Иллюзия убийства

Нога натыкается на что-то деревянное. Присев, я вижу в песке очертания лестницы или подобия лестницы из жердей, связанных веревкой. Едва ли археологи стали бы пользоваться таким изделием — шаткое и ненадежное, оно скорее всего сделано местными жителями, которые спускаются сюда и выискивают предметы старины.

Я не решаюсь лезть по нему к отверстию, поскольку кто бы ни столкнул меня сюда, он может быть все еще там, наверху, поэтому продолжаю двигаться в темноте к тому, что я считаю дверью и лестницей. Пока я не услышала стук падающих камней.

Отшатнувшись назад, я снова спотыкаюсь о лестницу из жердей и чуть не падаю, но все же решаюсь ею воспользоваться. Взявшись за один конец лестницы, я полностью вытаскиваю ее из песка. Она оказалась тяжелой и нескладной, но адреналин бурлит в крови, и я начинаю толкать ее вверх, стараясь сохранять равновесие при подъеме, одну перекладину задругой, все выше и выше, пока наконец не устанавливаю ее в отверстие.

Когда я ставлю ногу на нижнюю ступеньку, на меня сверху сыплются камни и земля, сбитые лестницей. Она сделана очень непрочно, и я не могу представить, как эта штука выдерживала вес взрослого человека; скорее она годится для детей. Перекладина ломается под моей тяжестью, и я крепко держусь за вертикальные жерди, чтобы ослабить давление под ногами.

Еще один шаг — и кажется, что вся конструкция сейчас развалится и превратится в груду щепок. Осторожно я переставляю ноги к концам перекладины, надеясь, что опора более крепкая там, где они привязаны к вертикальным жердям.

Еще два шага, и, когда уже могу дотянуться до края отверстия, я чувствую, что лестница накреняется подо мной. Застываю на месте, вцепившись еще крепче в обе вертикальные жерди, чтобы они не разъезжались, но лестница начинает кривиться, и одна жердь уходит в сторону. Я не могу справиться с ней. Пытаюсь подняться на следующую ступеньку и слышу, как рвется веревка, удерживающая перекладину, на которой я стою. Я повисаю на руках, когда под моими ногами исчезает опора. Разжимаю пальцы и лечу вниз. Приземляюсь на ноги, но потом падаю.

В паническом страхе вскакиваю, услышав шаги в проходе.

Ищу вокруг себя какое-нибудь оружие. Но чем я могу воспользоваться? Обломком лестницы? Сухой гнилушкой не убьешь и мухи. Нагнувшись, чтобы взять камень, я замечаю что-то вроде черного хлыста. Хлыст приходит в движение, и я вскакиваю как ужаленная.

Змея.

Она начинает уползать от меня, а в это время открывается дверь, в камеру проникает луч света, и входит человек. Я вижу только черную фигуру.

Закричав, я хватаю змею за хвост и бросаю в приближающегося человека. Она попадает ему в грудь и падает на землю. Человек быстро поднимает змею и, удерживая ее за шею позади головы, надвигается на меня. Вот он уже стоит в круге света, проникающего из отверстия над головой.

— Хорошая змея. Поедает крыс. — Смотритель улыбается мне. — Я слышал, как вы звали на помощь.

15

Когда я выбралась из погребальной камеры и оказалась в кругу своих попутчиков, леди Уортон помогла расчесать мне волосы, но с таким немым укором, что ее подлинное отношение к случившемуся не оставляло никаких сомнений.

Никто из присутствующих не сказал ни слова, но их лица выражали категорический вердикт: я оказалась в яме по собственной неосторожности. Я навалилась на забор, он не выдержал, я упала, стукнулась головой, и мне привиделось, что на меня напал незнакомец. По другой версии, предложенной фон Райхом, чтобы я не очень возмущалась, совершил нападение на меня расхититель могил, позарившийся на мои драгоценности и кошелек. Я так негодовала, что даже забыла сказать, что злоумышленник дал волю рукам, когда обыскивал меня.

В какой-то момент я сделала вид, что приняла объяснение фон Райха, поскольку не могла утверждать, что подверглась нападению из-за ключа — ведь я скрывала, что он у меня, — но почти сразу сказала фон Райху, что нападавший был не из местных, а один из гостей, который следовал за мной, после того как я вышла из шатра.

