Veritas

Что, черт побери, у Угонио за дела с Орсини? Что общего у пронырливого мошенника и известного тенора, друга Камиллы де Росси, более того, близкого друга императора? Неужели у них тайная договоренность?

Может быть, Орсини тоже всего лишь коллекционирует реликвии, сказал я себе, а Угонио должен был с ним встретиться, чтобы продать несколько «редких экземпляров». Но если это так, то почему же осквернитель святынь так ломался, лишь бы не сказать нам этого? С жадным выражением лица он описал нам свое следующее, после доставки головы Кицеберу, дело как «срочнейшее и деликатнейшее». Если ему нечего было скрывать, то он сказал бы нам, с кем у него встреча. А незадолго до этого я сказал ему, что каждый вечер отправляюсь в императорскую капеллу на репетицию «Святого Алексия» – значит, он знает, что я знаком с Орсини!

Нет, Орсини и Угонио что-то скрывают. Казалось, смешались черт и ладан, свет и тьма, ничто и все. Или это все же было предсказуемо – разве не были музыканты всегда удобны для шпионажа? Разве не очевидно, что шпионы тянутся к обманщикам? Так и есть. Но кто же эти оба повешенных? Только мы вздохнули с облегчением, узнав о голове для дервиша, и вот возникают два новых трупа!

– Значит, Угонио общается с Гаэтано Орсини, этим вторым святым Алексием, – воскликнул Атто. – Проклятье! И ведь осквернитель святынь только что был у нас в руках!

– Но он от своих ключей не откажется, синьор Атто, – утешил я его. – Как только он вернется, мы тщательно допросим его.

Атто еще сильнее поник в кресле с удрученным выражением лица. Я тоже сел. Из-за этих новостей все так резко изменилось, что мы были огорошены.

Осквернитель святынь объяснил все очень убедительно: дервиш не был заинтересован в смерти кого бы то ни было, всего лишь в голове Кара-Мустафы. Но если не было и следа турецкого заговора, то кто же тогда убил Данило, Христо и Популеску?

Факт налицо: мы не нашли никаких доказательств против турок. Оставались только последние слова Данило, сказанные им незадолго до смерти. Молодой понтеведриец отчетливо произнес имя загадочного Айууба и упомянул о не менее загадочных сорока тысячах мучеников Касыма.

Впрочем, было вполне возможно, сказал я себе, что несчастный умирающий просто бредил и механически повторял результаты своих изысканий по поводу Золотого яблока. Быть может, Данило узнал, что Золотое яблоко лежит в могиле Айууба, как позднее рассказал нам Киприан.

Может быть, подобно лучу солнца, отражающемуся от поверхности воды и разбегающемуся во все стороны, теряя при этом свою суть и целостность, загадка османского посольства связана еще и с тайными отношениями между Орсини и Угонио? А это, в свою очередь, с болезнью императора? Атто недвусмысленно говорил мне, что все музыканты – шпионы, и сам он – живое тому подтверждение! Верно ли это для хормейстера?

В этот момент в двери постучали. То был Пеничек. Привратница монастыря знала богемского кучера и пропустила его беспрепятственно. Он ищет Симониса, пробормотал тот. Бедный младшекурсник пришел, чтобы, как и обещал, сообщить нам дополнительную информацию по поводу полетов и, кроме того, передать записи лекций. С ним был поляк, Опалинский.

– Бронтология… Стильбология… Нефология? – озадаченно пробормотал я.

– Речь идет о философских учениях, которые исследовали загадочные природные феномены, – сказал Симонис немного автоматически, словно попугай повторяя университетскую лекцию.

Особенно же нефология занималась нашим вопросом, провозгласил Пеничек. Я обратился к Атто, чтобы спросить его, слышал ли он что-нибудь об этом, но старый аббат, очевидно, утомившись, уснул в кресле.

– А о чем идет речь? – спросил я Симониса.

– Это наука, которая, как бы это сказать… которая исследует, как воздух заставляет тело выполнять определенные движения, которые потом, не знаю… Давай, объясняй ты, младшекурсник! – приказал мой помощник.

Хромая, как обычно, богемец приблизился, открыл мешок, полный книг, и свалил их на стол такой грудой, что они вот-вот могли рухнуть на пол.

– Следи за тем, как пользуешься своими лапами! – отругал его Симонис. Младшекурсник был единственным существом, на котором он мог выместить пережитые в последнее время страхи.

– Мне действительно очень жаль, господин шорист, – униженно извинился тот.

Потом Пеничек признался нам, что в своих исследованиях полетов ни капельки не продвинулся и поэтому обратился к Яну Яницкому. Тот с удовольствием согласился помочь ему.

– Хотя я не знаю, почему это вас так живо заинтересовало, может ли корабль из дерева подняться в воздух, – начал Сталинский, – но этот вопрос действительно вызывает очень много разговоров.

Существовал некий профессор естественных наук, продолжал поляк, который ответил на этот вопрос. Как обычно в Вене, когда нужно решить проблемы технического характера, на помощь нам приходят итальянцы. Его звали Овидио Монтальбани, и он долгое время учился в университете Болонья. В академических кругах он очень известен, поскольку публиковал книги невероятного остроумия, в которых описывал самые запутанные и неизвестные области знания: калопилогию, харагмаскопию, диалогологию, атенографию, филавтологию, бронтологию, кефалогию, стильбологию, афродитологию, но в первую очередь нефологию.

Я бросил взгляд на первую из книг, которые выложил на стоял младшекурсник.

Несколько страниц были отделены закладками. Я открыл книгу в отмеченном месте и прочел:

Брови мои взлетели вверх от недоверия. Похоже, это не столько книга по естественным наукам, сколько загадка. Я пролистал дальше, до другой закладки, и предпринял новую попытку:

– Проклятье, да здесь же вообще ничего не понятно, – нетерпеливо воскликнул я, протягивая богемцу книгу.

Пеничек взял в руки том, еще открытый на той странице, где' я прочел последний отрывок, поправил очки на носу, пробежался глазами по строкам и с беспомощным выражением лица передал книгу Опалинскому. Тот, быстро прочтя страницу, провозгласил:

– Все ясно как божий день.

– Что ясно как божий день?

– Примерно то, что облака состоят не из особой субстанции, а из сгущенного пара. Поскольку воздух очень подвижен, этот пар может подниматься и двигаться.

– Но это я тоже знаю! – возмутился я.

– Что ж, господин мастер, – ответил Опалинский, не давая сбить себя с толку, – здесь нам мог бы помочь другой труд Монтальбани, «Бронтология», где с завидной проницательностью исследуются все тайны грома, молнии и зарницы. Однако поскольку время поджимает, разумно сразу же рассмотреть работу другого автора, соотечественника Монтальбани. Этот мастер невероятной учености и образования – великолепный доктор Джеминиано Монтанари.

Он взял из стопки книгу со странным названием и протянул мне: