Правосудие в Калиновке (СИ)

Вместо того, чтобы поспешить за ней, не расходуя драгоценное время на расспросы, тем более, от одного вида этой троицы в костюмах у меня без преувеличения тряслись поджилки, даром, что события развивались во сне, я, попридержал Исиду за локоть:

— Оля? Это ты?!

Брови египетской богини сдвинулись к переносице, но затем... Затем на ее лицо, такое знакомое и родное с самого детства, набежала легкая тень. Словно полупрозрачное облачко ослепительным летним днем очутилось между землей и Солнцем. Как будто она пыталась вспомнить нечто, даже не выскочившее из головы, а затерявшееся между бесчисленными коридорами и этажами памяти. Но потерпела неудачу и снова стала Исидой.

— Идем, живее! — прикрикнула она, бросив короткий встревоженный взгляд за окно, куда я только что пялился во все глаза. Троицу в костюмах как ветром сдуло, на балконе под алым балдахином теперь оставались одни попы. Это, конечно, могло означать, что угодно, но, вряд ли обещало нам избавление от этих троих, скорее, наоборот. Угроза заставила нас прибавить. Я зарекся больше не отставать, хоть поглядеть, уверяю вас, было на что. Сначала мы оказались свидетелями грандиозной битвы в долине чудесной красоты, раскинувшейся среди пологих зеленых холмов. Одна армия, я отчего-то решил, римская, хоть экипировка солдат от той, что я видел в исторических фильмах, отступала в пеших порядках, выстроившись в каре и плотно сомкнув ряды. Другая, сплошь конная, атаковала ее неистово, как штормовые волны бетонный пирс, кидалась на противников с диким воем, расстреливая легионеров из луков. Пространство непрерывно оглашалось истошными воплями раненых и скрежетом скрещивающихся мечей. Картинка была неправдоподобно четкой, еще бы, густая трава под ногами сражающихся не позволяла подняться пыли, плюс, никакого пороха, а, следовательно, дыма. Я невольно задержался на холме, на котором мы очутились совершенно неожиданно.

— Они нас видят? — спросил я у Исиды и немедленно получил ответ — пару стрел с воем пронеслись над нашими головами. Отряд в десяток всадников отделился от общей массы конницы и, воинственно крича, галопом поскакал к нам. Мы, чего греха таить, бросились наутек. Соскользнули в овраг по мокрой от росы траве. Я еще удивился, неужели раннее утро? На дне балки тек ручей, мы понеслись рядом, ежеминутно рискуя переломать ноги о попадавшиеся по пути замшелые валуны. Какое-то время сверху раздавались гортанные выкрики и храп коней, но вскоре стихли. Погоня отстала. Дно оврага потонуло в тумане, какой, бывает, клубится в низинах, а когда снова посветлело, я увидел реку, она степенно несла свои зеленовато-желтые воды далеко внизу. Мы с Исидой каким-то образом очутились на возвышенности. С нее открывался захватывающий вид на поросший живописными пальмовыми рощами низменный, противоположный берег и величественный город в излучине реки. Город окружили высокие крепостные стены, тянувшиеся, сколько хватало глаз. За ними виднелись раскидистые кроны южных деревьев, купола величественных храмов и башенки, украшавшие крыши роскошных дворцов. Картинка словно сошла с экрана, демонстрирующего фильм о приключениях знаменитого арабского морехода Синдбада. Но, не представившееся великолепие в первую очередь привлекло мое внимание. Оно оказалось приковано к драме, разыгрывавшейся по нашу сторону стен, на пологом склоне у помпезных городских ворот, в двух шагах от широкого, вымощенного тщательно обтесанными камнями тракта. Что — драма, я понял сразу. Там творилось нечто из ряда вон. Вдоль дороги растянулась колонна всадников, целое войско в несколько сотен сабель. Кавалеристы были с ног до головы закованы в броню, их рослых коней, под стать седокам, тоже защищали латы. Даже на конских головах, и то красовались пластинчатые металлические маски, свободными от стали оставались разве что копыта да хвосты. Чуть правее ощетинившейся длинными пиками тяжелой кавалерии маячили боевые слоны. Из деревянных башен на спинах громадных животных настороженно поглядывали лучники. Думаете, это была неприятельская армия, осадившая город? Ничего подобного. Значительная часть склона выше от тракта зияла глубокими круглыми ямами, отчего местность напоминала участок, отведенный городскими властями, чтобы разбить парк. Правда, при виде «саженцев», заготовленных к посадке, я, охнув, зажал ладонью рот. Потому что ими служили живые люди с крепко связанными за спиной руками. Несчастных было десятка три, они стояли, понурив головы, со всех сторон окруженные кавалеристами и пешими воинами. Можно было и не пытаться, бежать. Раз за разом пехотинцы отделяли от группы очередную жертву, и волокли к предназначавшейся ей яме. Там их поджидали какие-то люди в гражданском, чиновники или судьи, в дорогих кафтанах, шароварах и белых шапках, украшенных разноцветными перьями. Глядя на них, я решил, события происходят на востоке, в Малой Азии или, скажем, Иране. Действовали судейские чиновники оперативно. Без проволочек оглашали приговор, вслед за чем воины, державшие жертву под руки, превращались в палачей. Совали приговоренного в жерло ямы головой вниз, кверху ногами.

