Могила Колумба

— Любопытное суждение. Думаешь, ты счастлив? А мы, доминиканцы, особенно об этом не задумываемся. Мы просто живем. У меня на родине имеют место определенные недостатки государственной структуры, а мы пытаемся их компенсировать умением наслаждаться жизнью. Так или иначе, но мы счастливы. Честное слово.

— И поэтому ты занимаешься политикой? Чтобы исправить недостатки? — с улыбкой поддел собеседницу Оливер.

— Конечно. Преобразовывать мир увлекательно, но я люблю свою страну такой, какая она есть. Я пытаюсь изменить и повернуть что-то к лучшему, но исхожу из предпосылки, что мы, доминиканцы, великий народ.

— Это правда, — отвечал Оливер. — Мне очень понравилось все, что я увидел во время пребывания у вас, и ужасно хочется вернуться. Пригласишь когда-нибудь?

— Разумеется. И кроме того, кто тебе сказал, что тебе не придется вернуться туда еще раз, чтобы расследовать до конца это дело? Пропажа останков случилась и у нас, — со смехом сказала Альтаграсиа.

Оливер тоже засмеялся, и в этот момент официант сообщил, что ужин их коллеги сервирован, а сам он готов сопроводить гостей наверх. Поднявшись в номер, они увидели, что дверь приоткрыта, и насторожились: в их отсутствие явно что-то случилось.

Оливер вытащил пистолет и шепотом велел Альтаграсии с официантом молчать и не шевелиться. Он подступил к порогу, сжимая пистолет обеими руками, и громко позвал Эдвина. Не получив ответа, он пинком ноги настежь распахнул дверь. Открывшаяся взору картина ему не понравилась.

Доминиканец лежал на полу в луже крови.

В номере царил полный разгром: все было перевернуто вверх дном, от мебели и гостиничных принадлежностей до чемоданов, что навело испанца на мысль о доскональном обыске, которому подверглось помещение. Из груды бумаг, принесенных сегодня днем, на столе не осталось ни одной. Он заглянул в ванную комнату, на случай если кто-нибудь спрятался там, и убедился, что ее тоже обыскали вплоть до последнего колена водопроводных труб. Грабители тщательно проверили каждую щель, не желая оставлять в руках детективов ни одного из найденных ими документов.

Убедившись, что воры успели скрыться, Андрес Оливер принялся звать на помощь.

Глава 7

МАДРИД

Поезд на высокой скорости уносил их из Севильи. В купе клубного класса [26](детективы выбрали его, чтобы в дороге не расставаться и спокойно поработать) царило гробовое молчание. К счастью, четвертое место осталось незанятым. Каждый, погрузившись в мрачные мысли, по-своему переживал случившееся.

Альтаграсиа смотрела в окно. Поезд стремительно приближался к холму. На его вершине стоял полуразвалившийся дом с белыми стенами: крыша дома издали сливалась по цвету с красноватой землей вокруг. Многочисленные оливы росли вдоль склона, и надо всем раскинулось ярко-синее небо.

Голову Эдвина украшала внушительная повязка, позволявшая ему видеть, слышать, чуять запахи и — с большим трудом — есть.

— Мы не должны были оставлять тебя одного! — сокрушался Оливер.

— Я сам виноват. Не следовало открывать дверь. В жизни не совершал ошибки глупее! Я чересчур увлекся…

— Ушам не верю, что два полицейских ветерана говорят подобные вещи, — вмешалась Альтаграсиа, пытаясь положить конец фазе упреков. — Будем рассуждать здраво и направим энергию на расследование, поскольку продвинулись мы довольно далеко.

— Попадись мне только этот тип! — разъяренно заявил доминиканец. — Думаешь, твои парни его разыщут по тому описанию, что я им дал?

— Не знаю. Твое описание довольно туманно. Но сделаем что сможем. Не сомневайся.

Альтаграсиа предложила изложить письменно все, что им запомнилось из содержания прочитанного. Предложение мужчинам понравилось, и втроем они принялись за дело.

Эдвин изобразил по памяти обработанные им карты. На некоторых очертания суши близко напоминали контуры острова Эспаньола — ныне острова Гаити, поделенного между Доминиканской республикой и государством Гаити. На других картах были обозначены земли, Эдвину неизвестные. Правда, в отдельных случаях он как будто узнавал часть Центральной Америки, точнее, побережье Карибского моря. Как умел, он все это нарисовал.