— Зачем гостю понадобилось это?

— Потому что он… они… Я не знаю, — бормочу я, стараясь уклониться от упоминания о ключе, мысль о котором не выходила у меня из головы.

— Кто же мог устроить такую штуку?

— Кто угодно! — резко ответила я и вышла, чтобы прекратить, по существу, бесполезный разговор.

«Кто угодно» мог быть любой из находившихся в шатре — от шейха до его гостей, — кто знал, что на рынке мне дали скарабея. А также кто-то из моих попутчиков, Фредерик Селус, маг — заклинатель змей и вообще каждый, у кого имелась тайная заинтересованность в рыночном инциденте.

Я знаю, что на меня напали и чуть не убили из-за ключа, но не могу выложить все факты. Я ничего не могу доказать и ничего не могу сделать, чтобы реабилитировать себя. Поэтому все за исключением напавшего на меня человека убеждены, что у меня неуравновешенная женская натура, склонная к истерикам.

Я в таком гневе, что мне нужно выпустить пар. Мне хочется кричать, но тогда окружающие только укрепятся в своем мнении обо мне. А если они узнают, что в Нью-Йорке я однажды убедила коллегию врачей, что я безнадежная психически больная…

Мы приближаемся к причалу, чтобы сесть на паровой катер и плыть обратно по дельте, как вдруг ночной воздух доносит до нас зловещий звук — не крик животного, а глубокое ритмичное пение, которое вонзается в душу как острый кинжал.

— Что это за ужасный звук? — спрашивает леди Уортон фон Райха.

— Абабдехи. Кочевники пустынь, вечные странники. Они всегда обитали здесь и были свидетелями возвышения и упадка Древнего Египта. Каждую ночь мужчины поют и пляшут у костров, восхваляя Аллаха. Если не ошибаюсь, они пляшут, образовав большой круг, постоянно двигаясь по часовой стрелке, когда приходит исламский месяц шаваль. Они прославляют будущую победу меча пророка. Поют о том, сколько крови неверных будет на нем.

— Посмотрите, вон они! — Леди Уортон показывает вправо от нас.

Вдалеке группа людей поет и раскачивается при свете полной луны. В свободных белых одеждах они похожи на призраков, когда воздевают руки к небу.

— Они показывают что-то луне? — спрашивает леди Уортон фон Райха.

— Да, пальмовые стебли. Это атрибут их ритуала.

Не имеет значения, что от их нечеловеческого воя и мистических плясок меня обдает холодом по спине и ногам. Не имеет значения, если они призывают проклятия на мою голову. Мне наплевать, если Сфинкс встанет со своего места и поплывет вниз по Нилу.

В настоящий момент только одно для меня имеет значение — кто-то пытался убить меня. Отвратительное чувство страха следует за мной на корабль, ибо я знаю, что грозящая мне опасность не осталась в Танисе.

16

«Я посланец Отца ужаса».

Ахмед Камил еще раз отвешивает поклон Аллаху, прежде чем погрузиться в темную воду порт-саидского залива.

Его время настало. Сегодня ночью он станет воином Аллаха.

«Я посланец Отца ужаса», — повторяет он про себя, медленно плывя под покровом ночи, без плесков, чтобы не привлечь к себе внимания. Он получил указание незаметно проникнуть на пароход «Виктория» до того, как судно выйдет из порта.

Ахмеду нужно тайком пробраться к носовой части парохода, где, как его инструктировали, лучше всего укрыться, потому что там расположены якорный подъемник и другие механизмы и оборудование. Ахмеда предупредили, что он не должен показываться в других местах даже поздно ночью, поскольку многие пассажиры спят на палубе, а не в своих каютах из-за жары.

«Я посланец Отца ужаса», — напевает про себя Ахмед.

Разносятся слухи, что Сфинкс восстает против чужеземцев, оккупирующих страну, но Ахмед дал клятву бороться не за возрождение былого могущества Египта, а отдавать все силы борьбе, развернувшейся в Судане и перекинувшейся в долину Нила, воспламенив умы и сердца народа, — джихаду.

Ахмед вступил в сражение за очищение земли для возвращения Махди, потому что те, кто участвует в этом благом деле, войдут в число избранных. Ахмед станет воином Аллаха, моджахедом, готовым отдать за свою веру жизнь.