Царское имя

Иван сделал многозначительную паузу.

— Представляешь, некоторые источники намекают на то, что это был отец схлестнувшихся князей Александровичей — сам Невский, которому тогда стукнуло 76 лет… На том съезде были жаркие споры, чуть за оружие не схватились, да все порешить миром помог ордынский воевода Олабуга Храбрый. О котором есть данные, что это был не кто иной, как ордынский богатырь Буга, принявший христианство еще в 1261 году. Вот какие чудеса… Короче, на том съезде князья окончательно рассорились, и Даниил Александрович возглавил оппозицию. Его даже Новгород позвал к себе княжить, но туда он послал своего сына Ивана Калиту, а сам в том же году получил власть и титул Великого князя Всея Руси.

— Калита — это тот, о котором нам рассказывал Серый Волк?

Иван кивнул, оглядывая мощные стены монастыря.

— Вот где наши русские корни. Ходим рядом, а не интересуемся. Я столько за ночь узнал… Русским есть, чем гордиться!

— Похоже, ты увлекся хронологиями, — снисходительно прошептала девушка и остановилась у сводчатых ворот под красивой многоярусной церковью.

— Представляешь, более семи веков назад здесь был построен деревянный храм Даниила Столпника, — восторженно прошептал ее спутник и чинно поклонился.

— Истопника?

— Даниил Столпник, — поправил он Варю. — Преподобный был ангелом-хранителем Даниила Александровича, названного в честь этого святого.

Стоящие по бокам от входа двое дюжих монахов сурово глянули на шептавшихся гостей. То ли они признали русские лица, то ли слышали их речь, неизвестно, но пропустили их без вопросов. Уже пройдя внутрь, Варя обернулась на возмущенные голоса. Молчаливые монахи преградили путь мужчине, всем своим видом говоря, что путь для него закрыт. Заметив это, Иван припомнил пословицу:

— Не лезь со своим уставом в чужой монастырь.

— А нам можно?

— Иноверцев они за версту чуют.

— Но я даже некрещеная, и в церковь не…

— Мы русские, — тихо, но уверенно оборвал ее Иван.

Девушка помолчала, обдумывая его слова, но не стала возражать и сменила тему:

— И что теперь? Пойдем на службу?

— Нет, мы прикоснемся к одному из старейших колоколов Руси, а то и позвоним.

— Шутишь?

— Отнюдь. В честь возвращения колоколов из Америки всю эту седьмицу с высочайшего дозволения Священного Синода прихожанам открыт доступ в звонницу.

— Ничего не понимаю. При чем тут Америка?

— Колокольню над Святыми воротами монастыря построили в 1732 году. Отлили уникальные колокола с неповторимым звоном. Почти два века монастырь гордился этим чудом, но после революции все разрушили.

В конце двадцатых годов «товарищи» разграбили Даниловский монастырь, монахов расстреляли, территорию превратили в подростковый распределитель для детей «врагов народа», колокольню разобрали на кирпичи, а колокола продали по цене бронзы.

— Зачем?

— В газете была заметка местных жителей, которые, якобы, жаловались, что колокольный перезвон мешает им отдыхать перед великими свершениями. Зато в Америке нашелся некий промышленник Чарльз Крейн, который уговорил комиссию не разбивать колокола, как это делали в большинстве разоряемых церквей. На свои деньги он выкупил все восемнадцать уникальных колоколов и подарил Гарвардскому университету.

— К чему им наши колокола?

— Это же настоящая история. Так называемый подбор колоколов звонницы Данилова монастыря был уникальным и одним из самых известных в России. Малые колокола «подзвона» были отлиты еще в 1682 году и переданы в монастырь царем Федором Алексеевичем, самый большой — «Благовестник» — весит 12 тонн.

— Как же их раньше без кранов поднимали на высоту?

— Так же, как ставили Александрийскую колонну в Питере: катки, веревки, блоки и русское «эх, навались, братцы».

— Да, это мы умеем, — девушка подняла голову, рассматривая звонницу. — А что, колокола делали в Гарварде?

— Пишут, что их смонтировали на специально построенной для этого башне общежития Лоуэлл Хаус. Уникальный подбор русского малинового звона развлекал американцев по выходным, праздникам и в дни футбольных матчей. Среди наших эмигрантов нашлись верующие, которые связали остаток своей жизни с этими колоколами. Они научили американцев звонить, ухаживали и берегли эту частичку России, которая стала частью культуры Штатов, как копия парижской статуи Свободы, которую все считают символом Америки.