Альтаграсиа исписала свой листок вдоль и поперек. Время от времени она прерывалась и смотрела в окно на пейзажи, облитые жарким солнцем. Цитирование по памяти текстов, да еще в столь непростой обстановке, потребовало немалого умственного напряжения; наконец, изрядно утомленная, она поставила точку и поглядывала на коллег, дожидаясь, когда они закончат.

Последним справился с заданием Оливер. Он указал основные моменты, хотя ему не удалось изложить содержание связно. Он сожалел, что не в состоянии восстановить текст целиком.

Детективы сложили вместе все, что предали бумаге.

Доминиканец был единственным, кто успел проанализировать свои наблюдения, ибо располагал временем большим, чем остальные.

— Убежден, что вот это наш остров! Я узнал северо-восточную часть с бухтой Самана. Она изображена очень подробно, как и другие объекты с восточной стороны вроде острова Саона. Но окончательно меня убедила река, выходящая из города. Конфигурацией она напоминает Осаму, разделяющую Санто-Доминго.

— Да, весьма любопытно! — высказался Оливер.

— И очень важно. Отсюда начинается линия, которая продолжается затем на всех картах. Это как бы отправная точка, с нее надо начинать, а потом переходить к другим документам.

— Забавно, — вставила Альтаграсиа. — А другие схемы?

— Готов поклясться, что речь идет о территории, лежащей между побережьем Никарагуа, Коста-Рикой, Панамой и карибской частью Колумбии. Доказательств у меня нет, но я считаю, что стрелки, расстояния и пометки на картах указывают именно на эту область. За точность на сто процентов я не ручаюсь, но в целом вот так.

— Хорошо. А у тебя что, Альтаграсиа? — спросил Оливер.

— У меня текст, где, насколько я помню, речь идет о каких-то людях, очутившихся в сложной, запутанной ситуации. Рассказчик подробно объясняет причины решения, оправданного, на их взгляд, в той критической ситуации, в которой все они оказались. Я прочитаю: «Нашей целью была Ямайка. У Доминики мы попали в сильнейший шторм, и он не оставлял нас в покое еще много дней. Казалось, будто буря наделена жизнью и предстает в облике огромного свирепого зверя, а мы являемся его добычей. Когда же мы вырвались из его когтей, паруса наши были попорчены и требовали починки в единственном доступном месте: Санто-Доминго. Но нам не дозволили пришвартоваться в порту. Во время переговоров наш предводитель просил помощи ввиду приближения новой бури. Губернатор острова отказал…

Наши суда стояли на швартовых у порта и противостояли буре, потеряв еще больше парусов. Некоторые корабли были сорваны с якорей и унесены в открытое море, далеко от берега. Флотилия сумела соединиться через несколько дней. А из тех кораблей, что вышли из порта, взяв курс в Кастилию, многие потонули… Наш предводитель предупреждал их об опасности…»

— Какая драматическая повесть! — заметил Оливер. — Но послушайте, что написал я! Моя история еще трагичнее. «В течение всего плавания ни одного дня не обходилось без бури. Мы не знали, что ищем. Моряки были истощены, и часто, чуть не каждую ночь, вспыхивали мятежи. Продовольствие зачервивело, и начавшийся голод, а также болезни и ненадежность наших потрепанных кораблей внушали экипажам мысли о возвращении и спасении. Предводитель думал только о золоте. А мы думали только о пище. Когда мы приблизились к земле и встретились с племенем индейцев, он пытался обменять побрякушки на золото, мы же меняли их на еду. По его распоряжению капитан запрещал нам сходить на берег без разрешения. Вскоре мы убедили его в необходимости задушить голод ради выживания. Когда мы собирались высадиться на берег, чтобы сделать запасы, бросив якорь в красивейшем месте с прозрачными источниками и множеством деревьев, усыпанных дивными фруктами, враждебно настроенные индейцы ранили многих моряков, и нам пришлось поспешно сниматься с якоря и выходить в море. И снова нас много дней преследовали бури, и в таких условиях, лишенные пропитания, на судах, дающих течь, мы приняли решение. Вот по какой причине мы это сделали».