Тщеславная мачеха

Когда графиня проснулась, леди Мердо-Мактавиш спала на второй кровати. Получив такой шанс, леди Анастасия запихала булочки в свой ридикюль и выскользнула из комнаты. Она собиралась пойти в город, чтобы провести до побега поменьше времени в обществе этих неприятных людей. Положив в сумку перо, чернильницу и бумагу, она стала выбираться из замка.

– Графиня, вы хорошо спали? – Герцогиня де Шарм схватила леди Анастасию за локоть, когда та вышла на парковую лужайку. – Мы с мужем всю ночь в тревоге ворочались с боку на бок.

– Понимаю, об этом деле даже страшно подумать. – И, не позволив вовлечь себя в очередные домыслы о том, кто бы мог это сделать, леди Анастасия перехватила у герцогини инициативу. – Я еще не имела удовольствия познакомиться с вашим мужем.

– Месье герцог проводит большую часть времени в Версале. Два короля живут так близко друг от друга, но очевидно, для него, как для француза, куда полезнее снискать милость собственного монарха. – Она понизила голос. – Следует добавить: обхаживать короля, который на самом деле имеет трон.

– А его величество король Яков никогда не удостаивает своим появлением наш этаж?

– Нет, кроме тех случаев, когда король Франции наносит нам визит. Насколько я знаю, король Яков проводит время в основном со своими детьми или в молитвах, – ответила герцогиня. – Со времени разгромной ирландской эпопеи на речке Войн, похода на Огрим… – Она перекрестилась. – Вы когда-нибудь встречались с королем Вильгельмом, узурпатором?

– Сама я голландцев не люблю, но действительно встречалась однажды с королем Вильгельмом, и он показался мне довольно приятным, хотя невысоким.

– Приятным, да. – Герцогиня понимающе кивнула. – Мне говорили то же самое. Вы идете в город?

– Да вот решила пройтись по магазинам. – Графиня надеялась, что теперь эта женщина отстанет от нее. У леди Анастасии были в городе дела, и в спутнице она не нуждалась. – По воспоминаниям детства, когда моя семья жила здесь во время того изгнания, у меня сохранилось очень смутное представление о Сен-Жермене.

– Тогда я прогуляюсь с вами. – Герцогиня взяла графиню под руку. – Сама я была слишком мала, чтобы быть беженкой в годы Республики, но мои родители, разумеется… – Она наклонилась к графине и тихо продолжила: – Почему эту девушку похоронили в такой спешке?

Опять они вернулись к смерти несчастной Аурелии, но графине не хотелось высказывать определенное мнение.

– Я не знаю местных обычаев…

– Ее похоронили сегодня утром, еще до рассвета, отслужив кратчайшую службу, и всем нам запрещено об этом говорить. Лично я полагаю, что ее отравили. – Герцогиня стиснула руку своей спутницы и повела ее через оживленную улицу к центру города. – А вы, графиня, положа руку на сердце?

Путь женщинам пересекло стадо гусей; птицы шествовали, переваливаясь с боку на бок и гогоча, их подгонял хворостиной мальчишка в белой куртке.

– Это может быть все, что угодно, – ответила графиня, обходя дымящуюся кучку конского навоза. – В области медицины я не специалист.

– Уверена, в любом случае действие было преднамеренным. Кстати, вчера днем я получила записку… – Еще одна! Неужели все женщины в этом замке получили по записке? – Мое предположение, графиня, заключается в следующем: я считаю, что кто-то из живущих в замке – и я могла бы добавить, кто-то из нашего круга – купил яд и отправил бедную девочку на тот свет.

Жизнь в городе бурлила. По Приходской улице катили фургоны, груженные бочками с вином, тюками сена и корзинами с овощами.

– Согласна, во всем этом деле есть нечто очень неприятное. А родные Аурелии? Что они думают об этом?

– В том-то и дело. – Герцогиня оглянулась, словно опасаясь, что их подслушают. – Она была сиротой.

На главную улицу свернул фермер, гнавший перед собой дюжину овец. Графиня посторонилась, чтобы животные не сбили ее с ног, запутавшись в складках платья.

– И все же, по-моему, нет причин притворяться, будто ее и не существовало.

– Да, но понимаете, графиня, Стикуорт и другие мужчины считают, что известие об отравлении не должно достигнуть Версаля. Ибо в противном случае суд будет скорым и неправым. Кого-нибудь обезглавят или сожгут, и всех нас отправят восвояси. Людовику уже надоели английские бунтовщики. Он ищет только повода для высылки. И отравление станет тем самым предлогом, которого он ждет.

