Башня одиночества

— Не сбавляйте, мы не можем терять ни минуты.

Хоган снова нажал на газ, и большой автомобиль продолжил свой стремительный путь в ночи, освещаемый время от времени вспышками молнии.

Через несколько километров асфальт закончился и дорога превратилась в горную тропу, размытую потоками стекавшей со склонов воды. Падре Бони включил лампу в салоне и стал изучать карту.

— На ближайшем перекрестке сверните налево, — сказал он. — Мы почти приехали.

Хоган выполнил указание, и через несколько минут они выехали на узкую дорожку, мощенную крупным булыжником и оканчивающуюся площадкой, в глубине которой высилось здание, освещаемое лишь тусклым светом двух фонарей. Они выбрались из машины под шум дождя, натянули плащи, пересекли небольшое освещенное пространство и вошли внутрь через застекленную дверь.

В будке вахтера сидел старик и читал спортивную газету. Он поднял очки на лоб и с удивлением посмотрел на прибывших.

— Кто вы такие? — спросил он, оглядывая их с ног до головы.

Падре Бони показал свое ватиканское удостоверение.

— Мы из канцелярии Ватикана, — пояснил он, — и наш визит должен остаться в строжайшей тайне. Нам нужно видеть падре Антонелли, и как можно скорее.

— Падре Антонелли? — повторил мужчина. — Но… ему очень плохо. Не знаю, можно ли…

Падре Бони посмотрел на него пристально и сурово:

— Нам необходимо немедленно его увидеть. Вы меня поняли? Немедленно.

— Минутку, — сказал мужчина. — Я должен предупредить дежурного врача.

Он снял трубку, и вскоре появился сонный доктор, тоже очень пожилой, несомненно, уже давно находившийся на пенсии.

— Падре Антонелли пребывает в критическом положении, — заявил он. — Не знаю, в состоянии ли он вас понять и ответить. Это действительно необходимо?

— Это вопрос жизни и смерти, — заявил падре Бони. — Жизни и смерти, понимаете? Нас послала канцелярия Ватикана с приказом, наделяющим меня чрезвычайными полномочиями.

Было очевидно, что у врача нет ни малейшего желания пререкаться со столь уверенным в себе и властным человеком, у которого, вероятно, были достаточно веские причины явиться сюда в такой час и в такую погоду.

— Как хотите, — смиренно кивнул он и повел их по лестнице, а потом по длинному коридору, скудно освещенному парой ламп. — Это здесь, — сказал врач, остановившись перед застекленной дверью. — Прошу вас, как можно короче. Он смертельно устал. Целый день мучился ужасной болью.

— Не сомневайтесь, — ответил падре Бони, открывая дверь, за которой угадывался свет ночника.

Падре Антонелли покоился на своем смертном одре, бледный, вспотевший, с закрытыми глазами. Комната тонула в полумраке, но падре Хоган разглядел аскетическую мебель, распятие у изголовья кровати, лежащий на тумбочке молитвенник с четками, стакан воды и какие-то медицинские снадобья.

Падре Бони приблизился к больному, сел рядом, даже не сняв плаща, и сказал ему на ухо:

— Я падре Бони, Эрнесто Бони. Мне нужно с вами поговорить… Мне нужна ваша помощь. — Хоган прислонился к стене и застыл в неподвижности, глядя на них. Антонелли медленно открыл глаза, и падре Бони продолжил: — Падре Антонелли, мы знаем, что вы очень страдаете, и не осмелились бы беспокоить вас в такой момент, если б не насущная потребность… Падре Антонелли… вы понимаете, что я говорю вам?

Больной с трудом кивнул в знак согласия.

— Прошу вас, выслушайте меня. Десять лет назад, заведуя фондами криптографии Библиотеки Ватикана, вы принимали человека по имени Десмонд Гаррет?

Больной вздрогнул и тяжело вздохнул — видно было, что это причиняет ему боль — и, испустив негромкий стон, снова утвердительно кивнул.

— Я… я прочел ваш дневник, спрятанный в сейфе.

Больной сжал челюсти и повернул голову к собеседнику, изумленно глядя на него.

