Veritas

– Малыш мой, – сказала она нашему сыночку, возвращаясь с подносом в руке, – идем, поможешь маме накрыть стол для папы.

– Я повинуюсь, – весело ответил сорванец на немецком языке и тут же старательно положил для меня столовый прибор, салфетку и поставил стакан.

И вот опять весь ужин был приготовлен на основе двузернянки, и, конечно же, я понимал, кому обязан этим. Но как я мог отказаться? Идею фикс хормейстера относительно того, что нет ничего более здорового, чем двузернянка, моя Клоридия вполне разделяла, поскольку унаследовала ее от матери. В былые годы, в Риме, моя жена довольно редко пользовалась материнскими рецептами; однако теперь, заразившись от Камиллы, тоже стала фанатичным приверженцем этой диеты. Поначалу я не возражал, тем более что дарующий жизнь злак, любимое блюдо древних римлян, в мгновение ока избавил моего малыша от всех недугов. Однако с течением времени он надоел мне. Безрадостно ковыряясь в этом блюде для жвачных животных, я принялся за чтение газеты, которую Клоридия, как обычно, купила мне в типографии ван Гелене.

Депеши из Мадрида, высланные 9 марта, сообщали, что в Португалии (где королевой была сестра Иосифа) готовится кампания против герцога Анжуйского. Так я снова вспомнил о Золотом яблоке и Летающем корабле, который послала в Вену королева Португалии. Затем я прочел о ссоре между герцогом Вандомским и княгиней Орсини, «которая с каждым днем становится все более сильной, поскольку герцог злится и не может понять, почему прислушиваются к советам женщины в делах, которые даже не должны доходить до ушей существа ее пола». То, что герцог Вандомский борется против прекрасного пола, было очень даже понятно, подумал я: вспоминая о том, что рассказывал Атто, я гадал, а не принадлежит ли и он к числу мужеложцев? Фамилия Орсини, знаменитой, известной интриганки, напомнила мне, в свою очередь, о ее неблагородном тезке, кастрате, которого я какое-то время считал убийцей несчастного Угонио…

Какие странные вещи можно прочесть в «Коррьере» сегодня вечером, раздраженно сказал я себе: вместо того чтобы отвлечь меня, каждая новость напоминает о том, что я только что пережил. Если такие совпадения не случайны, то что они хотят мне сообщить? Я перешел к депешам из Рима, которые тоже были не самыми свежими, от 28 марта, но здесь первым именем, за которое зацепился мой взгляд, была фамилия коннетабля Колонна. Он принимал участие в празднике Благовещения Пресвятой Богородицы вместе с его святейшеством, папой Климентом XI. Коннетабль был сыном Марии Манчини. Короче говоря, куда бы я ни взглянул, газета повсюду напоминала мне обо мне самом.

Я раздраженно бросил газету на пол и взял в руки приложенную листовку, которая, впрочем, повествовала о местах очень далеких и мне совершенно незнакомых, таких как Миату, столице некоего герцогства Курляндского. Внизу страницы наконец-то можно было прочесть свежие венские новости:

Так, это я уже слышал. Я продолжал читать:

Значит, граф Алтан уже уехал из Вены. Тем более странно, что принц Евгений не торопится. Кто знает, уедет ли он завтра, как сообщал?

Вот и все новости Вены. Я еще раз просмотрел все, потому что было что-то такое, что не давало мне покоя, точнее, чего-то не хватало. Не хватало? Конечно! Новости о монахе-августинце, которого арестовали за убийство и изнасилование! В итальянской газете об этом ничего не говорилось.

– Клоридия, «Виннерише Диариум»! Где «Виннерише Диариум»? – воскликнул я, вскакивая с кресла.

– Вот, вот же он! – Моя жена указала на стоявший рядом со мной столик, где и лежала газета, которую она, как обычно, купила мне в «Красном Еже».

Но этой новости не было и в немецкой газете.

Пеничек сказал нам вчера, что об этом говорят повсюду. Он был весьма удивлен тем, что мы не знаем этого. Однако в газетах ничего не сообщалось. Я подошел к Клоридии, занятой чисткой моей рабочей одежды, и спросил ее, слышала ли она что-нибудь об этом деле, но она только головой покачала и даже была очень удивлена: обычно во дворце его светлости принца можно было услышать любую сплетню – и уж точно об аресте монаха! И о тяжких преступлениях, которые он якобы совершил, она тоже ничего не слыхала.

– Странно, – заметила моя жена, – а от кого ты об этом слышал?

– От Пеничека.

– Ага.

– Думаешь, он выдумал это, чтобы…

В этот момент из кармана моих брюк, которые Клоридия держала в руках, выпала шкатулочка. Та самая, которую дал мне аббат.

– Что это такое? – спросила Клоридия, поднимая ее.

Я рассказал ей, что эта шкатулочка, по словам аббата Мелани, содержит в себе объяснение его встречи с армянином; однако он взял с меня обещание, что я не открою ее прежде, чем он уедет.

– А если там пусто? – заметила моя жена.

Я почувствовал, что бледнею. Затем встряхнул шкатулку. Услышав, как внутри что-то стукнуло, я перевел дух.

– Хорошо, аббат что-то туда все же положил, – признала она. – Но действительно ли ты уверен, что оно объясняет его встречу с армянином? Может быть, там всего лишь камень или что-то в этом роде.

Я снова почувствовал себя как на иголках.

– Мне почти хочется открыть ее, – признался я.

– Но тогда ты нарушишь слово.

– И что мне делать? – запричитал я.

– Мне кажется, что на этот раз аббат сказал правду. Как только ты что-нибудь заподозришь, то сможешь открыть шкатулку в любой момент.

20 часов, трактиры и пивные закрываются

Я сидел на своем привычном месте в императорской капелле, на репетиции «Святого Алексия». В этот вечер оркестр играл с большим усердием, чем обычно, поскольку представление оратории было уже на носу.

После смерти Угонио – да покоится он с миром – музыканты снова превратились в невинных творцов. Однако я задавал себе некоторые вопросы, наблюдая сзади за Камиллой де Росси. Она сильно размахивала руками, чтобы заставить скрипки сыграть более интенсивное вибрато, а у контрабасов вызвать более приветливые басы.

Почему она солгала по поводу Антона де Росси? Не обязательно ведь всем Росси быть в родстве друг с другом, сказала она мне. Но бывший камердинер кардинала Коллонича действительно был в родстве с ее покойным мужем. Кардинал Коллонич: это тот самый кардинал, который много лет назад крестил девочку-турчанку, отвергнутую потом сестрами из Химмельпфорте, как рассказывала нам сама Камилла. Франц и Антон де Росси, Франц и Камилла, Антон де Росси и Коллонич, а также Коллонич и Химмельпфорте, и, наконец, Химмельпфорте и Камилла: какая логика, если она есть, скрывается во всей этой путанице?

И почему хормейстер никогда не берет плату за работу, которую выполняет для императора? Об этом рассказывал мне Гаэтано Орсини, который, как я теперь узнал, был невиновен, а значит, достоин доверия. Тот, кто не работает за деньги, размышлял я, в любом случае получает какого-то рода компенсацию. Какую же получает она? Когда Иосиф потребовал от нее отказаться от деятельности в качестве врачевательницы двузернянкой, она потеряла средства к существованию. Но вместо того чтобы брать плату за свои музыкальные композиции, она попросила у его императорского величества право жить в монастыре Химмельпфорте, то есть то, что больше походило на наказание, чем на вознаграждение.

Много лет назад Камилла и ее муж Франц ездили аж в далекую столицу Франции, чтобы навестить Атто Мелани. Хотели ли они познакомиться с учеником синьораЛуиджи или со шпионом наихристианнейшего короля? Можно ли предполагать, что Камилла не имеет ничего общего с темными делишками, в которых с давних времен запутался Атто? Я заметил, что Клоридия печально смотрит на меня: она знала о моих размышлениях и разделяла их, но сердце ее колебалось между недоверием и приязнью, которую она испытывала к хормейстеру.