Кровные враги

Торсби решил выяснить все, что можно, насчет этой особы.

Узнать удалось очень мало.

«Чумное дитя», как называли рожденных во время первого мора, случившегося в Англии, она тогда же осиротела. Ее родственники заплатили семье торговцев, чтобы те воспитали девочку. А затем, несколько лет тому назад, дядюшки решили вернуть Элис в лоно семьи и, обучив как следует, представить ко двору. Денег за Элис давали немного — впрочем, вполне достаточно, чтобы привлечь респектабельного мужа, — но учение ей впрок не пошло, судя по дерзким замечаниям, к тому же манеры ее все равно выдавали воспитание в торгашеском доме. Торсби презирал эту девицу.

В его положении было не совсем прилично осведомляться у придворных, каким образом дядюшки Перрерс купили благосклонность королевы, но как лорд-канцлер Торсби имел доступ ко всем юридическим документам. Он велел своему секретарю, брату Флориану, тщательно просмотреть все бумаги на предмет упоминания в них имен Краунса и Перрерса.

Брат Флориан отчитался: Краунс действительно оказался младшим служащим в компании Голдбеттера; его имя попалось в документах всего лишь раз — он доставил в королевский суд письмо, написанное Ридли в защиту Голдбеттера. Имя Перрерс в королевском архиве отсутствовало.

— Однако, — заметил с самодовольной улыбочкой брат Флориан, — в Лондоне всем известно, что эта самая Перрерс вынашивает королевского бастарда.

— Святые небеса. — Торсби недоверчиво уставился на Флориана. — Как он мог выбрать такое создание? Унизить королеву таким… Невозможно. Ты уверен?

— Это подтвердили мои самые надежные осведомители.

Архиепископу показалось, будто мир перевернулся с ног на голову. Не переставая думать о Перрерс и убедившись, что Краунс был всего лишь незначительным служащим в компании Голдбеттера, Торсби потерял интерес к убийству Краунса, велев занести его в архив как обычное ограбление.

Но остался ли Ридли доволен таким решением?

Когда Микаэло привел Гилберта Ридли в зал, Торсби в смятении уставился на торговца. Архиепископ помнил Ридли как дородного человека, настоящего толстяка. Но сейчас перед ним стоял бледный и худой мужчина. Истощенный, с обвисшими щеками и плохим цветом лица, как бывает у тех, кто перенес тяжелую болезнь.

— А я и не знал, что вы болели, — сказал Торсби.

Ридли покачал головой и присел у стола.

— Нет-нет, я не болел. Во всяком случае болезнью это считать нельзя. Я… — Ридли вздохнул, проведя по лицу рукой, унизанной кольцами. — Мне трудно было смириться со смертью друга. Вы помните. Уилл Краунс. Убит прямо здесь, возле собора. Зарезан. — Ридли удрученно замолк.

Торсби кивнул.

— Разумеется, я помню, что случилось с Уиллом Краунсом. — Заметив, как задрожала рука гостя, когда тот подносил к губам бокал с бордо, Торсби решил успокоить его. — Мне жаль, что наше расследование ни к чему не привело. О жизни Уилла Краунса почти ничего не известно, и, видимо, врагов у него не было.

— Не сомневаюсь, вы сделали все, что могли. Я не сумел ничем помочь вашему человеку, Арчеру. Уверяю вас, я преисполнен благодарности за ваше старание найти убийц.

Ридли улыбнулся архиепископу какой-то странной приторной улыбкой. Торсби подумал, что, похоже, этот человек приблизился к Богу через смерть своего друга. Обрел милосердие и смирение, две благодати, которых прежде ему, к сожалению, не хватало.

— Мы сделали все, что могли, — подтвердил Торсби.

Ридли кивнул.

— У нас с Уиллом… Впрочем, вы знаете о нашем деловом партнерстве. Мы были молоды, полны надежд и думали, что нас ждет успех. И мы действительно преуспели. Без Уилла ничего бы этого не случилось. В отличие от меня, он умел разговаривать с людьми. Мягкий голос, манеры, внушавшие доверие. — Ридли сделал большой глоток вина. В его глазах сверкнули слезы.

— Нам не удалось найти фламандца, который служил у вас посредником, Мартина Уэрдира, — сказал Торсби. — Подозреваем, в Йорке он живет под другим именем.

— Вряд ли он вообще теперь появляется в Йорке. Ему здесь нечего делать.

