Усадьба (СИ)

— Если уж вы сами затронули Крымскую войну, то я смею напомнить, что в тот раз и речи не шло о расширении границ – Россия лишь оборонялась: защищала свои же земли, свой флот и своих братьев по вере.

— Да, защищала братьев по вере… Россия всегда желала освободить христианские народы Балкан от власти Османской империи – что, быть может, и можно было бы назвать благородным, если бы не очевидна была подоплека – желание захватить контроль над Черноморскими проливами.

— А у народов Европы цель, разумеется, была самой благородной! – хмыкнул Ильицкий. - Как писали французские газеты? «Реванш за поражении 1812 года»? Только знаете, Лидия, в России герои обороны Севастополя будут прославляться в веках, а вот в странах Запада обстоятельства Крымской войны будут всегда умалчиваться, потому что три сильнейших мировых державы целый год пытались сломить сопротивление горстки российских солдат и офицеров… Что это, если не храбрость? Недоступная, очевидно, для понимания некоторых…

В этот момент над головами грянул раскатистый гром, и тотчас как из ведра хлынули потоки воды – в считанные секунды я оказалась вымокшей. Однако наш с Евгением спор, делающийся с каждой репликой все более и более жестким, это прекратило моментально.

— Боже, как холодно! – взвизгнула Натали, одетая куда легче меня.

— Возьми… - Ильицкий, стоявший к ней ближе всех, скоро набросил свой сюртук ей на плечи. – И в дом скорее, ты же простудишься!

Он взял ее под локоть, они почти бегом скрылись за кустами. Князь Орлов, мечтающий предложить Натали хоть какие-то свои услуги, не замедлил помчаться следом. Андрей тоже направился было за ними, но остановился и оглянулся на меня. А я, даже не делая попыток укрыться от дождя, упрямо отвернулась, давая понять, что лучше буду мокнуть, чем снова увижусь сейчас с этим ужасным человеком.

— Лидия, вы же простудитесь, пойдемте в дом! – перекричал Андрей шум дождя.

— Не простужусь! – я рукой откинула с лица мокрые волосы и упрямо продолжала стоять на месте.

Если честно, мне в тот момент больше всего хотелось остаться одной, чтобы остынуть – я даже холода дождевых капель не чувствовала, потому что кипела от злости. Но Андрей, видимо, счел невозможным оставить девушку одну под дождем и вернулся.

— Там есть беседка, давайте хотя бы в ней укроемся… - он указал на заросли сирени, среди которых и правда виднелась решетчатая деревянная беседка.

Не став спорить, я подобрала юбки и побежала туда.

Беседкой это сооружение можно было назвать с большой натяжкой: всего лишь деревянный навес, протекающий во многих местах, под которым едва ли мог укрыться и один человек. Но это было лучше, чем ничего.

Мы с Андреем вынуждены были стоять довольно близко друг к другу, причем на мне был его сюртук, укрывающий от холода, а рукой он держался за перекладину так, что почти приобнимал меня. Однако ж мысль, что мне нужно смутиться, пришла не сразу.

— Отчего он так ненавидит меня?! – в сердцах вопросила я, говоря, конечно же, об Ильицком. – Что я ему сделала?

— Вас? Помилуйте!.. – рассмеялся над ухом Андрей. – У Ильицкого просто совершенно несносный характер и зашкаливающее чувство собственной важности – его можно либо любить таким, каков он есть, либо прибить – третьего не дано. А женщин он вообще считает… как бы вам сказать помягче… В общем, он как-то высказался, что некоторые породы собак умнее женщин.

Я бросила на Андрея взгляд, полный возмущения, но он снова рассмеялся. И теперь только, увидев глаза Андрея так близко, я несколько смутилась и отодвинулась от него, чувствуя, как он не сводит взгляда с моего лица.

— Не понимаю, как вы можете дружить с таким человеком… – сказала я, потому что грозило повиснуть неловкое молчание.

— Боюсь, вы слишком хорошего мнения обо мне, Лидия, - заметил Андрей. – Если я до сих пор не рассорился с Евгением, то, вероятно, не слишком-то от него отличаюсь.

— Вы тоже считаете, что собаки умнее женщин?

— Нет, что вы, не в этом смысле! – снова рассмеялся Андрей и уже серьезнее добавил, поймав мой взгляд: – по крайней мере, не всех женщин. Вы удивительная, Лиди, мне так легко с вами, будто мы знакомы всю жизнь. Не нужно никем притворяться и что-то из себя изображать.

— А зачем вам кем-то притворяться?

Андрей сперва, казалось, удивился такому вопросу, а потом в глазах его появилась хитринка, и он ответил:

— Я же предупреждал, чтобы вы не спешили меня записывать меня в полные противоположности Евгению. А впрочем, не будем клеветать на Ильицкого: он один из честнейших и благороднейших людей, которых я знаю. А знаю я его давно, с детства.

И тут я вспомнила, что с первого дня знакомства хочу задать Андрею один вопрос о его детстве. Точнее, о молодости его батюшки:

— Андрей, давно хотела спросить… вы говорили, что ваш батюшка знал Эйвазовых, едва они только въехали в усадьбу. Должно быть, он знаком был и с прежними хозяевами?

— Насколько я знаю, да… - отозвался он, - отец рассказывал о них кое-что. Но, право, Лидия, история той семьи довольно печальна, а мне не хотелось бы омрачать этот момент.

Договаривал он уже совершенно интимным шепотом мне на ухо, так что мне действительно стало неловко. Немедленно выйдя из-под навеса в дождь, я сказала:

— Я полагаю, нам лучше вернуться в дом, Андрей Федорович.

И, не оборачиваясь, поспешила по знакомой тропинке меж кустов к выходу из парка.

Глава XVII

— Лиди, ты вся вымокла! – воскликнула Натали, едва я вернулась в дом.

Не слушая возражений, она схватила меня за руку и повела наверх. Вместе со мной вошла в комнату, но, закрыв дверь, взглянула на меня глазами, в которых стояли слезы и обида.

— Что случилось? – невольно спросила я.

— Ты еще спрашиваешь?! – Мне даже стало не по себе: в голосе моей подруги ясно звучала злость, и зла, судя по всему, она была именно на меня: - мы договаривались играть по-честному, чтобы Андрей сам выбрал, а ты… ты поступаешь нечестно! Отвратительно ты поступаешь! – Натали сжала кулачки. - Зачем ты осталась с ним наедине? Я видела, как вы обнимались в беседке!

— Натали… - начала, было, я, но замолчала, не зная, что говорить.

Что я могла возразить? Разумеется, Натали все истолковала неправильно, но и я повела себя ужасно неосмотрительно. А что, если нас с Андреем видел кто-то еще?!

А она продолжала смотреть на меня, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Никогда прежде мы не ссорились столь серьезно. И я поняла вдруг, что эта ссора вполне может стать последней – вот тогда мне стало по-настоящему страшно.

— Ты хочешь, чтобы я уехала и не мешала вам с Андреем? – спросила я едва слышно и вполне серьезно.

Если бы она сказала: «Да, хочу», я бы, наверное, и впрямь уехала. Да, мне очень нравился Андрей. Может быть, даже больше, чем нравился, но… Натали единственный мой родной человек в целом мире. Единственный, кому я могу верить – даже не смотря на нашу ссору. А Андрей… наверняка это все несерьезно и скоро пройдет.

Натали же, услышав мой вопрос, растерялась. Ненависть из ее взгляда мгновенно исчезла – как будто она и не предполагала такой исход разговора. И, вероятно, тоже задавалась сейчас вопросом: конец ли это нашей дружбе? Через мгновение она снова нахмурилась, но уже как обиженный ребенок, без этой сбивающей с толку злости:

— Даже не думай! – и состроила язвительную гримаску: - Андрея, боюсь, безумно расстроит твой отъезд. А вообще, знаешь что… если ты готова так легко от него отказаться, значит, ты его не любишь. – Лицо ее снова просияло: - так что, не надейся теперь, дорогая Лиди, что я молча отойду в сторону!

Сказав это, она посмотрела на меня со всей холодностью, на которую была способна, развернулась и вышла за дверь.

***

Дождь так и лил до самого вечера, навевая на всех скуку. Правда, к обеду произошло кое-что, что, несомненно, привело всех обитателей усадьбы в хорошее настроение: из своих комнат спустился Максим Петрович! Спустился практически сам, лишь поддерживаемый под руку своей женой. Андрей, который со дня приезда проводил с ним очень много времени, заверил, что общество и короткие прогулки пойдут выздоравливающему Эйвазову только на пользу.