Тщеславная мачеха

Графиня уже стояла у двери.

– В этот раз я не возьму с вас денег. Я знаю, что их у вас нет. Отвратительные ребята, какую неприятную шутку они сыграли. Но и только. Злую шутку. Всего вам доброго. И аu revoir [31].

Вернувшись на кухню, Элпью обрадовалась, увидев, что здоровая и бодрая Пайп сидит у рабочего стола с маленькой кружкой пива.

– Как там в городе? – поинтересовалась девушка. – Хорошо, что тебе удалось немного развеяться.

Элпью рассказала ей про комнату, полную женщин, а про лорда Уиппингема решила умолчать.

– Как думаешь, чем они там занимаются?

– Думаю, это ночлежка. Подобным образом большинство здешних домовладельцев зарабатывает теперь деньги.

– Ночлежка?

– Как ты понимаешь, у английских беженцев, таких, как мы с тобой, не всегда есть где остановиться, когда они приезжают сюда. Мадам Прюд не обязательно соглашается пустить их в замок. Поэтому они идут в город и снимают там комнату. Ну, сначала так и было, но народу понаехало много, а город больше не стал, так что теперь деньги берут с человека за крышу над головой и за спальное место. Я слышала, что в некоторых крохотных домах ютятся до семидесяти – восьмидесяти человек.

– А кто получает все эти деньги?

– Версальские придворные. – Пайп коснулась кончика носа. – Им такая удача и не снилась. Они же накупили здесь домов, потому что одно время в Сен-Жермене размещался французский двор и им хотелось расточать свою лесть в непосредственной близости от короля Франции. Но когда Людовик со своим двором перебрался в Версаль, их дома потеряли прежнюю ценность. Кое-кто даже занимал деньги, чтобы приобрести здесь собственность, другие заложили для этого свои земли и замки, и теперь лишались надежды на возмещение. Но на их счастье, Нидерланды захватили английский трон, король Яков бежал сюда и внезапно открылся новый способ получить деньги с этих пустых, неиспользуемых владений – комнаты внаем для беженцев-якобитов из Британии. – Пайп стукнула кружкой по столу. – Не сомневаюсь, на деньги бедных беженцев-католиков куплена не одна карета, чтобы произвести впечатление на французского короля.

– Те женщины выглядели подавленными, это точно. Однако вот что странно, – продолжала Элпью, – мне показалось, будто я застала их за едой, но пищей не пахло. И у всех у них был такой вид… отчаявшихся людей.

В кухню поспешно вошла мадемуазель Смит.

– Нельзя ли убрать картофель до прихода маркиза? Я не хочу, чтобы он кричал на меня, если услышит про вчерашнее событие… – Она умолкла.

– Аурелия была вашей давней подругой, да? – спросила Элпью. – Как это, должно быть, ужасно для вас.

– С чего вы взяли? – Мадемуазель Смит копалась в ящиках в поисках картофеля. – Да, мы знали друг друга, потому что обе находились здесь, при дворе. Но я была знакома с ней всего неделю, как и все остальные.

– Я думала, вы вместе учились в школе. – Элпью решила помочь в ее поисках. – Мне сказали, что вы ходили в школу при ордене дочерей Богородицы.

– Я ходила. Но если там училась и Аурелия, то я не помню ее. – Девушка бросила на Элпью странный взгляд. – Она вполне могла там учиться. Может, в другом классе.

Элпью извлекла из-под лавки еще один ящик.

– Значит, раньше вы не были с ней знакомы?

– Вы на что-то намекаете? – Мадемуазель Смит выпрямилась и вытерла руки о юбку. – Вы обвиняете меня в… – Она села на лавку. – Я ничего ей не сделала. Говорю же вам, до прошлой недели я никогда не видела эту женщину. Она ничего не значила для меня.

– Вот. – Элпью нашла корзину. – Вот ваша картошка. Но, скажу вам, жаль выбрасывать ее на помойку. В городе есть голодные люди, и эта корзина дала бы пропитание многим.

Сидевшая у стола Пайп подавила смешок.