— Что имеем, не храним, потерявши, плачем, — горько вздохнула Варя.

— А ведь подбор из Данилова монастыря — это не только уникальный звон, на барельефах по периметру колоколов изображены знаменитые личности и великие события. Вся наша история.

— Как же их удалось вернуть?

— О, это целая история. Когда монастырь в восьмидесятых годах государство вернуло церкви обратно, был организован попечительский совет по проекту возвращения колоколов. Но американцы и слышать не хотели об этом. Почти двадцать лет ничего не могли сделать. Тогда наши разыскали деньги, чтобы отлить точные копии всех восемнадцати колоколов. Привезли и смонтировали их в Гарварде, а потом устроили перезвон на новых. Да такой, что американцы согласились на обмен.

— Ванечка, да ты стал фанатом!

— Нет. Просто фраза «Иван, не помнящий родства» про меня. Стыдно до боли… Теперь я Лизу хорошо понимаю. Я чувствую: она с этим связана. Нужно искать в монастыре.

Они стали украдкой разглядывать столпившихся подле звонницы людей и к своему удивлению обнаружили много молодежи. Солнце еще не взошло, и было прохладно, но удивительное единение согревало сердца. Иван смело направился к монаху, стоящему у солидной, оплетенной металлическими лентами двери, и о чем-то с ним пошептался. Тот кивнул, а Иван стал отчаянно жестикулировать, подзывая девушку. Варя в нерешительности засеменила к ним, а потом почти побежала.

Грубые ступени каменной лестницы надвратной башни поднимались круто вверх. Запыхавшись от быстрой ходьбы, они оказались на третьем этаже звонницы, представлявшем собой большую открытую площадку. Переступая через веревки, сходящиеся от языков всех колоколов к центру, где стоял звонарь, молодые люди прижались к горстке счастливчиков, кому дозволили подняться наверх. Отсюда были хорошо видны спящая столица и Москва-река. Прохладный ветерок трогал длинные волосы молодого монаха, испытующе поглядывавшего на гостей. Он заметил какой-то одному ему известный знак и встал к «пульту управления» колоколами. Затем знаком подозвал троих крепких парней, среди которых оказался Иван.

— Это наш самый большой колокол, — голос монаха был серьезным. — Имя ему «Благовест». Беритесь за веревку и раскачивайте, а я присоединюсь позже.

Огромный язык стал медленно просыпаться, лениво увеличивая амплитуду движения. Примерно через минуту первые лучи весеннего солнца вспыхнули на востоке, выхватывая верхушки домов и башен столицы, и тут же раздался первый удар. Низкий, гулкий, ощущаемый всем телом. Очевидно, звук этот был далеко слышен в утренней тишине, но стоящие под ним и рядом с ним люди не испытывали боли в ушах. Голос «Благовеста» был приятен. Живой и сочный! В нем чувствовалась такая мощь и силища, что душа ликовала. Звонарь тоже принялся за дело. Многоголосый хор начал выводить мелодию. Удивительным образом она отозвалась в каждом присутствующем, затрагивая какие-то потаенные струны, то, что веками объединяло наших предков, и то, что мы так безрассудно растратили по мелочам. Перезвон касался чего-то сокровенного в душах, становясь не только понятным, но и удивительно приятным, родным. Монах понимающе поглядывал на окружавших его молодых ребят и девушек.

— Вот она, благодать! — тихо проговорил он, и слова эти дошли до сердца каждого.

Отчего-то вдруг выступили слезы, но никто не стыдился их, потому что все чувствовали одинаково. Восторг и наслаждение рождались в груди помимо воли.

— Вот он, малиновый звон, — добавил монах. — Слаще не бывает…

Никто не возражал и не поддакивал. Было видно, что стоявшие в тот момент на третьем этаже звонницы сделали для себя открытие. Они русские в глубине души, а все наносное — такая шелуха, что любой ветерок развеет. Как братия у ворот определила это раньше, осталось загадкой, но монахи не ошиблись ни в ком. Все, как один, восприняли этот перезвон, словно рубеж, открывший для них простую истину: вот их корни, вот их Родина. И неважно, посещают ли они регулярно церковные службы, соблюдают ли посты, молятся или каются ли в грехах — они свято верят в свою великую страну на каком-то генетическом уровне, передаваемом из поколения в поколение. Они, как перелетные птицы, с кровью впитывают эту память, и дорога домой всегда будет желанной, какие бы райские кущи они ни сыскали на чужбине. А понадобятся Родине их жизни — отдадут. Так всегда поступали их предки, да и они такими родились.