуж за него. Ты была без чувств. Когда ты пришла в себя, около тебя уже не было твоего ребенка, и Константин тоже оставил тебя. Ты была одна.

Я сказал тебе тогда: «Константин покинул вас, а ваш ребенок умер». Верно это, Надея?

– Да, отец.

– В то же время, – продолжал Комистрой, – мы живо собрались и уложились. Куда же мы ехали? Вы этого не знали, а я не хотел сказать вам об этом.

Странное дело, все удивлялись, что в двух милях от нашего замка мы встретили русских, которые совершенно беспрепятственно пропустили нас. Хотя, не больше как месяц перед этим, я был осужден военным судом и приговорен к смерти.

До самых границ Пруссии я везде говорил свое имя и повсюду получал беспрепятственный пропуск. Нас, однако, сопровождали только двое слуг – Нишель и его жена. Из Пруссии мы переехали в Париж… вы спрашивали меня постоянно о своем ребенке, и я постоянно отвечал вам, что он умер. Вы спрашивали постоянно, где Константин, и я отвечал вам постоянно, что он бросил вас. Скажу вам больше, что я скрывал от вас то, что вы были сумасшедшей в продолжение нескольких лет, говоря, что ваша болезнь продолжалась только несколько недель.

Слушайте же, почему все это происходило.

У меня был друг детства, с которым я служил вместе.

Через несколько лет я был полковником в Индии и безумно влюбился в мисс Гаррис, дочь генерала Гарриса. Я сделал предложение ей, но, к моему великому удивлению, мне отказали. Я настаивал и утверждал, что и мисс Анна любит меня и что отказ отца сделает ее только несчастной.

Долго Гаррис молчал, но, наконец, однажды сказал мне:

– Не думайте, что я отказываю вам, не желая назвать вас своим зятем, но дело в том, что я не могу выдать за вас мисс Анну. Несчастный! – продолжал тогда генерал Гаррис. – Неужели же вы хотите быть зарезанным на другой же день после вашей свадьбы?

– Зарезанным?! – вскричал я.

– Вы хотите, чтобы ваша жена была задушена в ваших объятиях?

И так как я все еще ничего не понимал, то он грустно добавил:

– Мисс Анна посвящена богине Кали.

Я смотрел на него с ужасом, доходившим чуть не до безумия.

– Разве вы не знаете, где мы теперь находимся?

– Я знаю, – ответил я, – что мы находимся в Британской Индии и поклоняемся всемогущему Богу, а не индусскому идолу.

Он горько улыбнулся.

– Мы только с виду владетели и хозяева здесь… Это правда, что мы занимаем города и крепости…

– Ну, так…

– Но на самом деле мы не владельцы и не могущественны здесь, где всеми управляет и владеет таинственное общество, нити которого распространились далеко – даже до самого Лондона, – я говорю теперь про душителей, этих ужасных фанатиков, поклоняющихся богине Кали.