— Это получилось случайно, поверьте, — продолжал падре Бони. — Я искал документы. И ненароком наткнулся… Зачем? Зачем вы показали Десмонду Гаррету Камень Созвездий и текст «Таблиц Амона»? — Старый священник, казалось, вот-вот потеряет сознание, но падре Бони схватил его за плечи и встряхнул: — Зачем, падре Антонелли? Зачем? Мне необходимо это знать.

Падре Хоган застыл, словно парализованный. Он стоял, прислонившись к стене, и душа его полнилась глубокой тревогой и смятением при виде столь грубого пренебрежения к чужим страданиям, но падре Бони не обращал на него внимания, продолжая мучить больного с безжалостной настойчивостью. Умирающий с огромным усилием повернулся к человеку, допрашивающему его, и падре Бони приблизил ухо к его губам, чтобы не упустить ни слова.

— Гаррет сумел прочесть текст «Таблиц Амона».

Падре Бони недоверчиво покачал головой:

— Это невозможно, невозможно.

— Вы ошибаетесь, — прохрипел старик. — Гаррет нашел двуязычный фрагмент…

— Однако этот текст хранился в строжайшем секрете. Почему вы нарушили запрет и показали его иностранцу? Зачем вы это сделали?

Падре Антонелли закрыл глаза. Две слезинки покатились по его щекам.

— Жажда… жажда знания… нечестивая гордыня… Я тоже хотел прочитать этот текст, проникнуть в тайну запретных, сокровенных записей. Я согласился показать ему Камень Созвездий и «Таблицы Амона», если он даст мне ключ к шифру… Отпусти мне грехи. Прошу тебя, отпусти мне.

— Каких знаний? Гаррет прочел весь текст или только часть?

Худые щеки старика заливали слезы, глаза широко раскрылись. В них застыло безумие, будто он бредил, голос стал глухим, словно из бочки, когда он заговорил, задыхаясь, с невольным ужасом:

— Иная… Библия, навеянная чужой, свирепой цивилизацией, обезумевшей от гордости собственным разумом… Они пришли в оазис Амона из древнего города, погребенного в южной части пустыни… из… из…

— Из какого города? — беспощадно допытывался падре Бони.

— Из города Тувалкаина. Господом заклинаю тебя, отпусти мне грехи мои.

Он простер руку к допрашивающему его человеку, умоляя того сотворить крестное знамение, но не смог дотянуться. Последние силы оставили его, и голова старика упала на подушку.

Падре Бони придвинулся ближе.

— Город Тувалкаин… Что это значит? Что это значит?.. Перевод, где перевод? Скажите мне… Где он? Где он, Богом молю!

И тогда Хоган отделился от стены и подошел к нему.

— Вы не видите, что он умер? — гневно воскликнул он. — Оставьте его в покое. Он ничего вам больше не скажет.

Приблизившись к изголовью, Хоган осторожно, почти ласково, закрыл глаза старика и поднял руку, творя крестное знамение.

—  Ego te absolve, — пробормотал он; глаза его блестели, и голос дрожал, — a peccatis tuis, in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti et ab omni vinculo excomunicationis et interdicti…

Они покинули здание под проливным дождем и неистовыми порывами ветра. Хоган завел машину и поехал прочь, с каждым поворотом и изгибом дороги углубляясь в темную мокрую зелень леса. Молчание камнем висело над ними. Падре Бони первым решился заговорить:

— Я… мне не хотелось бы, чтобы вы плохо обо мне думали, Хоган… Этот текст очень важен… Мы должны были выяснить… Я только…

— Вы ведь не все рассказали мне об этом тексте… Что вам еще известно? Я должен знать, если вы рассчитываете на мою помощь.

Падре Бони поднес руку ко лбу.

— Я нашел дневник падре Антонелли, когда приступил к исполнению его обязанностей. Как я вам уже говорил, он внезапно почувствовал недомогание и не успел найти подходящий тайник для своих сокровенных бумаг. В этом дневнике он упоминал о тексте под названием «Таблицы Амона» и писал о послании, явившемся с небес, указывая год, месяц и день знаменательного события. Я долго размышлял над этими словами и в конце концов решил найти истину, хотя шансы и казались ничтожными.

— Поэтому вы встретились с Маркони и бросили ему дерзкий вызов, предложив построить для Ватиканской обсерватории радиоприемник с особыми свойствами… радио на ультракоротких волнах… необыкновенный аппарат, невозможный на нынешнем уровне развития науки…