Джин с Толиком

К концу первой кружки мое сердце вернулось к уже выученной им пляске Святого Витта, и изобретательно придумывало новые па, больше походившие на акробатический рок-н-ролл.

Когда мы закончили, я сильно взмок. По́том были пропитаны даже носки. Руки начали обретать чувствительность, и при этом предательски – нет, не вздрагивать, а дергаться в судорогах. Не иначе, сердце и до них добралось, и научило плохому.

Вскоре Вова, открутив глушитель, уложил свой инвентарь в ящик для инструмента, и стал окончательно походить то ли на сантехника, то ли на слесаря-инструментальщика, причем – непременно героя социалистического труда. На татуировку в виде перстня с кинжалом, обвитым змеей [15], я старался не смотреть, и глупо улыбался, демонстрируя последствия придуманной черепно-мозговой травмы.

Собравшись уходить, дядя Вова поинтересовался, как скоро я разрулю проблемы со Свином. Я ляпнул, что в течение недели – и угадал насчет реальности срока, потому что киллер, видимо, оценив по памяти охрану Свина, задумчиво кивнул. В участии, которое дядя Вова проявлял ко мне, больше всего было заметно мерцание трехгранного вопроса про бабло – сто́ит ли отдавать задаток, или запросить существенной добавки, или пока лучше подождать?

– Я те, по х-ходу, антик [16] п-покоцал [17] децала [18]. Ну, хоть не набурагозил [19] по п-полной! – он хохотнул, показав испорченные чифирем зубы. Коротко потер указательными пальцами друг о друга, сжав остальные в кулак. Я знал, что это – жест одобрения. Похоже, Свина не очень-то любили…

Киллер перешагнул порог, забрав с собой все мое напряжение…

Хотя нет – психологическое напряжение спало, а вот чифирь давал о себе знать настойчиво, будто неуемный кредитор.

Я прошелся взад-вперед, пытаясь вспомнить, чего же не хватает в квартире? Не хватало Джина – это стало ясно при взгляде на нетронутую миску с творогом, который уже заветрился.

Такого с пушистым пронырой не случалось. Не то, чтобы он был ярко выраженным рабом желудка, но растущий организм требовал свое, и мыть за котом миски приходилось очень редко – конечно, отчасти из-за лени, а отчасти из-за того, что все вылизывалось до зеркального блеска. Чего нельзя было сказать о его личном туалете – ну, тут тоже на кота роптать было нельзя, ведь он нигде, кроме отведенного для этого места, сюрпризов не оставлял. Не соврала та женщина, котенок к лотку был приучен.

Поиск в комнатах результатов не принес, но немного помог утихомирить сердце – а может, просто выдыхался чифирь. Проверив все знакомые мне нычки, и не найдя там никого, похожего на полосатого исследователя, я озадачился.

Оставался последний козырь – я бы даже сказал, джокер. Вынув из морозилки пайку мелкой рыбешки, которую продавали на рынке живьем за сущие копейки, я поместил ее размораживаться в микроволновку, а сам крикнул с кухни:

– Джин, рыбки хочешь?

Тут же где-то послышался приглушенный мяв, который, подобно поисковому биперу, больше не замолкал ни на секунду – до того самого момента, когда я извлек бедного Джина из санузла. Там он оказался еще утром, пока я брился, и был случайно захлопнут в кафельном плену. Амнистированный котенок был приговорен к двойной порции рыбешки, с чем он, хрустя и урча, справился за пару минут. А потом, умывшись и хорошенько подумав, доел и творог…

А что? Голод – он не тетка. И даже не дядька. Как сказал великий Шиллер, «Любовь и голод правят миром»…

Глава тридцать четвертая. Перелом

На душе было скверно. Как-то совсем уж. Наступающий на меня кошмар никак не мог быть исправлен известными и привычными мне способами. А пока я мешкал и выжидал, он с каждым днем усугублялся и являл новые неприятные сюрпризы.