Торсби согласился.

— Никто по доброй воле не отправится на север. Сюда ездят только по приказу.

Ридли покачал головой.

— Позвольте возразить. Я всегда с нетерпением ждал, когда попаду домой. Мне не хватало этих болот, вереска, тихих зимних снегопадов, первых морозов, когда земля скрипит под ногами.

— Мой дорогой друг, как поэтично вы отзываетесь об этой пустоши…

— Для меня это не пустошь. Вы рассуждаете как южанин. Но вы, кажется, родились в Озерном крае?

Торсби нахмурился.

— Что-то не припомню, когда я вам рассказывал о своей семье. — Ему не нравилась фамильярность.

Ридли почтительно склонил голову.

— Я предлагаю вам большую сумму на то, что вскоре, как я слышал, станет вашей усыпальницей. Мне хотелось все разузнать о вас, убедиться, что именно так следует отблагодарить Господа за мое благоденствие.

Они молчали, пока Мейви, кухарка, расставляла перед ними тарелки с едой.

Торсби, полагая, что разговор может коснуться убийства Краунса, попросил Мейви обслужить их за ужином. Он ей доверял.

На глазах у архиепископа Ридли достал кисет и добавил в вино щепотку какого-то порошка. Мейви, терзаемая любопытством, проходя мимо, как бы ненароком потянула носом и тут же поморщилась.

— Что вы подмешиваете в свое вино? — поинтересовался Торсби.

Ридли передернуло, когда он осушил бокал и вытер рот.

— Это укрепляющее средство, им пичкает меня жена с середины лета. Отвратительный вкус, но она надеется, что снадобье успокоит мои нервы и желудок. Недавно она чуть смягчила его вкус, но все равно лекарство омерзительное. Я его принимаю, лишь бы ублажить Сесилию. Должен признаться, меня несколько тревожит то, что одежда на мне с каждым днем становится свободнее.

Мейви поставила второй графин с вином возле Ридли и бросила взгляд на талию гостя, плотно перехваченную красивым ремнем. Торсби проследил за ее взглядом и кивнул.

— Хорошая форма, но дорого обошлась. Вероятно, вам следует переговорить с аптекаршей, что торгует неподалеку от вашей гостиницы. Люси Уилтон знает свое ремесло.

Ридли покачал головой.

— Сесилия может обидеться.

— Даже если новое лекарство поможет?

— Этого никто не может гарантировать.

Мейви исчезла.

— Что ж, ешьте вдоволь, — посоветовал гостю Торсби. — На зиму следует поднакопить жирку.

Ридли хмыкнул и налил себе еще вина.

— Даже мой ювелир выиграл оттого, что я похудел, — я заказал ему уменьшить все свои перстни.

Торсби посмотрел на пальцы гостя, все в кольцах, и вспомнил рассказ Арчера о безрассудстве Ридли, рискнувшем отправиться в дорогу, даже не сняв украшений.

— Полагаю, вы не выставляете напоказ свои драгоценности на чужбине, во время путешествий?

Ридли поднял левую руку, пошевелив пальцами. Большие каменья — жемчуг и лунный камень, тяжелая золотая оправа.

— Капитан Арчер счел меня глупым павлином, когда встретил на дороге. С тех пор я веду себя более осторожно. Но здесь, в городе, мне важно произвести впечатление человека богатого, не чуждого роскоши, это хорошо для дела.

— Но только не на улицах, надо полагать.

Ридли пожал плечами.

Какое-то время они ели молча, потом Ридли начал выведывать у архиепископа дворцовые новости.

— Поговаривают, будто новая фрейлина завоевала сердце короля.

Торсби поморщился. Даже здесь выскочка Перрерс умудрилась испортить ему настроение.

— В последнее время я посещаю двор только по долгу службы, как канцлер.

Ридли отказался от попыток что-либо выведать.

После обеда, когда они сидели у камина, потягивая бренди, Торсби наконец заговорил о деле.

— Вы предлагаете большую сумму для моего придела Святой Марии, Ридли. На такие деньги можно купить красивый витраж. Даже два. Так обычно и делают, когда пожертвование настолько велико. Подберем подходящую историю какого-нибудь святого, которого изобразят с вашим лицом, а у женской фигуры второго витража будет лицо вашей жены, в уголке вставим ваш семейный герб или ваше имя и принадлежность к гильдии, что-нибудь в этом роде.