Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Пощадите, сударыня, пощадите, – пробормотал слуга.

– Ты служил у моего отца в Варшаве, ты должен знать все, что произошло.

– Но клянусь вам, сударыня…

– Не клятвопреступничай…

Но Надея настаивала, и тогда Нишель, наконец, решился рассказать ей все.

– Сударыня, – начал он, – ваш отец генерал Коми-строй изменил Польше.

При этих словах Надея отступила от изумления и даже вскрикнула от этого неожиданного сообщения.

– О… – сказала она. – Это… невозможно… Это ложь…

– В таком случае убейте меня, – ответил ей хладнокровно слуга.

– Так говори же, несчастный!

– Сударыня, – ответил ей Нишель, – я вам только что сказал сущую правду. Ваш отец лжет вам… Лейтенанта Константина арестовали однажды вечером в Варшаве по обвинению в содействии инсургентам.

– Боже! Но возможно ли это?

– У него нашли компрометирующие его письма, подложенные к нему в портфель.

– О праведное небо! – вскричала Надея. – Его присудили к казни?!

– Да, его сослали в Сибирь.

Надея схватилась обеими руками за голову, выронив пистолет на стол.

– Что же касается вашего ребенка, – продолжал Нишель, – то ваш отец лжет, если он говорит, что тот умер.

Надея вскрикнула так неожиданно и так громко, что ее вопль разнесся по всему дому.

Старик, отец ее, услышал этот крик и бросился к комнате дочери.

Надея кинулась прежде всего к лампе и потушила ее, а затем затворила дверь на замок.

– Стойте смирно, сударыня, – прошептал Нишель, – или мы погибли.

В коридоре ясно раздавались шаги старика. Он остановился у двери комнаты. Нишель дрожал от страха. Надея молчала.

– Надея! – вскричал генерал Комистрой громким голосом.

Молодая женщина не потеряла духа и, притворившись, будто она внезапно проснулась, ответила:

– Что вам нужно, батюшка?

– Что с вами случилось? – спросил генерал через дверь, которую хотел отворить.

– Ничего, батюшка, я спала, и, верно, мне приснился какой-то кошмарный сон.

– А, – произнес он тоном, в котором ясно проглядывало сомнение.

Затем он добавил:

– Я даже думал, что вы не одна…

– С кем же я могу быть? – спросила Надея, у которой хватило духу слегка насмешливо засмеяться, так, чтобы генерал услыхал.

– Хорошо, – сказал последний и ушел.

Вскоре после этого раздался шум затворившейся за ним двери.

Надея подошла к окну и наблюдала за светом, выходившим из окна отцовской комнаты и освещавшим листву ближайших деревьев парка.

Мимо освещенного окна мелькала прохаживавшаяся взад и вперед тень. Надея догадалась, что отец ее собирается лечь спать. Вскоре тень исчезла, и огонь погас.

– Теперь отец лег спать, – заметила Надея, – и ты можешь опять говорить.

Но Нишель все еще дрожал, как осиновый лист.

– Говори, что сталось с моим ребенком.

– Он отдан в воспитательный дом.

– Боже! – произнесла Надея глухим голосом. – Но есть ли, по крайней мере, у вас какая-нибудь примета, по которой можно было бы узнать его?

– Я написал дневник и положил его в глиняный горшок, который зарыл около пятого дерева большой аллеи, направо от решетки… Если со мной случится какое-нибудь несчастье, а мне говорит предчувствие, что генерал убьет меня, тогда выкопайте этот горшок, прочтите рукопись, и вы все узнаете и найдете способ отыскать его. Прощайте, сударыня, прощайте!

Нишель выскочил в окно, а молодая женщина упала на колени и произнесла:

– Боже мой! Боже мой! Возьми меня под свою святую защиту! Господи! Возврати мне моего ребенка.

На другой день генерал вошел в комнату Надей и сказал ей холодно:

– Нишель уехал сегодня утром. Я послал его в Варшаву. Этот человек был скверным слугой.

Надея с ужасом посмотрела на своего отца, и в голове ее мелькнула ужасная мысль.

– Не убил ли он его? – подумала она.

Возвратимся, однако, в кабачок «Арлекин», а следовательно, и к Рокамболю.