Мною проживался короткий временной отрезок, после которого бездействие будет самоубийством. Чтобы немного собраться с мыслями, я вышел прогуляться, с удивлением наблюдая погодные изменения, на которые не обратил внимания в первой половине дня. Исключительно по причине молниеносных перемещений между домами и маршрутками.

На улице недобросовестная осень спешно готовилась к зиме. Некоторые листья, как предвещал ветер, не успели пожелтеть и не стали, вальсируя в прощальном танце, опускаться на землю. Они так и примерзли к ветвям зелеными. Унылая пора стремительно ушла в декретный отпуск, обещая вернуться через девять месяцев снова. А то, что не доделала она, приходилось быстренько отрабатывать зиме. Та действовала, как могла – сердце за промахи в чужой работе у нее не болело.

Застывший холодец из разноцветных листьев и льда выглядел красиво, но непривычно. Ветви деревьев не выдерживали веса обледеневших листьев и их страстного желания коснуться земли, и ломались. В замерзших лужах мутно отражались провисшие электрические провода и озябшее небо, с которого, наконец-то, перестало капать.

Я ходил по аллеям парка Фрунзе, наматывая круги большого радиуса около Вечного огня. Мне всегда лучше думалось, когда я ходил. Неизменный плеер плакал Стингом, и такой саундтрек неплохо подходил к моему состоянию.

Почему-то не работало мое пари про некурение. Такого раньше не бывало. Я всегда был готов к разным неприятностям, которые возникали сразу же после отказа от привычки целоваться взатяг с сигаретой. Говорят, что на человека после исповеди практически сразу обрушивается какое-нибудь испытание. Для проверки твердости. Или искренности исповеди. Не знаю точно, никогда не исповедовался. С отказом от сигареты всегда было что-то похожее, выбивающее тебя за поля обыденной жизни.

Как ни странно, Свин, невзирая на всю серьезность его темных замыслов, в рейтинге Гадостей занимал не первое место. Самым больным и неприятным было расставание с Ирой. А форма этого расставания была вовсе чудовищной.

Потом следовали штучки-дрючки с синестезией. Причинно-следственное резюме моего текущего положения выглядело неутешительно: я бросил курить, и вследствие этого полностью прекратились мои любовные отношения и сексуальная жизнь, и, вдобавок, поехала крыша.

И еще, сразу же после письменного заключения пари на категорический отказ от сигарет, в мою жизнь врезался Свин. Ничего себе, сходил за хлебушком…

Из изначально хороших событий, на сегодняшний момент, можно было назвать лишь приобретение Густава Беккера. На этом все. Стоит ли упоминать, что для моего мозга, сердца и души такой размен не выглядел равноценным?

Я брел по аллеям парка и думал: а может быть, все не так плохо, и я просто не вижу и не пользуюсь теми благами, которые мне добросовестно подкидывают Высшие Силы – участники пари? Быть может, не стоило отдавать деньги, потерянные пацаном у рынка домашних животных? Да нет, чепуха, ну стал бы я немного богаче, а ребенку влетело бы от родителей, еще неизвестно, сколько они зарабатывают. Хотя, конечно, и отправлять одного ребенка с такой суммой было откровенным безрассудством с их стороны…

Меня терзало непонимание главного вопроса: я же просил оставить и упрочить мои отношения с любимой женщиной. А они рухнули. Они вообще оказались не такими уж взаимными, как я полагал. А может быть, это как раз и есть хорошее событие? Мысль была явно притянута за поросшие редким пушком звуковые уловители и звучала слишком глупо. Оптимистично, но глупо.

Я понял, что сам себя пытаюсь обмануть – ведь если нарушен основной пункт пари, само пари не выполнено. И никогда не будет выполнено противной стороной. И тогда я могу не выполнять свою часть обязательств.

То есть, можно смело купить в уставленном табачными изделиями киоске, мимо которого я как раз проходил, обойму в двадцать зарядов и с наслаждением расстрелять собственные легкие и остальные внутренние органы.