Столик в стиле бидермейер

Аннушка лежала, откинувшись на подушки, бледная, отечная. Лицо ее осунулось, казалось, она даже похудела от переживаний.

Врачи мне понравились. Они действовали быстро и уверенно, не клянчили денег и даже удивились, когда Галя сунула им пятисотрублевую бумажку.

– Состояние средней тяжести, – отрапортовал один из врачей. – Но учитывая возраст… В общем, вам надо быть готовыми ко всему. Назначения я сейчас сделаю.

«Скорая» уехала, сделав Анне Федоровне два укола, после которых она уснула. Мы спустились в гостиную.

– Галь, – вспомнила я, – а можно я ваш столик сфотографирую?

– Зачем? – насторожилась она.

– Меня местная библиотекарша просила. Для выставки.

Она нахмурилась и после какой-то странной паузы сказала:

– Не думаю, что это хорошая идея. В свете последних событий не стоит привлекать к нам внимание. А чего Варвара сама не спросит?

– А вы с ней знакомы?

– Конечно, мы даже ей кой-какие книжки подарили.

– Ну, может, стесняется, – предположила я.

– Ты подожди… – Галя отправилась в верхние комнаты и скоро вернулась с книгой в руке. – Карина брала. Вернуть не успела. Отнесешь?

Я пообещала, что отнесу обязательно.

Тогда, в ночь смерти, Карина читала книгу с библиотечным штампом. И Варя уверенно назвала ее фамилию – Кулярева. Значит, Карина тоже заходила в библиотеку, была туда записана… Значит… А что это значит?

Зря мы боялись вызовов в милицию и повесток: Бобрыкина с Пашей заявились в нашу деревню самолично. Невесть из какого источника они разузнали всю историю с письмом, причем пребывали в полной уверенности, что письмо подлинное.

– Откуда они могли узнать про письмо? – шепотом спросила меня Галина.

– От Ольги, – убежденно заявила я.

– А она-то тут при чем?

– Она мне сама сказала, что около вашего забора подслушивает. Наверняка ментам позвонила и все растрезвонила.

Мы ткнули следовательше под нос справку, выданную нам врачами «скорой помощи»: Анна Федоровна больна и ни на какие вопросы отвечать не может. Не пустив «сладкую парочку» наверх, мы втроем сами пересказали всю историю.

– Что за письмо? – спросила Бобрыкина.

– Недели три назад мы вскрыли тайник в старинном столике, приобретенном Надеждой Шацкой, – объяснила я. – А там оказалось письмо… – Я замялась. – Довольно неординарного содержания.

– Карта, где зарыт клад? – Павел явно ехидничал.

– Нет, – огрызнулась я. – Объяснение в любви. Одного мужчины… другому.

– Другому? Или другой? – Красавица следовательша приподняла одну бровь.

Я сладко улыбнулась и для непонятливых объяснила:

– Именно: одного мужчины – другому мужчине. Между ними была дуэль, и один убил другого. Вот так.

– А где это письмо сейчас?

– Не знаю, – честно призналась я. – Анна Федоровна, мать Нади Шацкой, сказала, что уничтожила его. Я не уверена, что это правда. Но копия текста у меня есть.

– Откуда? – Паша явно не привык много говорить.

– Я сделала, – призналась Галя.

– Мама убеждена, что это подделка, – вставила Надя.

– У нас есть заключение эксперта, – сообщила следователь, – что это вполне может быть подлинник. В таком случае документ представляет собой большую материальную ценность и вполне может служить мотивом для убийства. Покажите мне вашу копию.

Последняя фраза прозвучала как приказ. Эх, какой же она умела быть надменной!

Я и Галя проводили их за ворота.

– Простите, насчет адвоката вы серьезно? – уже на улице спросила я.

– Серьезно, – подтвердила следовательша. – Пока мне трудно судить о его профессиональных качествах, но есть еще и другие аспекты. – Она сделала паузу, отчего-то смутилась. – Если бы не вы с ее матерью… Дело в том, что адвокат этот так нагло себя вел, просто вывел меня из себя. Да, я знаю, что нужно отгораживаться от собственных эмоций и стараться смотреть на дело объективно. Но не всегда удается, а если честно, то почти никогда и не удается. Все равно, угол зрения сильно зависит от личного восприятия.

