Беги, Люба, беги!

— Псих, псих... — дрожащим голосом шептала я, торопливо запихивая в сумку кошелек, — форменный псих. Уезжай... не уезжай... наемник... Надо найти Тигрина! Я больше так не могу!

Несмотря на мерзостное самочувствие и полнейшее смятение в душе и теле, к дороге я прибежала вовремя.

«Жигули» Христенко притормозили у тротуара одновременно с моим появлением на привычном месте.

— Здорово, Любовь Петровна! Хреново выглядишь! — радостно сообщил Игорь Федорович, окидывая меня взглядом.

Максимально осторожно утвердившись на переднем сиденье, я вежливо отозвалась:

— Доброе утро, Игорь Федорович... — и отвернулась к окошку.

Христенко хмыкнул, пожал плечами и тронул машину. Очень скоро я поняла, что чувствует мороженое, когда из него делают коктейль. Хозяин «девятки» пару раз попробовал завести со мной беседу, но я сосредоточенно глядела в коврик под ногами, четко уяснив, что смотреть в подобном состоянии по сторонам и разговаривать категорически не рекомендуется. О чем спрашивал Христенко и что кричал вслед, когда я вылезала из машины, осталось покрыто мраком.

С установлением диагнозов первых пациентов вышли определенные затруднения, поскольку я никак не могла определить, где громче стучит: в их грудной клетке или у меня в голове. Взять себя в руки не удавалось, и я не понимала, что являлось тому причиной: вчерашние посиделки или сегодняшний звонок.

Улучив минутку, когда третья пациентка направилась К дверям, Жанна негромко позвала:

— Любовь Петровна! — Я повернулась. — Еще один клиент, а потом перерыв полчаса... Может, спустимся, выпьем кофе?

— Правильно, Жанна... — преисполняясь нежнейшего чувства к медсестре, кивнула я. — Ты ангел!

Мысль о предстоящем перерыве позволила спокойно принять четвертого пациента. Едва за ним захлопнулась дверь, Жанна встала.

— Идем? Любовь Петровна, вы... в порядке?

Взглянув во встревоженное лицо медсестры, я вздохнула:

— Не буду врать: бывало и получше.

Мы вышли в коридор. Жанна передала ключ охраннику, но тут ее окликнула дежурная. Забавно тараща глазки и размахивая ручками, она принялась что-то нашептывать Жанне на ухо. Та отвлеклась и быстро сказала мне:

— Любовь Петровна, извините... Я вас догоню... Я на минутку...

Я кивнула и направилась к лифту. Желания дожидаться, пока болтушка Сонечка доскажет одну из своих нескончаемых историй, я не испытывала..

В столовой сидело всего несколько человек. Я взяла двойной кофе, огляделась, но знакомых лиц не увидела. Пожалуй, оно и к лучшему. Отвечать, почему я сегодня так плохо выгляжу, мне не нравилось. Выбрав укромный уголок, я села спиной к залу. Но не прошло и трех минут, как меня окликнули:

— Люба, ты? — Я оглянулась. Держа в руках поднос с кофе и пирожными, в проходе стояла Света Березкина из хирургии. — Можно к тебе?

— Конечно! — симулировала я радость. — Садись...-

Она поставила поднос на стол и села напротив.

— А я тебя сначала не узнала... — «Начинается!» — подумала я. Однако обсуждать мой живописный вид Света не собиралась. — Что-то тебя и не видно совсем. Ты хоть обедать-то ходишь? Или у тебя диета?

— Хожу, — хмыкнула я. — Если время есть. Но обычно его нет. У меня расписание, как патроны в патронташе — один пациент к одному.

Света усмехнулась:

— Ясно... Мойдодырка достает? Вот как невзлюбит кого, хоть топись!

Видимо, не одна я пользовалась повышенной популярностью у Циш.

— Света, а ты слышала о семинарах?

— У немчуры-то? Конечно! Наши уже ездили. Я.сама в этот раз еду. А зачем тебе?

— Меня Седоватый к себе вызывал. Сказал, что советовался с коллегами. И что нужны квалифицированные кадры.

Озорно сверкнув глазами, она быстро глянула вправо-влево и зашептала:

— Знаешь, что здесь болтают? Все делают то, что говорит Седоватый, а вот что говорить, решает Исмаилян...

Я недоверчиво уставилась на нее, она задорно закивала.

— По крайней мере, не я это придумала! Так что тебе сказал главный?

— Просил подумать...

— Подумать? — хихикнула Света. — Отказаться — все равно что уволиться. Это просто выражение такое демократичное: «подумайте, мол». Да и зачем отказываться? Если все удачно пройдет, надбавка светит. Чем плохо?

Я задумчиво поскребла ложкой по блюдцу:

— А вдруг я не смогу... по семейным обстоятельствам?

Света пожала плечами:

— Здесь слово «семья» большой популярностью не пользуется. Главное — работа.

— Строгие тут порядки, правда? Прямо, как на секретном объекте.

С аппетитом жуя, собеседница кивнула:

— Знаешь, болтают, что «Медирон» на деле принадлежит какому-то немцу. Немцы же народ аккуратный до безумия, а мы — наоборот. Боится немец за свои кровные, оттого и порядки такие. Чтоб не разворовали.

— Все равно разворуют,— сказала я.

— Я тоже так думаю. Найдет наш народ способ!

Света взялась за очередное пирожное, а я задумалась.

Но выходило, что размышлять особо не над чем. Или едешь, или увольняешься.

— Седоватый... — таращась куда-то мне за спину, вдруг торопливо зашептала Света. — Ой, глянь, к нам идет...

Я отчего-то напряглась, и пальцы моментально сделались ледяными.

— Доброе утро, коллеги! — послышалось подчеркнуто неофициальное, и у столика оказался сам главный. — •Приятного аппетита!

— Спасибо! — словно по команде, дружно проблеяли мы.

Он присел на свободный стул и устремил пронзительный взор на меня.

— Ну, что, Любовь Петровна, обдумали мое предложение?

Сердце мое глухо бухнуло и остановилось. Стараясь не смотреть ему в глаза, я жалко спасовала:

— Я согласна, Михаил Викторович...

— Вот и молодец! — вроде бы обрадовался он и поднялся. — Ну, не буду вам мешать. Кстати, в тринадцать ноль-ноль совещание по этому поводу в кабинете Акопа Ашотовича. До свидания!

Седоватый кивнул и отошел к буфетной стойке. Проводив главного взглядом, Света поинтересовалась:

— А как же обстоятельства?

Я вяло отмахнулась и загрустила.

Березкина прикончила последний эклер, энергично облизала пальцы и, мазнув взглядом по пустой тарелке, горько вздохнула:

— Ладно, побегу... Встретимся у Исмаиляна. Вон, гляди, твоя медсестра... Тебя, что ли, ищет?

Я оглянулась, увидела в дверях столовой Жанну и помахала ей рукой. Заметив сигнал, она рванула ко мне столь стремительно, что едва не посшибала стулья на пути. Подобная резвость насторожила. Медсестра сжимала в руке лист, форматом подозрительно напоминающий передаваемый с поста список пациентов, называемый почему-то «формой». Я приготовилась к худшему:

— Вот, Любовь Петровна! — Жанна, как подкошенная, рухнула на стул, где только что сидела Света Березкина, и с выразительным размахом шлепнула листок на стол. Глаза ее азартно блестели, и оттого мне стало совсем тоскливо. Смотреть на список не хотелось. Но Жанна думала иначе: — Нет, нет, вы только гляньте!

Я пересилила себя и скосила глаза вниз. Список, представлявший собой весьма лаконичную компьютерную распечатку, выглядел несколько непривычно.

— Что это, Жанна? — удивленно протянула я и взяла его в руки.

Едва не заскулив от распиравшего ее возбуждения,

Жанна заелозила на стуле и, подавшись вперед, склонилась к самой столешнице:

— Сонька с поста... Вы же слышали, как она меня подозвала? Так вот... Протягивает она мне эту форму и объясняет, что сегодняшняя. Я говорю: у нас она есть. Но Сонька аж шипит, так ее распирает: «Посмотри сначала!» Я посмотрела...

Продолжая слушать Жанну, я тоже уставилась в лист. Первые четыре сегодняшних пациента оставались на месте. Зато после перерыва, в котором мы, собственно, сейчас и пребывали, все было густо перечеркнуто красными чернилами. Возле отметки «13:00» крупно написано «каб. 319». Это кабинет Исмаиляна. Фамилии остальных пациентов тоже вымараны сердитыми рваными росчерками, а под ними сегодняшнее число и огромная затейливая подпись замглава. Человек, черкавший красной ручкой по этому листу, явно делал это в сердцах.