— Господи, — прошептал я, благодарный Исиде за то, что она, без лишних слов, повлекла меня дальше.

Какое-то время мы снова пробирались по оврагу, на дне которого журчал ручей. Меня донимала жажда, губы пересохли, язык казался неповоротливым коржом, забытым небрежной хозяйкой в раскаленной духовке. Но, моя проводница не позволила мне глотнуть воды. Затем Исида повернула наверх, по какой-то, одной ей известной тропинке. Еще когда мы карабкались по ней, из-за гребня донеслись человеческие голоса. Люди негромко переговаривались на незнакомом мне, но, безусловно, восточном языке. Исиду это нисколько не смутило, я решил, она знает, что делает.

Перевалив край оврага, мы смешались с толпой, уныло бредущей по пыльному пешему тракту, пересекавшему поросшую колючками равнину. На большинстве наших попутчиков были хламиды до пят, смуглые лица и карие глаза свидетельствовали в пользу восточного происхождения. Вдоль обочины я заметил воинов в красных юбках и серых стальных нагрудниках. Они стояли редко, через каждые десять-пятнадцать метров, опустив на растрескавшуюся под Солнцем почву тяжелые, украшенные золотистыми молниями и крыльями пурпурные прямоугольные щиты.

— Разве Бог позволил бы сотворить такое со своим сыном? — прошептал кто-то справа от меня.

Резко обернувшись, я увидел парня и девушку, которые вели под локти пожилую женщину в черной накидке. На ней, что называется, не было лица. Она переставляла ноги в стареньких, поношенных сандалиях механически, будто спала на ходу. Вне сомнений, давно бы растянулась в пыли, если б не поддержка с обеих сторон. Не знаю, почувствовала ли молодая спутница женщины в черном мой взгляд, или это произошло случайно, но, она неожиданно вскинула голову. И, я ахнул, потому что узнал свою жену — Светлану. Только лет на десять моложе той, что я оставил в «Морском берегу». Такую, какой она была до рождения Юльки. Лицо моей жены было заплаканным, быть может, из-за слез, она не узнала меня. Скользнула по мне взглядом затравленного зверька и коротко шепнула своему спутнику:

— Тише, Иаков…

Разинув рот, я шагнул к ним в отчаянной попытке остановить, но Исида не позволила мне этого, вцепилась в запястье, буквально повисла на нем.

— Ты не можешь…

— Не могу? — переспросил я, обернувшись, и сразу потерял Светлану в толпе. Хотел догнать. В этот момент на востоке громыхнуло. Это было странно, ведь небо оставалось безукоризненно голубым, а редкие, пробегавшие по нему облака представлялись совершенно невинными. Пытаясь сообразить, откуда надвигается невидимый грозовой фронт, я обвел глазами горизонт. В поле зрения сразу попала скалистая двуглавая возвышенность примерно в километре от тракта. В неширокой седловине меж двух угрюмых вершин виднелись три креста, которые я сходу принял за телеграфные столбы. Естественно, это было нелепейшее предположение, какой телеграф на заре тысячелетия? Правда, следующая мысль показалась мне еще сюрреалистичнее первой. Да, что там, она была неслыханной. Впрочем... впрочем, если мне показали Бонапарта у разбитого корыта, то есть, я хотел сказать, в заточении на острове Святой Елены, аутодафе Савонаролы, и еще Бог весть что, вроде битвы на Каталунских полях,  отчего бы мне не увидеть и Его? Как Он умирает на своем кресте, преданный соратниками и всеми покинутый, в обществе тупоголовых легионеров и голодных ворон. Под знойным небом, с которого так и явилась помощь, хоть Он просил: