Белокурый циклон

– Вы знаете здешних людей, господин Гуггенхейм?

– Ну… В своем округе, конечно, знаю. Впрочем, в прошлом году, когда была эпидемия тифа, и я здесь немало поработал.

– Вы знакомы с господином Воллисгофом?

– А когда он умер?

– Он еще жив. Насколько мне известно, во всяком случае…

– Тогда не имею счастья. Вообще-то я приезжаю сюда в основном ради вскрытий. Я мало расположен к светской жизни. Моя профессия требует сосредоточенности и углубленности.

Гуггенхейм попытался изложить вкратце все достоинства недооцениваемой многими профессии судебного врача. Это же занятие, требующее высокого мастерства. Можно сказать, увлекательное занятие, если у человека есть призвание к нему и он не склонен принимать на веру шаблонные утверждения. Возьмем, к примеру, трупные пятна…

– В другой раз, доктор. Вы обязательно расскажете мне обо всем этом, но в первую очередь мне хотелось бы познакомиться с господином Воллисгофом…

Гуггенхейм нахмурился, но форсировать разговор на научные темы, тем не менее, не стал.

– В доме у Воллисгофа я один раз был, но лично с ним не знаком. Я был там, когда у них умер сторож. Определенные следы внешних повреждений навели меня на мысль вызвать полицию. Как раз когда я уезжал, они забрали жену покойного.

– А с тех пор?

– С тех пор она сидит, потому что при вскрытии обнаружилось…

– Оставим мертвых в покое, доктор…

– Исключительно разумная мысль. Однако, прежде чем сделать это, постарайтесь хорошенько осмотреть их. Видите ли, мой девиз: пока вскрытие не закончено, все, кто еще жив, находятся под подозрением. В прошлом году, в Санкт-Галлене…

Эдди Рансинг так и не узнал, что именно произошло с доктором Гуггенхеймом в прошлом году в Санкт-Галлене, хотя, вполне возможно, что эта история оказалась бы еще любопытней, чем поучительный случай со следами внешних увечий у покойного сторожа. Эдди просто поскорее расплатился и вышел.

Выйдя на улицу, Эдди стал думать над тем, что ему делать дальше. Размышления его не успели продлиться и двух минут, когда перед ним появилась какая-то кошмарного вида женщина с невероятно грязным носом и чудовищно распухшей от больного зуба щекой. Женщина подошла прямо к Эдди.

– Прошу прощения, я Виктория, жена старшего садовника Кратохвила.

– Что вам нужно?

– Старый Иоганн Воллисгоф просил передать, что хотел бы поговорить с вами, но только вы постарайтесь уж кричать погромче, потому что бедняга немного глуховат. На левое ухо. Это у него осложнение после прошлогоднего гриппа.

Несколько ошарашенный Эдди последовал за женой садовника, предельно медленно и осторожно шагавшей впереди по темной улице. Поначалу Эдди воображал, что самое практичное – идти за нею след в след, но, пятый раз шагнув прямо в грязь, понял, что Виктория, жена старшего садовника Кратохвила, ступает так осторожно только для того, чтобы случайно не пропустить в темноте хоть одну лужу.

– Не знаете, почему господин советник послал вас за мною?

– Чего?

– Я спросил, – нервно рявкнул Эдди, – почему ваш хозяин прислал вас?

– Потому что Хелли нету дома. Пошла за газетами в Эрленбах.

Хлюп!

Эдди по самые лодыжки оказался в луже.

– Вы уж поосторожнее, а то дорога тут неважная, – сказала жена старшего садовника. – Скоро собираются вымостить ее. Какие-то горожане уже два раза пробовали, только их обоих посадили, потому что они все разворовали. Теперь этим Гютрих занимается. Этот уж воровать не станет – он уже и так один раз сидел.

Что – то со страшной силой толкнуло Эдди в спину… Это, нарушая все правила движения, их решила обогнать корова.

– Я же говорила, чтоб вы были поосторожнее… Рыжуха, скотина ты этакая!!! Настоящая разбойница! Возвращается вечером домой – и всегда по пешеходной дорожке…

«Где это тут пешеходная дорожка?» – с отчаянием подумал Эдди и поднял из грязи шляпу, которую зашедшее слишком далеко в своей игривости жвачное сбило с него метким ударом хвоста.

В конце концов они все-таки добрались до виллы.

Когда Эдди вошел в старомодную, обставленную тяжелой дубовой мебелью гостиную, первое, что ему бросилось в глаза, были разгуливавшие по ней кошки самых разнообразных расцветок и размеров. Над большим цветочным горшком нахохлился попугай с красным хохолком, а в одном из кресел сидела над вышивкой очень целомудренного вида девица лет сорока пяти. Старик с орлиным носом и почти лысой головой, на которой сохранилось всего несколько седых, но зато очень длинных волосинок, встал, сделал, опираясь на трость, несколько шагов и, наступив на полу своего халата, рухнул прямо в объятия Эдди и несколько секунд отдыхал на его груди.

– Тысячу раз просил их обрезать полы… Материю им, видите ли, жалко… А я когда-нибудь сверну себе шею!.. Очень рад вас видеть.

– Я тоже рад с вами познакомиться.

– Чей знакомый?

– Меня зовут Эдди Рансинг! – во весь голос рявкнул Эдди.

Девица подошла к ним.

– А мое имя – Грета, – сказала она. – С папой надо говорить погромче, он глуховат. Садитесь, пожалуйста.

Эдди сел. От фрейлейн Греты он узнал, что человек десять, запыхавшись, примчались сюда, чтобы рассказать о приезжем, интересовавшемся ее отцом. Советник, разумеется, тут же послал служанку пригласить незнакомца. Еще через полчаса Эдди, багаж которого доставили тем временем из гостиницы, уже поднялся в предназначенную ему комнату, чтобы переодеться и принять душ.

Время после ужина прошло в дружеском перекрикивании. Слуховой аппарат, с помощью которого старик мог вполне прилично вести беседу, сломался почти год назад, а купить новый у него рука не поднималась.

Только в одиннадцатом часу Эдди решил перевести разговор на единственно интересовавшую его тему.

К этому моменту уже три кошки сладко спали у него на коленях.

– Видите ли, я приехал из Лондона, потому что коллекционирую произведения искусства.

– Что он сказал?! – прерывающимся голосом астматика спросил у дочери Воллисгоф.

Грета крикнула:

– Коллекционер! Старик понимающе кивнул:

– Мой внучатый племянник тоже слушает лекции!

В это время появился новый гость: герр Максль, местный аптекарь и одновременно режиссер и драматург, сочинивший много лет назад драму «Вильгельм Телль». Как человек, повидавший мир, он всюду был желанным гостем. В молодости ему и впрямь случилось побывать в Брно по поручению одного оптового торговца скотом.

Чуть позже Эдди отвел Грету в сторону. Личико у этой девицы было лимонно-желтого цвета, а волосы были повязаны голубым бантом. Улыбка делала ее разительно похожей на отставного японского министра, снимающегося в какой-нибудь кинохронике. В целом выглядела она на редкость безобразно, а вставные челюсти отнюдь не смягчали это впечатление.

– Видите ли, – сказал Эдди, – я собираю керамику работы некоторых английских мастеров. Особой ценности эти вещи не имеют, но у всякого есть свои причуды.

– Мне ли не знать об этом? У меня есть тетя, которая то и дело моет руки. Просто невозможно что-то поделать с нею. Скажите, какой смысл в том, чтобы постоянно мыть руки?

– Короче говоря, я коллекционирую…

– Нет, скажите, бога ради, какой смысл постоянно мыть руки?

Рансинг был близок к тому, чтобы хорошенько стукнуть свою собеседницу.

– Я собираю старую керамику, – устало повторил он, – и в одной фирме мне удалось установить имена покупателей кое-каких интересующих меня вещей. Ваш отец семнадцать лет назад купил в Лондоне две статуэтки.

– Наверняка он заплатил за них!

– Это само собой разумеется. Не об этом речь. Среди прочих вещей меня занимают «Жнецы»… – Эдди умышленно назвал первой именно эту статуэтку. – Ну и, кроме того, небольшая шкатулка с фигуркой Дремлющего Будды.

– Ах, а я как раз подарила эту статуэтку!

В глазах у Эдди потемнело, и он почувствовал, что ему надо бы присесть. В ту же секунду он ощутил острую боль в щиколотке. Одна из кошек, которую он только что согнал с коленей, мстительно старалась содрать с него когтями носки.