– Выслать англичан? Но куда? Люси Уиппингем сказала мне, что в Англии нам нечего рассчитывать на теплый прием.

– Да, домой мы вернуться не можем. У нас не будет постоянного места жительства, и нам придется стать странниками, переезжать из страны в страну, умоляя о милосердии, рассчитывая на тех, кто не поддерживает короля Вильгельма.

– Но с вами-то все будет в порядке, герцогиня. Вы ведь замужем за французом.

– Теперешняя жизнь при дворе разительно отличается от прежней. – Графиня возблагодарила Бога, что скоро покинет это место. – Леди Прюд, например, начисто лишена обаяния. Очень мужеподобна. Ей бы усы, из нее получился бы потрясающий кавалер.

– Она на свой лад поддерживает в замке порядок. Франция мне нравится, но я бы с радостью вернулась домой… при любом короле на английском троне. – Герцогиня пробиралась вдоль ряда бродячих торговок, продающих тесьму и галуны. – Только когда видишь, какую безвкусицу выдают в наши дни за ленты, начинаешь скучать по французским гугенотам. Наверное, в Лондоне теперь все завалено их чудесными шелковыми изделиями. – Остановившись, она порылась в товарах, разложенных на прилавке. – Странно, не правда ли? По прихоти двух королей тысячи французов-протестантов были изгнаны в Англию, а тысячи англичан-католиков – во Францию. – Герцогиня двинулась дальше, пробираясь через толчею уличного рынка. – Мне кажется, англичанам повезло больше, так как французы великолепные повара и превосходят нас по части моды. Тогда как мы, англичане, на что мы годны?

– Вы… вы недавно здесь? – Проходившая мимо женщина, вся в черном, схватила графиню за рукав. – Вы не могли бы выделить мне пенсию? Я бедная вдова, и у меня кончились деньги…

– Благодарю вас, мадам Гарднер. – Герцогиня отцепила пальцы женщины. – У графини с деньгами не лучше, чем у вас. – И она повела леди Анастасию прочь. – Извините, графиня. Несчастная женщина у всех просит деньги. Она уже десять лет носит этот траур. Да, она бедна, это правда, но живет не хуже многих других.

– Нет ли тут поблизости аптеки? – Графиня рассматривала вывески магазинов, выискивая голову Галена или единорога. Она сожалела о той минуте, когда согласилась приехать сюда, и радовалась, что вскоре отсюда уедет. – Мне нужно кое-что купить.

– Полагаю, на самом деле вы ищете старую мамашу Ле-Саж? – Герцогиня поджала губки и испытующе посмотрела на свою спутницу. – Опытную помощницу в тайных делах.

– Понятия не имею, о ком вы говорите. – Графиня постаралась изобразить простодушие, но лишь размазала краску для ресниц до самых бровей.

– О торговке ядами. Ее лавочка вон там. – Герцогиня указала на темную дверь в углублении. – Я видела, как вчера вечером вы собирали со стола булочки.

– Я проголодалась. – Графиня невинно улыбнулась. – Люблю пожевать в постели.

– Ну да, конечно. – Герцогиня снова поджала губы, и леди Анастасия заметила, какие они пухлые и яркие. Какая все же необычная внешность у этой женщины – маленький красный рот и большой крючковатый нос. – А мне нужна снотворная настойка из болиголова. Идите же, я никому не скажу, но вы должны сообщить мне о том, что выясните. Если среди нас разгуливает отравитель, я хочу об этом знать. – Подобрав юбки, герцогиня повернулась и смешалась с толпой, крикнув напоследок: – Удачи вам, графиня!

Утро у Элпью выдалось неплохое. Многие рыночные торговцы, сами из английских беженцев, говорили на сносном английском. Какое облегчение – покинуть на время замкнутое пространство дворцовой кухни и солнечным днем пройтись по очаровательному городку. Элпью очень позабавили вывески на французских магазинах. Тогда как в Англии вас встречают головы единорогов, скрещенные ключи или циветта [27] и три селедки, здесь вы видите надписи «Au faune qui boit», «Le Chien qui fume», «Le bceuf sur le toit», которые, судя по картинкам, означают «Пьющий олень», «Курящая собака» и «Бык на крыше». Что под всем этим подразумевалось, Элпью даже не попыталась выяснить, но, бесполезные как фразы для общения, эти надписи стали ее первыми уроками французского языка.