В этот вечер посетители тетки Курносой волновались.

Почему? – спросите вы.

А потому, что мир воров составляет особый народ, который, подобно всем другим нациям, имеет свои перевороты.

Эта ночная армия, эти воины мрака, эти преторианцы порока, эти люди, отверженные обществом и питающие к нему непримиримую вражду и ненависть, поняли, однако, что дисциплина есть вещь почти первой необходимости и что армия мошенников и убийц нуждается в главе столько же, сколько и армия, защищающая священную почву отечества.

С той минуты, как бесчувственного Рокамболя принесли в кабак тетки Курносой, его репутация как известного и славного бандита утвердила за ним место начальника шайки, принадлежавшее до сего времени Пирожнику. Да и что такое Пирожник в сравнении с Рокамболем?

Едва прежний начальник клуба червонных валетов открыл глаза, как все опустошители единодушно крикнули:

– Вот тот, которому мы отныне будем слепо повиноваться. – В несколько минут Пирожник увидел себя свергнутым с пьедестала своей власти.

Красноречивый рассказ Нотариуса о чудесном бегстве Рокамболя и его товарищей после того, как он удержал роковой нож гильотины, воспламенил и наэлектризовал почти всех.

Пирожник невольно побледнел и попятился.

Но в это время в кабак Курносой вошли еще два опустошителя.

– Вы можете делать все, что вы хотите, – сказал один из них, – но что до меня касается, то я скажу только, что вы все пожалеете о Пирожнике.

– Это почему?

– Да потому, что Рокамболь стал рыжим, – ответил первый из них.

– И вы живо женитесь на вдове, – подтвердил его слова приятель.

– Ты лжешь! – вскричал Смерть Храбрых.

– Сумасшедший! – раздалось почти одновременно несколько голосов.

– Я не сумасшедший и не вру, спросите у Шивот.

– Это чистая правда, – ответила Шивот твердым и вполне уверенным тоном. – Рокамболь сошелся с рыжей.

– Ты лжешь! – вскричал опять Смерть Храбрых.

– Слово воровки!..

Этого было вполне довольно, чтобы вся толпа почти мгновенно восстала против Рокамболя.

Шивот громогласно обвинила Рокамболя в предательстве! Она рассказала тогда все, что произошло в Сен-Лазаре, то, что было с Тимолеоном, и подтверждала все свои слова такими вескими фактами, что было почти невозможно сомневаться в ее словах.

Даже сам Смерть Храбрых почувствовал себя побежденным.

Один только человек мог защитить Рокамболя – Жан-палач, мясник, но он был в отсутствии, так как начальник послал его в Париж.

Опустошители были возмущены.

– Смерть Рокамболю! – вскричали они. – Да здравствует Пирожник!

– Его нужно бросить в воду… – советовала Шивот.

– Повесить! – кричал один из опустошителей. Смерть Храбрых молчал. Он находился в неловком положении.

– Смерть Рокамболю! – кричала взволновавшаяся толпа.

Пирожник торжествовал.

Толпа уже хотела броситься наверх, когда дверь вдруг совершенно неожиданно отворилась и на пороге ее показался человек, при виде которого опустошители отступили.

Это был сам Рокамболь.

Несколько слов его было вполне достаточно, чтобы все сейчас же изменили свое мнение о нем и вскричали почти в один голос:

– Простите нас, начальник!

– Я вас прощаю, – сказал Рокамболь, – но я не хочу больше быть вашим начальником.

Толпа заволновалась.

– Я могу быть начальником, – говорил Рокамболь, – только таких людей, которые верят мне слепо и без всяких проверок моих действий.

– Мы обещаем это тебе! – заорали все. – Желаешь – мы бросим Пирожника в воду.

– Нет, этого совершенно не нужно… Но я не хочу, чтобы он был у нас в обществе.

– Долой, вон, Пирожник! – раздалось со всех сторон. Но Пирожника уже и след простыл.

Тогда Шивот подошла к Рокамболю.

– А меня, начальник, – сказала она, – вы тоже хотите прогнать?

– Прежде всего, – сказал Рокамболь, – ответь нам, где ты достала этого ребенка? – И он взял ребенка к себе на колени.

Лгать перед Рокамболем было невозможно, а потому Шивот рассказала все.