Мастерская печатника оказалась более чинной, чем заведение Кью в Лондоне. Ни грязного двора в темном переулке, ни душного и пыльного помещения, где мистер Кью, черный от типографской краски, раскатывал рулоны бумаги и заправлял в печатный станок. Вся эта черновая работа совершалась где-то за кулисами. В Сен-Жермене контора печатника располагалась на элегантной улице, а вывеска над дверью изображала прекрасно нарисованную фигуру святого Мартина и перо. Откинув со лба прядь волос, графиня вошла. Энергичного вида мужчина в атласном костюме стоял за конторкой полированного красного дерева.

– Parlez anglais? [32] – робко обратилась графиня к этому щеголеватому невысокому мужчине в напудренном парике и атласном костюме.

– Разумеется. – Мужчина обаятельно улыбнулся. – Это же Сен-Жермен. Вторая столица Великобритании. Мы издаем для беженцев газету на английском языке.

Графиня вынула из сумочки статью. В таком помещении ее закапанные чернилами листки выглядели как неряшливая работа дилетанта. С игривой извиняющейся улыбкой она положила их на конторку.

– Я хотела узнать, не купите ли вы сведения об английском дворе в замке?

– Конечно. – Мужчина водрузил на нос очки. – За новости из Англии я плачу лучше. Если у вас есть таковые, я заплачу по более высоким расценкам. – Он пробежал листки и подвинул их назад, к графине. – Увы, ничего интересного. Все это старые новости.

– Но… – Графиня в ужасе смотрела на статью. Она нуждалась в деньгах. – Я могла бы написать о Лондоне. Мы всего два дня как оттуда…

– Только не для меня. Мне очень жаль, но стиль недостаточно отшлифован. Мы стараемся не публиковать любительские работы.

– Но я…

– Всего вам доброго. – Мужчина вышел из-за конторки и распахнул перед графиней дверь. – Возможно, вам стоит заняться шитьем или ручными поделками, чтобы скоротать здесь время.

Графиня открыла рот, но, так ничего и не сказав, молча вышла на оживленную улицу. Кто-то потянул ее за рукав.

– Вы не могли бы выделить мне пенсию? Я бедная вдова, и у меня кончились деньги…

Элпью сидела на улице, рядом с кухонной дверью, на стопке перевернутых корзин. Солнце сияло, и она была счастлива. Всего несколько часов, и они уже будут в пути. Наступило небольшое дневное затишье, и в течение получаса Элпью могла располагать собой. Она поискала графиню, но обнаружила, что та еще не вернулась из города, поэтому оставшиеся десять минут Элпью собиралась отдохнуть, чтобы набраться сил для долгого ночного перехода.

Лицо начало гореть, поэтому Элпью передвинула корзины поближе к двери, прячась от прямых солнечных лучей, и забилась в самый угол. Ей совершенно ни к чему шелушащаяся кожа и обожженные руки.

Элпью подобрала ноги и закрыла глаза.

Где-то залаяла собака.

Элпью повернулась еще немного и прислонила голову к двери, чтобы солнце не попадало на шею. И на минуту задремала.

– Ты все сделал не так… – Элпью улыбнулась. Леди Прюд распекает на кухне Уэкленда. – Ты должен был позволить мне разобраться с ней.

– Но она же моя плоть и кровь.

– Да что ты говоришь! – Леди Прюд презрительно рассмеялась. – Об этом надо было думать много лет назад. А не теперь, когда она вернулась и стала преследовать тебя.

– Я был молод…

– Тогда мы все были молоды, сударь. А теперь, если не хочешь для себя неприятностей, позволь мне положить этому конец раз и навсегда. Ты виделся с ней?

– Нет. Договоренность такова: я оставляю письма в исповедальне приходской церкви.

– Почему ты не попытался поговорить с ней?

– Потому что она встретится со мной, только если я «покажу ей преступную суку»!

Звучный хлопок эхом прокатился по кухне. Похоже, лорду Уэкленду дали пощечину.

– Вчера вечером она промахнулась. – Леди Прюд говорила хриплым шепотом. – Нам повезло, что умерла только эта сирота. На ее месте мог оказаться любой.

– Хочешь сказать, что это могла быть ты?

– Уверена, тебя это не огорчило бы. – Леди Прюд всхлипнула и молчала так долго, что Элпью подумала, не покинула ли она кухню. – Не упрекай меня только потому, что ты сделал то, что сделал. Тебе следовало прислушаться к велению своего сердца, а не прожить жизнь, обвиняя меня за свое безудержное честолюбие, жалкий поваренок! Будь проклят тот день, когда я обратила на тебя внимание.