– Неужели ее муж простых вещей не понимает? – удивилась я. – Раз такого адвоката нанял.

– Возможно, у него не совсем адекватное представление о том, что происходит.

– Надя невиновна!

– А почему – нет? Мотив у нее ого-го какой! Не продолжайте! – воскликнула она, когда я попыталась что-то сказать. – Эту песню я уже слышала: вы всё знаете, а вот менты позорные обижают вашу бедную подругу-страдалицу.

– Послушайте, – разозлилась я, – но почему вы воспринимаете меня так в штыки? Да. Я понимаю, дел у вас много. Но я помочь хочу.

– Да не хотите вы помочь! – перебила Бобрыкина. – Вы просто пытаетесь выгородить свою подругу. А у нее есть и мотив, и возможность! Да, есть процент ошибок, вследствие низкокачественной работы, есть процент фабрикации. Но процент этот действительно не настолько велик, чтобы голосить: «Всех выпустить, тюрьмы помыть, менты – подонки!»

Я слушала ее не перебивая.

– В большинстве случаев виновность человека бывает вполне очевидна до суда. Это в детективах нам показывают замороченные истории со многими неизвестными – иначе было бы неинтересно ни читать, ни смотреть. На деле в подавляющей массе все прозаичнее. Если уж человек попал на зону (не под стражу, а на зону), то явно он там оказался не за то, что одуванчики в королевском саду нюхал.

– Ну вот Надя-то как раз одуванчики и нюхала… – вставила я.

– А Кулярева сама головой о балюстраду побилась, а потом в воду прыгнула, – на этот раз съехидничала следователь.

– Надя невиновна, – настаивала я. – В конце концов, презумпция невиновности…

– Презумпцию невиновности я знаю назубок. В большей части это формальность (признаю, что необходимая), но она и соблюдается. Так же формально. До суда они все подозреваемые и обвиняемые. Все регламентировано УПК.

– Да что мне ваш УПК! – разозлилась я. – Вы с Надькой-то разговаривали? Ну какая из нее убийца?

– Убийцы бывают разные. Если принять к сведению показания той учительницы… коллеги вашей матери, не такая уж она и невинная овечка. Тем более у Шацкой нет алиби в отличие, например, от ее мужа, или от мужа Куляревой, – спокойно заметила следовательша.

– А при чем здесь папа? – воскликнула Галка.

– А почему нет? – обернулась к ней следовательша. – Вы сами подтверждаете, что он сильно заинтересовался письмом, злился на свою тещу за то, что та пыталась его спрятать, и даже прибегал к рукоприкладству.

– Он шкаф порубил, – насупилась Галя.

Точно Ольга донесла! Вот сплетница!

– Не беспокойтесь, – усмехнулась следовательша, – у вашего отца алиби еще серьезнее, чем у Шапикова: он был в другом месте. Далеко…

– Девочки, брейк! – вмешался Павел. – Автобус через пять минут.

Кивнув на прощание Галине и буркнув: «До свидания», я зашагала домой. На углу меня догнал Павел.

– Вы здесь? – удивилась я. – Автобус пропустите.

– Да ладно с ним, с автобусом, – отмахнулся он. – Я устал как собака. Прогуляться хочется. Вы мне компанию не составите?

– Я домой иду. Собираетесь в рамках следствия проверить, где я живу?

– А я же знаю, – ухмыльнулся Павел. – Наискосок от того места, где труп нашли.

– Там было так удобно купаться, – зачем-то произнесла я, – а теперь… приходится за магазин ходить.

– Куда?

– Ну повернуть за магазин, мимо библиотеки… Там тропинка через чужие участки и пляжи в конце.

– Ни разу за это лето не купался, – уныло произнес Павел.

– Холодной воды не боитесь? Тогда можно сейчас окунуться, – предложила я.

Чего я вдруг так раздобрилась? Вообще-то пляжи я не слишком люблю: нет у меня ног от шеи и стройных бедер, которыми можно было бы похвастаться. Зато плаваю я неплохо. Даже очень хорошо. Интересно было бы устроить соревнование.

– Вы быстро плаваете? – спросила я.

– Да ничего… – Он испытующе посмотрел на меня.