Царское имя

— А ну-тка, девицы, подходи, — монах сверкнул черными восторженными глазами. — Берите по одной веревочке и повторяйте.

Несколько девушек подошли и нерешительно взялись за указанные веревки, что сходились от языков разных колоколов в центр. Монах успевал выводить мелодию перезвона и показывать им, что и как следует делать. Постепенно и девушки стали звонить самостоятельно. Иван, раскачивающий язык большого колокола «Благовест», смотрел на Варю. Ее худенькое лицо, обрамленное простым платком, неожиданно преобразилось, глаза засветились, и улыбка тронула губы. Луч солнца выхватил девичью фигурку из группы, словно мощный прожектор. Варя была увлечена перезвоном, как азартной игрой. Казалось, она ничего не замечала вокруг, кроме малинового звона, волнами расходившегося от звонницы по узким извилистым улочкам, над руслом плавно поворачивающей реки, и множества светлых лиц, обращенных вверх, людей, сгрудившихся на монастырской площади. Чувство сопричастности всех присутствующих необычному событию отражалось в их восторженных взглядах, устремленных вверх, к тем счастливчикам, что были в центре.

Отзвучали последние ноты перезвона, прихожане ушли на службу, монахи приступили к своим повседневным делам, а гости не решались расходиться. Они продолжали стоять вокруг звонницы, еще переживая только что случившееся с ними, но, пока не разобравшись во всем этом. На лицах появилось выражение растерянности, а взгляд словно вопрошал: «Как, и это все… уже закончилось?». Многие впервые осознали для себя нечто очень важное, дремавшее доселе в глубинах души. Одних так посещает любовь, других — восторг от необъятных знаний и мудрости, накопленной веками, а некоторым становится ясно, что сердца их открыты к вере. Не к конкретной конфессии или постулату о сотворении мира Всевышним, не к тем или иным фантастически красивым соборам, где душа успокаивается от речитатива священника, читающего молитвы, и подхваченного ангельскими голосами мальчиков на хорах, не к ликам святых, взирающих с куполов и картин в дорогих рамах на прихожан, всем своим видом осуждая грешников и призывая к праведности. Нет. У многих душа открыта к вере в добро, справедливость и все то, что есть светлого в каждом из нас.

— Братья мои, — собравшиеся обернулись к огромному монаху с курчавой смоляной бородой и такими же черными глазами. — Если вас не интересует утренняя служба, могу вам предложить небольшую экскурсию по монастырю.

Все молча закивали в ответ.

— Тогда попрошу следовать за мной, — ряса скрывала истинное тело монаха, но густой низкий голос и серьезный взгляд умных глаз с двухметровой высоты внушали уважение. — Это займет не более получаса. Начнем с братского корпуса и трапезной.

Группа человек в тридцать послушно выстроилась за монахом и двинулась по территории следом за ним. В основном это были молодые люди до тридцати с приятными славянскими лицами. Они только сейчас стали поглядывать друг на друга, подмечая упущенные ранее детали.

— Слушай, — Варя дернула Ивана за рукав. — Никогда не думала, что бывают такие огромные монахи.

— Раньше при всех монастырях были свои ратники. Их отбирали в детстве и воспитывали, как воинов. Это были настоящие богатыри. Рыцари.

— Откуда ты знаешь? — удивленно прошептала она, едва поспевая за широкими шагами монаха впереди.

— Был как-то на экскурсии в музее. Запомнил на всю жизнь. Монашеская ряса и кольчуга одного размера, только правый рукав непропорционален левому: диаметром в две моих ноги. Я спрашиваю: «Зачем?» Экскурсовод и рассказал о монашеских ратниках. Им нужно было несколько часов рубиться тяжеленной секирой или огромным мечом. Такого ратника заковывали в броню, и он таранил строй неприятеля, а за ним уже шли воины с легким вооружением. Наши рыцари были не хуже немецких или норманнских, неслучайно татары брали на Руси дань кровью, то есть войнами.

