Джин с Толиком

«Лягушатник», летний открытый бассейн, детский и неглубокий, из которого почему-то осенью не слили воду, теперь прочно замерзшую, окружили торговыми палатками, стилизованными под сказочные лесные завалы всякими корягами и пластиковой паутиной. В завалах этих сидели ряженые черти и чертовки и продавали всякую всячину, в основном – съедобную. Молодых раскрасневшихся девчонок в темных пушистых шубках, с острыми рожками и роскошными хвостами не портили даже не очень симпатичные накладные пятачки.

По аллеям парка бродили колдуны и прочая нечисть. Они хихикали и приставали к довольным прохожим, за спины которых испуганно жалась молодая поросль, которую злодеи и выпрашивали у родителей по сходной цене. Но сильно не перебарщивали – никто из малышей не плакал, зато все они клятвенно обещали родителям впредь слушаться, лишь бы их не отдали бабе Яге или деду Ёжке. После чего дружно топали к центру парка, где была сооружена сцена, и вовсю гремело представление.

Я тоже подошел к сцене и, не сдерживая светлой праздничной улыбки, рвущейся из души на волю, рассеяно смотрел на разворачивающееся действо. Похоже, там все уже двигалось к концу, ибо добро вовсю побеждало невзрачное зло, ничуть не стесняясь быть не очень гуманным. Зло оказалось с юмором, и шутило до последнего.

Впереди меня, время от времени заливаясь смехом, стояли две девушки с мальчишкой лет семи-восьми. Взгляд мой упал на девушку слева, блондинку с аккуратным каре, которое прикрывал белый берет, изрядно припорошенный снегом.

Она немного напомнила мне ту Настю, с которой я так и не познакомился и чей портрет в деревянной рамке висел в новой квартире, аккурат над Густавом Беккером. Правда, та Настя была чуть повыше, и волосы у нее были гораздо длиннее.

Настроение затуманилось легким сожалением о своей теперешней холостяцкой жизни, где-то на задворках памяти мелькнула Ирка, но тут же исчезла, а грустное послевкусие осталось, постепенно тая в лучах неистребимого предчувствия любви. Я снова взглянул на сцену поверх берета, и подумал:

«Хорошо бы, вот прямо сейчас, влюбиться в эту девушку, да чтобы она оказалась именно той – настоящей, моей половинкой».

Девушка неожиданно развернулась ко мне и, хлопая заснеженными ресницами, удивленно спросила:

– Простите, что вы сказали? Влюбиться в меня? Я – та самая… половинка?..

Последнее слово она не произнесла, а лишь обозначила, уже изрядно побледнев и начав заваливаться вперед. Мне только и осталось, что подхватить ее на руки, не соображая толком, что происходит.

Очень трудно было понять, что же больше меня поразило – тот факт, что девушка, похоже, услышала мои мысли, причем, скорее всего, благодаря все той же синестезии (то есть прав был все-таки Гуру насчет людей-бандюго, или как там нас теперь называть!). Или то, что девушка, со всей своей голубоглазой бесконечностью, оказалась Настей!

Постриженная, с другим макияжем и без каблуков, но это была именно та девушка, которую я впервые в своей жизни увидел в пятницу, тринадцатого ноября, в кафе «У рыцаря»!

Дальше все происходило, как в тумане. Я нес Настю на руках, рядом со мной порхала ее взволнованная подружка с мальчиком, а я их успокаивал, что это простой обморок, и сейчас все пройдет…

Мы шли по тропинке, изрядно присыпанной снегом, по направлению к моему дому. Лешие и кикиморы, черти и колдуны шарахались от нас в стороны, а в парке, вытесняя меня в свою сказочную реальность и растворяя реальность существующую, звучала волшебная песня «Старого Примуса»:

Мы шли, песня звучала, а я абсолютно точно знал, что именно так, как в песне, все и будет. Потому что иначе быть не может. А когда Настя открыла глаза, я понял, что и она это знает. Абсолютно точно…