— А ведь он прав, — мощный голос монаха неожиданно раздался рядом. — Ратники из русских монастырей часто сражались вместе с княжескими дружинниками. Летопись о Куликовой битве гласит, что когда Дмитрий Донской, внук Ивана Калиты, выступил в 1380 году против Мамая, преподобный Сергий Радонежский послал к нему двух своих витязей — иноков Осляблю и Пересвета. Перед сражением, как тогда полагалось, был поединок рыцарей. Наш Пересвет одолел татарского Челубея.

— Так Куликовская битва все же была? — раздался взволнованный голос позади.

— А как же, — пробасил монах. — Мамая разбили. Потом он бежал в Крым, где был убит при странных обстоятельствах.

— А я читал, что Мамай тогда отступил с Куликова поля, и битвы там не было, — настойчиво продолжал тот же голос позади. — И была другая битва, верст сорок южнее. Там Мамай столкнулся с чингисидом Тохтамышем, захватившим ханский престол в отсутствие Мамая. Войска Тохтамыша одержали победу. Изгнав Мамая, он объединил силы и пошел на Москву.

— На Руси было немало великих побед, юноша, — голос монаха был грозен. — Читайте правильные книги, а не болтовню выскочек. А будут сомнения, поезжайте сами на Дон и побывайте на Куликовом поле в годовщину битвы. Сами все увидите и поймете… Надеюсь, у вас нет сомнений, что в 1382 году Тохтамыш воспользовался предательством князя Олега Ивановича, показавшего ордынцам броды на Оке, и захватил Москву. Столица была полностью сожжена, а жители перебиты и частично уведены в полон.

— А Данилов монастырь тоже сгорел? — раздался звонкий девичий голосок.

— К сожалению, да. Тогда монастырю, как вы знаете, исполнился бы ровно век, но ранее Иван Калита перенес обитель в Кремль, к церкви Спаса на Бору. Новый монастырь нарекли Спасским.

— Как Спасскую башню? — выкрикнул кто-то, на что монах лишь кивнул.

— Значит, настоящий Данилов монастырь все-таки в Троицком? — спросил парень справа.

— Вы плохо учили историю, братья мои, — монах обернулся на голос. — В 1530 году русский царь Василий III в честь рождения сына, будущего Ивана Грозного, построил на свои средства сразу три каменных храма в пригородных монастырях: Никитском, Горицком и Троицком. Из них сохранился только собор в Троицком, а монастырь там назван Даниловым не в честь Даниила Александровича, первого Великого князя Московского, а в честь преподобного Даниила, который вместе с Кассианом Босым принимал младенца Ивана, прозванного позднее Грозным, от купели во время крещения в Троице-Сергиевом монастыре.

— А московский Данилов монастырь?

— Был возрожден уже Иваном Грозным, — монах был явно доволен живым интересом молодежи к истории страны. — Есть летопись, гласящая, что царь Иван Васильевич прослышал как-то о чудесном исцелении у гроба Даниилова в Москве умирающего сына одного коломенского купца. Будучи человеком набожным, Грозный построил в 1560 году в нашем монастыре каменную церковь, а годом позже — храм Святых отцов семи Вселенских соборов. С тех пор было немало войн и разрушений. В 1591 году монастырь был ключевым пунктом обороны Москвы от войск крымского хана Казы-Гирея, у его стен в 1606 году Шуйский схватился с Болотниковым, а во время Смуты монастырь был подожжен Лжедмитрием II, да и Наполеон в 1812 году ограбил все его храмы, но каждый раз благодаря помощи своего святого основателя монастырь возрождался. Так что нынешнее здание храма было отреставрировано в 1729 году, а затем в 1988.

— А остальные постройки тоже относятся к позднему периоду?

— Да, — согласился монах. — Вот, кстати, перед вами Поминальная часовня, а там, дальше, надвратная колокольня.

— Это где мы были?

— Верно, — согласился монах. — Они были реставрированы в конце прошлого века. Рядом с храмом Всея Святых стоит Надкладезная часовня, что построена в честь 1000-летия Руси. А если пройти по этой аллее в сторону, где памятник князю Даниилу Александровичу, то увидите резиденцию Священного Синода и Патриарха.

— Там на фасаде лик Христа в золотом контуре!

— Именно так, но все это современные постройки, а вот Троицкий собор был построен в 1838 году архитектором Бове.